В статье анализируется дискурс российской центральной прессы о компьютерных играх (2011–2015). Ме... more В статье анализируется дискурс российской центральной прессы о компьютерных играх (2011–2015). Методологической основой работы является критический анализ дискурса, для объяснения логики «гротескных дискурсов» используется фукольдианская модель знания-власти. Видеоигры описываются в российской прессе как инстанция внушения, провоцирующая слишком интенсивные эмоции и вынуждающая совершать невозможные с точки зрения «нормальной» педагогики символические действия. В статье проблематизируется мифологизация видеоигрового насилия, выявляются основные тропы, с помощью которых связь между видеоиграми и насилием (убийствами) устанавливается как «естественная», «само собой разумеющаяся». Отдельное внимание уделяется публикациям обозревателя газеты «Московский комсомолец» Александра Минкина, одного из наиболее заметных критиков видеоигр, а также освещению в прессе первого в России школьного «шутинга» (стрельбы в школе № 263 в 2014 году). Демонстрируется, что видеоигры функционируют в газетном дискурсе как объяснительный принцип, позволяя совершить переход от преступления к преступнику, к тем поступкам, в которых обнаруживаются моральная испорченность или психическое отклонение, к тем обстоятельствам, которые формируют криминальность. Указание на игры позволяет восстановить «нормальную» связь социальных и моральных качеств, объяснив преступление, совершенное медалистом из «хорошей семьи», как результат воздействия на детскую психику видеоигровых репрезентаций насилия. Видеоигры описываются также как фактор формирования «цифрового поколения» или «поко-ления геймеров», непонятного и политически опасного. Опасности, которые порождают игры как для самих геймеров, так и для общества в целом (неразличение «реального» и «виртуального», иллюзия «возможной перезагрузки»), позволяют журналистам и экспертам настаивать на необходимости усиления мер надзора и защиты, на расширении пространства юридического и медицинского контроля.
The paper investigates the video game discourse of the Russian state media from 2011 to 2015. Critical discourse analysis serves as a methodological framework for this work, and Foucault’s power/knowledge model is used to explain the logic behind the «grotesque discourses». In the Russian press, video games are described as an instance of inculcation, provoking overintense emotions and forcing individuals to commit symbolic acts impossible from the standpoint of “normal” pedagogy. The paper problematizes the mythologization of violence in video games and identifies the main tropes used to establish the connection between video games and violence (murders) as “natural” and “obvious”. Particular attention is paid to the publications of Aleksandr Minkin, a reporter at “Moskovskij Komsomolets” (“Moscow Komsomol Member”) and one of the most prominent critics of video games, as well as to the media coverage of the first school shooting in Russia (shooting at school № 263 in 2014). It is shown that video games are used in the media discourse as an explanatory principle that allows a shift from the crime to the criminal, to those acts which reveal moral depravity or psychological disorder, and those circumstances which foster criminalism. Pointing to the games helps restore the “normal” connection between social and moral qualities, explaining the crime committed by an honours student from a “good family” as being the result of the depictions of violence in video games affecting the child’s psyche. Video games are also described as a factor in shaping the “digital generation” or “generation of gamers” — odd and politically dangerous. The dangers that games create for both gamers and society in general (the non-distinction between the “real” and the “virtual”, the illusion of a “possible restart”) allow the journalists and experts to insist on strengthening measures of supervision and protection, and expanding legal and medical control.
Новое литературное обозрение (2019, № 4) / The New Literary Observer (2019, № 4), 2019
Статья представляет собой попытку гендерного анализа флэш-игр для маленьких детей. Задача заключа... more Статья представляет собой попытку гендерного анализа флэш-игр для маленьких детей. Задача заключается в том, чтобы установить, как через описания, образы и игровые механики формируются гендерные модели. Игры для детей воспроизводят гендерные стереотипы на нарративном, визуальном и аудиальном уровнях. Флэш-игры для детей, еще не способных критически отнестись к навязываемым им гендерным стандартам, предлагают более жесткие бинарные схемы, чем кино или видеоигры, ориентированные на взрослые аудитории. / The article is an attempt at a gender analysis of flash games for young children. The aim is to determine how gender models are formed through game descriptions, images, and game mechanics. Games for children reproduce gender stereotypes at many levels, including narration, visuals, and sound effects. Flash games for young children, who are not yet able to regard critically the gender standards imposed on them, offer more stringent binary schemes than adult-oriented cinema or video games.
В статье рассматривается теория войны Карла фон Клаузевица в связи с вопросом о современности вой... more В статье рассматривается теория войны Карла фон Клаузевица в связи с вопросом о современности войны. Эта связь проблематизируется двояко: через философские источники и эпистемологический статус теории, но также через ее рецепцию в советской «военной философии». Первая часть статьи посвящена вопросу о влиянии на Клаузевица «немецкого идеализма». Во второй части анализируется оригинальный способ построения теории, необходимый для работы с войной, понятой как сложный, изменчивый, не поддающийся исчерпывающей концептуализации объект. Клаузевиц предлагает новый способ теоретизирования: релятивистский (противостоящий абстрактному или «абсолютному» мышлению), исторический (противостоящий самотождественности логических категорий) и прагматический (противостоящий философской «незаинтересованности»). В заключение реконструируется место Клаузевица в советской военной теории. В 1920–1930-е годы Клаузевиц — признанный классик; в конце 1940-х Сталин разоблачает его как «прусского реакционера», писавшего о «мануфактурном периоде войны»; в 1960–1980-е, несмотря на завершение борьбы с «низкопоклонством перед Западом», исторические или теоретические исследования Клаузевица не возобновляются, от него остается только упоминаемое по случаю имя и формула «Война есть продолжение политики другими средствами». Автор рассматривает это «поражение Клаузевица» как победу сталинизма, результат воспроизводства смысловых и силовых отношений, ментальных и профессиональных структур, сложившихся в позднесталинское время. Милитаризованный режим сталинской науки отчасти сохраняется в военно-научных структурах до сих пор. «Военные философы» воспроизводят устойчивые схематизмы в символическом пространстве, определяемом борьбой за «наследие Великой Победы». / This article discusses Сarl von Clausewitz’s theory of war in relation to war’s modernity. This relation is analyzed in two ways: by tracing its philosophical sources and the epistemological status of the theory, but also by following how it was received in Soviet “military philosophy.” The first part of the article looks into the influence of German idealism on Clausewitz. In the second part, it analyzes his original way of constructing a theory of war, which understands war as a thing that is complex, changeable, and not amenable to comprehensive conceptualization. Clausewitz offers a new way of theorizing: relativistic (as opposed to abstract or absolute modes of thinking), historical (as opposed to the invariance of logical categories) and pragmatic (as opposed to philosophically disinterested). In conclusion the author reconstructs Clausewitz’s place in Soviet military theory. In the 1920s-1930s Clausewitz was a regarded as an authoritative thinker; in the late 1940s, Stalin denounced him as a “Prussian reactionary” who wrote about the outdated “manufacturing period of war” rather than its modern machine age. In the 1960s-1980s even though the struggle against “kneeling before the West” was over, historical or theoretical studies of Clausewitz were not resumed. Only his name and his famous aphorism that “war is a continuation of politics by other means” were occasionally mentioned. The author considers this “overthrow of Clausewitz” as a victory for Stalinism, the result of ta replication of semantic and power relations and of mental and professional structures that were formed in late Stalinism. The militarized regime of Stalinist science has been perpetuated to some extent in current military-scientific institutions. “Military philosophers” tend to reproduce the same symbolic schemes of thought which are determined by their struggle over the “legacy of the Great Victory.”
Проблематика войны в гуманитарных науках. Сборник трудов второй всероссийской конференции "Проблематика войны в гуманитарных науках: история и перспективы исследования", 2018
В статье рассматриваются репрезентации войны в компьютерных играх. Обосновывается тезис о том, чт... more В статье рассматриваются репрезентации войны в компьютерных играх. Обосновывается тезис о том, что в современных играх (с конца 1990 - начала 2000-х) любая война геймплейно задается как современная, профессиональная, постгероическая, стремящаяся к минимизации риска и нулевым потерям. Анализируются некоторые значимые фигуры: разделение комбатантов/нонкомбатантов, постгероическая логика, механика расчета, индивидуализация, работа с эмоциями.
This paper considers war representations in video games. The grounded thesis is that in present-day games (end of 1990s - early 2000s) any war is being preset as a modern, professional, postheroic one, aiming at risk minimisation and zero loss. The paper analyses some of important fig-ures: division of combatants/noncombatants, postheroic logic, estimation mechanics, individualisation, emotion handling.
В статье рассматриваются анонимные передовицы «Вопросов философии», соавтором которых был Мераб М... more В статье рассматриваются анонимные передовицы «Вопросов философии», соавтором которых был Мераб Мамардашвили. Предпринимается попытка пересмотреть связь «идеологии» и «философии», увидеть в советском академическом дискурсе не монолит официоза, а пространство борьбы. Случай Мамардашвили отлично подходит для того, чтобы поставить эти патентованные дихотомии под вопрос. С одной стороны, он часто воспринимается как эталонная фигура, находящаяся в самом центре автономного субполя. С другой стороны, многолетняя работа в редакции «Вопросов философии», не дававшей упасть знамени марксизма, означает практическое усвоение и использование советской ортодоксии. Передовицы рассматриваются как инструмент, использующийся одновременно для ритуального выражения лояльности, артикуляции корпоративного интереса и повышения ставок профессиональной игры. Философские идеи «раннего» Мамардашвили (1958–1970) анализируются в связи с его профессиональной траекторией и конститутивными для советского философского поля контроверзами. Особое внимание уделяется дискуссиям о статусе историко-философского знания. Профессионализация советской философии понимается не только как «деполитизация», но и как использование «официоза» для утверждения профессиональных стандартов: как технических (цитирование иностранных источников), так и стратегических. Речь идет, в частности, о «третьем пути», утверждении относительной независимости философии («и отрыв философии от политики, и беспредельная „политизация“ философии являются вредными крайностями»). Компромисс рассматривается не как нечто «вынужденное» или «внешнее», «не имеющее отношения к философии», но как стратегия, реализованная и в «высоком», «чистом», «философском», и в «низком», «грязном», «идеологическом» жанрах. Установочные и исследовательские тексты различаются стилистически и содержательно, однако обнаруживают схожую логику. Таким образом, новаторские усилия Мамардашвили оказываются согласованы с лицензированными в передовицах образцами.
This article discusses anonymous editorials in The Problems of Philosophy (Voprosi Philosophii), co-authored by Merab Mamardashvili. An attempt is made to rethink the relationship between “ideology” and “philosophy” and to view the Soviet academic discourse as a site for contestation, not as a solid mass of officialdom. The case of Merab Mamardashvili is perfectly suited to question these enduring dichotomies. On the one hand, he is often seen as a prime example of somebody who is located at the very centre of the autonomous subfield. On the other hand, his long-term work as an editor at The Problems of Philosophy—which tirelessly worked to keep the banner of Marxism upright—entailed the practical adoption and usage of Soviet orthodoxy. The philosophical ideas of the “early” Mamardashvili (1958–1970) are analysed in connection with his professional path and with the controversies that are constitutive of the Soviet philosophical field. Particular attention is paid to discussions concerning the status of historical and philosophical knowledge. The professionalization of Soviet philosophy is understood not only as a “depoliticization,” but also as the use of “officialdom” in order to ratify professional standards both technical (citing foreign sources) and strategic. The article is particularly concerned with the “third way” as the assertion of the relative independence of philosophy (“both separation from politics and unlimited ‘politicization’ of philosophy are harmful extremes”). The compromise is being considered not as something “forced” or “external,” “having no relationship to philosophy,” but as a strategy implemented in “high,” “pure,” “philosophical” and “low,” “dirty,” “ideological” genres. The editorials are seen as a tool used both for the ritualistic expression of loyalty and for upping the ante in the professional game. Though position papers and research papers differ both in style and subject, they reveal a similar logic. Thus, Mamardashvili’s innovative efforts are harmonized with licensed editorial samples.
В статье рассматривается профессиональная траектория известного советского философа Мераба Мамард... more В статье рассматривается профессиональная траектория известного советского философа Мераба Мамардашвили (1930–1990). Обосновывается тезис о том, что его понимание философии, методы работы, а также исключительное признание в определенном сегменте академического сообщества могут быть объяснены исходя из экстраординарной карьеры (движение к центру философского поля, а затем от него) и позиции на границе признаваемого, которую он занимает во второй половине 1970‑х — начале 1980‑х годов. Эта специфическая позиция позволяет объективировать границы как отделяющие «профессионалов» от «профанов», так и разделяющие сообщество на разные фракции, зафиксировать перспективу и этико-политическую чувствительность, разделяемую учеными его круга.
The article deals with the professional life stages of the soviet philosopher Merab Mamardashvili (1930–1990). The article argues that his understanding of philosophy, methods of work, as well as his exclusive reputation in a particular segment of the academic community can be explained by reference to his extraordinary career (moving towards, and then away from the center of the philosophical field), and his position on the borderline of the acceptable, which he occupied in the latter half of 1970s — early 1980s. Our specific point of view allows us to objectify the boundaries that separate the “professionals” from the “outsiders” and those that divide the community into different factions. This point of view also allows us to document the ethical and political sensitivity shared by the scholars of Mamardashvili’s circle.
В статье рассматриваются способы говорить о компьютерных играх, общие места, тропы, категории, с ... more В статье рассматриваются способы говорить о компьютерных играх, общие места, тропы, категории, с помощью которых (дис)квалифицируются игры и игроки. Первая часть посвящена «гротескным дискурсам» и конструированию «детского». Журналисты, политики, священники и психологи говорят об опасности иллюзорных миров компьютерных игр, затягивающих и разрушающих детские души. Двойной жест защиты от опасностей, угрожающих детству и исходящих от него, постоянно воспроизводится в описаниях компьютерных игр, опирающихся на сенсационные истории, религиозную традицию или «научное исследование». Анализируется психологический дискурс (на материале 13 кандидатских диссертаций, посвященных «игровой аддикции»), сочетания моральных, политических и медицинских оснований патологизации и корректирующего воздействия. Во второй части статьи проблематизируются «внутренние» описания, «бихевиористский» и сексистский дискурсы мейнстримного геймдева. Стремление к максимальному увеличению числа покупателей приводит к упрощению игр. Разработчики описывают игровой процесс в терминах популярной психологии, а игрока (ссылаясь на эксперименты с крысами или обезьянами) как существо, избегающее всего незнакомого и некомфортного, чрезвычайно рассеянное и нуждающееся в положительном подкреплении. Отдельно рассматриваются сексистские установки разработчиков, приписывающих геймеркам интерес, недвусмысленно отсылающий к образу домохозяйки: им якобы нужны выполненные в розовой гамме, простые и короткие симуляторы материнства. Анализ флеш-игры для маленьких детей позволяет обнаружить ту же логику: разработчики навязывают девочкам одновременно прагматичное и неамбициозное — навыки наращивания телесного капитала, ведения хозяйства, ухода за детьми и животными должны быть усвоены пассивно, вне дискурса соревнований и достижений. В заключение описывается успех независимых проектов на Kickstarter, ставится вопрос о том, не обнаруживаем ли мы в трансформации сегмента индустрии (цифровая дистрибуция, краудфандинг, «ранний доступ» и т. д.), в игровых сообществах, все более претендующих на коллективное соавторство, будущее культурного производства? The article analyzes the ways people talk about video games, e. g. common places, figures of speech and categories which are used to (dis)qualify the game and the players. Part one deals with “grotesque discourse” and the construction of “childhood.” Journalists, politicians, priests, and psychologists talk about the danger of the illusionary worlds of video games, that suck children’s souls in and destroy them. Discussions about video games, usually based on sensational stories, religious tradition, or “scientific research,” reproduce the double gesture of protection against the dangers threatening childhood and coming from it. Analyzing psychological discourse, as exemplified in 13 PhD theses on “gaming addiction,” we observe a combination of moral, political, and medical reasons for pathologization and corrective action. In the second part, the author problematizes the “internal” discourse of game developers, which can be described as both behaviorist and sexist. In order to attract customers, game developers tend to oversimplify their games. They describe gameplay in terms of popular psychology, and consider the player (referring to experiments with rats or monkeys) as someone trying to avoid anything unfamiliar and uncomfortable, very scattered and in need of positive reinforcement. Sexist attitudes of game developers are also specifically addressed. Female players are often automatically treated as those who would like some pink, short, simple simulations of motherhood. Our analysis of flash games for young children detects the same logic: game developers impose on girls goals both pragmatic and unambitious — building up bodily capital, housekeeping, childcare, and animal care. And even these goals are to be learned passively, beyond the discourse of competition and achievement. In conclusion, we describe the success of independent projects on Kickstarter. We describe the transformations of certain segments of the gaming industry (digital distribution, crowdfunding, “early access,” etc.) and gaming community. The question we raise is whether or not these transformations are the future of cultural production.
Статья посвящена анализу форм политического представления протестных митингов в 2011-2012 годах. ... more Статья посвящена анализу форм политического представления протестных митингов в 2011-2012 годах. Рассматриваются вопросы методологии исследования политического активизма, проблематизируются связь и рассогласование активистской/исследовательской логик. В основной части охарактеризованы три формы политического представления: видение (анализируются коллективная субъективность, телесно-эмоциональная вовлеченность, "единство разных"), знак (политическая классификация, медийные интерпретации протеста, социальное самоопределение протестущих), представительство (трансформация логик представительства и политического действия, "политический профессионализм"). Статья основана на интервью, собранных участниками Независимой исследовательской инициативы (НИИ митингов).
Статья представляет собой первую часть исследования, посвященного трансформации войны в XIX-XX ве... more Статья представляет собой первую часть исследования, посвященного трансформации войны в XIX-XX веках. В качестве введения в проблематику предлагается описание процессов "осовременивания" войны (XVI-XIX). В основной части рассматривается дискурсивный переход от "искусства" к "науке", от эклектических военных трактатов XVI-XVIII к профессионализированной теории XIX. "Современность" задается в этом разрыве через отказ от античной "рецептуры", ориентацию на актуальный порядок (военный, политический, технологический), анализ логистических возможностей и политической целесообразности. The article presents the first part of the study on transformation of war in the XIX—XX centu-ries. It analyzes the discursive move from "the art of war" to the "war science", from eclectic treatises about war of the XVI—XVIII centuries to professionalized theory of the XIX century. The concept of “modernity” within this discursive move marks such things as renunciation of the classical war's “recipes”, commitment to the actual (military, political and technological) order and calculation of logistic capability and political expediency. The antiquity finally comes to end, the obtained from the works of Roman historians “recipes” become obsolete. The “modernity” is the Napoleonic Wars, the field of empiric matter and the first appliance of the new knowledge at the same time. The science and the analysis of logistical and political capabilities replace the “stratagems”, calculation replaces the “valours”. The military theory is being institutionalized and professionalized, Byulov creates its vocab, and Clausewitz provides the philosophical legitimation and reintroduces the unquantifiable values (will, conflicts, genius etc.). His work creates contextual and conceptual connections, assembles “war” with “state” and “nation”, with “mind” and “accident”, with “absolute form” and “political goal”. Therefore, even nowadays the attempts to conceptualize the “modern war” start from the criticism of Clausewitz.
В статье рассматриваются конфигурации культурных связей между телом и оружием, дистанцией и добле... more В статье рассматриваются конфигурации культурных связей между телом и оружием, дистанцией и доблестью. В центре находятся две фигуры, неуязвимая и избыточно уязвимая: Ахиллес и Николай Раевский. Переход от одной к другой может служить иллюстрацией трансформации в Новое время "рыцарского этоса", аристократической телесности и чувственности, а также - смены форм социального отличия.
The article discusses the configurations of cultural relations between body and weapon, assault distance and bravery. The focus of research is two figures, one of which is invincible and the other is over-vulnerable. These figures are Achilles and general Nikolay Raevsky. Cultural «leap» from one to the other can serve as an illustration of new European transformations of «ethos of chivalry» and aristocratic sensuality as well as a transformation of specific form of social differentiation. The opposition between “noble” and “ignoble” in the classical military culture is formed up as a real-corporal one: the weapon corresponds to the body, it is a sort of complex, which objectifies social grades. However, the cheapening of metall, gunpowder appearance, development of infantry tactics, noblemen losing their power and feudal rights etc. lead to reconfiguration: social distinctions are objectified now through bodily practices, “high feelings” and ritualized gestures, but not through the constitution. An armed with symbolic weapons nobleman demonstrates composure while being under the fire. Honour demands from him not to care about avoiding death, but to end his life with a clever motto.
Интервью с Андреем Зориным посвящено его академической биографии. Зорин вспоминает о своей родите... more Интервью с Андреем Зориным посвящено его академической биографии. Зорин вспоминает о своей родительской семье (в частности, об отце, известном писателе и драматурге) и детстве, об учебе на филологическом факультете Московского государственного университета в 1970‑х годах, о работе над кандидатской диссертацией («Литературное направление как межнациональная общность: английский и русский сентиментализм», 1983 год). Отдельно упомянут круг московских концептуалистов и в особенности Дмитрий Пригов, который сыграл ключевую роль в интеллектуальном становлении Зорина. Ученый описывает период своей жизни в 1980‑х годах, который можно назвать прекарным, делится впечатлениями о преподавании в российских и зарубежных университетах. В конце герой интервью отчасти суммирует свою академическую траекторию и профессиональные достижения. Зорин характеризует позднесоветскую интеллектуальную и политическую атмосферу и воссоздает момент своего знакомства с Юрием Лотманом, которого он называет «самым главным, что было в науке» для начинающих исследователей того времени. Он также говорит об открывшихся в 1990‑х годах академических возможностях и о своем опыте преподавания в английских и американских университетах. Зорин подробно рассказывает об этапах своей карьеры ученого и преподавателя, обрисовывая контуры оксбриджской образовательной модели. Интервью позволяет вписать биографию ученого в поздне- и постсоветский культурный ландшафт, включая социальные и эпистемологические сдвиги последних 30 лет.
В статье анализируется дискурс российской центральной прессы о компьютерных играх (2011–2015). Ме... more В статье анализируется дискурс российской центральной прессы о компьютерных играх (2011–2015). Методологической основой работы является критический анализ дискурса, для объяснения логики «гротескных дискурсов» используется фукольдианская модель знания-власти. Видеоигры описываются в российской прессе как инстанция внушения, провоцирующая слишком интенсивные эмоции и вынуждающая совершать невозможные с точки зрения «нормальной» педагогики символические действия. В статье проблематизируется мифологизация видеоигрового насилия, выявляются основные тропы, с помощью которых связь между видеоиграми и насилием (убийствами) устанавливается как «естественная», «само собой разумеющаяся». Отдельное внимание уделяется публикациям обозревателя газеты «Московский комсомолец» Александра Минкина, одного из наиболее заметных критиков видеоигр, а также освещению в прессе первого в России школьного «шутинга» (стрельбы в школе № 263 в 2014 году). Демонстрируется, что видеоигры функционируют в газетном дискурсе как объяснительный принцип, позволяя совершить переход от преступления к преступнику, к тем поступкам, в которых обнаруживаются моральная испорченность или психическое отклонение, к тем обстоятельствам, которые формируют криминальность. Указание на игры позволяет восстановить «нормальную» связь социальных и моральных качеств, объяснив преступление, совершенное медалистом из «хорошей семьи», как результат воздействия на детскую психику видеоигровых репрезентаций насилия. Видеоигры описываются также как фактор формирования «цифрового поколения» или «поко-ления геймеров», непонятного и политически опасного. Опасности, которые порождают игры как для самих геймеров, так и для общества в целом (неразличение «реального» и «виртуального», иллюзия «возможной перезагрузки»), позволяют журналистам и экспертам настаивать на необходимости усиления мер надзора и защиты, на расширении пространства юридического и медицинского контроля.
The paper investigates the video game discourse of the Russian state media from 2011 to 2015. Critical discourse analysis serves as a methodological framework for this work, and Foucault’s power/knowledge model is used to explain the logic behind the «grotesque discourses». In the Russian press, video games are described as an instance of inculcation, provoking overintense emotions and forcing individuals to commit symbolic acts impossible from the standpoint of “normal” pedagogy. The paper problematizes the mythologization of violence in video games and identifies the main tropes used to establish the connection between video games and violence (murders) as “natural” and “obvious”. Particular attention is paid to the publications of Aleksandr Minkin, a reporter at “Moskovskij Komsomolets” (“Moscow Komsomol Member”) and one of the most prominent critics of video games, as well as to the media coverage of the first school shooting in Russia (shooting at school № 263 in 2014). It is shown that video games are used in the media discourse as an explanatory principle that allows a shift from the crime to the criminal, to those acts which reveal moral depravity or psychological disorder, and those circumstances which foster criminalism. Pointing to the games helps restore the “normal” connection between social and moral qualities, explaining the crime committed by an honours student from a “good family” as being the result of the depictions of violence in video games affecting the child’s psyche. Video games are also described as a factor in shaping the “digital generation” or “generation of gamers” — odd and politically dangerous. The dangers that games create for both gamers and society in general (the non-distinction between the “real” and the “virtual”, the illusion of a “possible restart”) allow the journalists and experts to insist on strengthening measures of supervision and protection, and expanding legal and medical control.
Новое литературное обозрение (2019, № 4) / The New Literary Observer (2019, № 4), 2019
Статья представляет собой попытку гендерного анализа флэш-игр для маленьких детей. Задача заключа... more Статья представляет собой попытку гендерного анализа флэш-игр для маленьких детей. Задача заключается в том, чтобы установить, как через описания, образы и игровые механики формируются гендерные модели. Игры для детей воспроизводят гендерные стереотипы на нарративном, визуальном и аудиальном уровнях. Флэш-игры для детей, еще не способных критически отнестись к навязываемым им гендерным стандартам, предлагают более жесткие бинарные схемы, чем кино или видеоигры, ориентированные на взрослые аудитории. / The article is an attempt at a gender analysis of flash games for young children. The aim is to determine how gender models are formed through game descriptions, images, and game mechanics. Games for children reproduce gender stereotypes at many levels, including narration, visuals, and sound effects. Flash games for young children, who are not yet able to regard critically the gender standards imposed on them, offer more stringent binary schemes than adult-oriented cinema or video games.
В статье рассматривается теория войны Карла фон Клаузевица в связи с вопросом о современности вой... more В статье рассматривается теория войны Карла фон Клаузевица в связи с вопросом о современности войны. Эта связь проблематизируется двояко: через философские источники и эпистемологический статус теории, но также через ее рецепцию в советской «военной философии». Первая часть статьи посвящена вопросу о влиянии на Клаузевица «немецкого идеализма». Во второй части анализируется оригинальный способ построения теории, необходимый для работы с войной, понятой как сложный, изменчивый, не поддающийся исчерпывающей концептуализации объект. Клаузевиц предлагает новый способ теоретизирования: релятивистский (противостоящий абстрактному или «абсолютному» мышлению), исторический (противостоящий самотождественности логических категорий) и прагматический (противостоящий философской «незаинтересованности»). В заключение реконструируется место Клаузевица в советской военной теории. В 1920–1930-е годы Клаузевиц — признанный классик; в конце 1940-х Сталин разоблачает его как «прусского реакционера», писавшего о «мануфактурном периоде войны»; в 1960–1980-е, несмотря на завершение борьбы с «низкопоклонством перед Западом», исторические или теоретические исследования Клаузевица не возобновляются, от него остается только упоминаемое по случаю имя и формула «Война есть продолжение политики другими средствами». Автор рассматривает это «поражение Клаузевица» как победу сталинизма, результат воспроизводства смысловых и силовых отношений, ментальных и профессиональных структур, сложившихся в позднесталинское время. Милитаризованный режим сталинской науки отчасти сохраняется в военно-научных структурах до сих пор. «Военные философы» воспроизводят устойчивые схематизмы в символическом пространстве, определяемом борьбой за «наследие Великой Победы». / This article discusses Сarl von Clausewitz’s theory of war in relation to war’s modernity. This relation is analyzed in two ways: by tracing its philosophical sources and the epistemological status of the theory, but also by following how it was received in Soviet “military philosophy.” The first part of the article looks into the influence of German idealism on Clausewitz. In the second part, it analyzes his original way of constructing a theory of war, which understands war as a thing that is complex, changeable, and not amenable to comprehensive conceptualization. Clausewitz offers a new way of theorizing: relativistic (as opposed to abstract or absolute modes of thinking), historical (as opposed to the invariance of logical categories) and pragmatic (as opposed to philosophically disinterested). In conclusion the author reconstructs Clausewitz’s place in Soviet military theory. In the 1920s-1930s Clausewitz was a regarded as an authoritative thinker; in the late 1940s, Stalin denounced him as a “Prussian reactionary” who wrote about the outdated “manufacturing period of war” rather than its modern machine age. In the 1960s-1980s even though the struggle against “kneeling before the West” was over, historical or theoretical studies of Clausewitz were not resumed. Only his name and his famous aphorism that “war is a continuation of politics by other means” were occasionally mentioned. The author considers this “overthrow of Clausewitz” as a victory for Stalinism, the result of ta replication of semantic and power relations and of mental and professional structures that were formed in late Stalinism. The militarized regime of Stalinist science has been perpetuated to some extent in current military-scientific institutions. “Military philosophers” tend to reproduce the same symbolic schemes of thought which are determined by their struggle over the “legacy of the Great Victory.”
Проблематика войны в гуманитарных науках. Сборник трудов второй всероссийской конференции "Проблематика войны в гуманитарных науках: история и перспективы исследования", 2018
В статье рассматриваются репрезентации войны в компьютерных играх. Обосновывается тезис о том, чт... more В статье рассматриваются репрезентации войны в компьютерных играх. Обосновывается тезис о том, что в современных играх (с конца 1990 - начала 2000-х) любая война геймплейно задается как современная, профессиональная, постгероическая, стремящаяся к минимизации риска и нулевым потерям. Анализируются некоторые значимые фигуры: разделение комбатантов/нонкомбатантов, постгероическая логика, механика расчета, индивидуализация, работа с эмоциями.
This paper considers war representations in video games. The grounded thesis is that in present-day games (end of 1990s - early 2000s) any war is being preset as a modern, professional, postheroic one, aiming at risk minimisation and zero loss. The paper analyses some of important fig-ures: division of combatants/noncombatants, postheroic logic, estimation mechanics, individualisation, emotion handling.
В статье рассматриваются анонимные передовицы «Вопросов философии», соавтором которых был Мераб М... more В статье рассматриваются анонимные передовицы «Вопросов философии», соавтором которых был Мераб Мамардашвили. Предпринимается попытка пересмотреть связь «идеологии» и «философии», увидеть в советском академическом дискурсе не монолит официоза, а пространство борьбы. Случай Мамардашвили отлично подходит для того, чтобы поставить эти патентованные дихотомии под вопрос. С одной стороны, он часто воспринимается как эталонная фигура, находящаяся в самом центре автономного субполя. С другой стороны, многолетняя работа в редакции «Вопросов философии», не дававшей упасть знамени марксизма, означает практическое усвоение и использование советской ортодоксии. Передовицы рассматриваются как инструмент, использующийся одновременно для ритуального выражения лояльности, артикуляции корпоративного интереса и повышения ставок профессиональной игры. Философские идеи «раннего» Мамардашвили (1958–1970) анализируются в связи с его профессиональной траекторией и конститутивными для советского философского поля контроверзами. Особое внимание уделяется дискуссиям о статусе историко-философского знания. Профессионализация советской философии понимается не только как «деполитизация», но и как использование «официоза» для утверждения профессиональных стандартов: как технических (цитирование иностранных источников), так и стратегических. Речь идет, в частности, о «третьем пути», утверждении относительной независимости философии («и отрыв философии от политики, и беспредельная „политизация“ философии являются вредными крайностями»). Компромисс рассматривается не как нечто «вынужденное» или «внешнее», «не имеющее отношения к философии», но как стратегия, реализованная и в «высоком», «чистом», «философском», и в «низком», «грязном», «идеологическом» жанрах. Установочные и исследовательские тексты различаются стилистически и содержательно, однако обнаруживают схожую логику. Таким образом, новаторские усилия Мамардашвили оказываются согласованы с лицензированными в передовицах образцами.
This article discusses anonymous editorials in The Problems of Philosophy (Voprosi Philosophii), co-authored by Merab Mamardashvili. An attempt is made to rethink the relationship between “ideology” and “philosophy” and to view the Soviet academic discourse as a site for contestation, not as a solid mass of officialdom. The case of Merab Mamardashvili is perfectly suited to question these enduring dichotomies. On the one hand, he is often seen as a prime example of somebody who is located at the very centre of the autonomous subfield. On the other hand, his long-term work as an editor at The Problems of Philosophy—which tirelessly worked to keep the banner of Marxism upright—entailed the practical adoption and usage of Soviet orthodoxy. The philosophical ideas of the “early” Mamardashvili (1958–1970) are analysed in connection with his professional path and with the controversies that are constitutive of the Soviet philosophical field. Particular attention is paid to discussions concerning the status of historical and philosophical knowledge. The professionalization of Soviet philosophy is understood not only as a “depoliticization,” but also as the use of “officialdom” in order to ratify professional standards both technical (citing foreign sources) and strategic. The article is particularly concerned with the “third way” as the assertion of the relative independence of philosophy (“both separation from politics and unlimited ‘politicization’ of philosophy are harmful extremes”). The compromise is being considered not as something “forced” or “external,” “having no relationship to philosophy,” but as a strategy implemented in “high,” “pure,” “philosophical” and “low,” “dirty,” “ideological” genres. The editorials are seen as a tool used both for the ritualistic expression of loyalty and for upping the ante in the professional game. Though position papers and research papers differ both in style and subject, they reveal a similar logic. Thus, Mamardashvili’s innovative efforts are harmonized with licensed editorial samples.
В статье рассматривается профессиональная траектория известного советского философа Мераба Мамард... more В статье рассматривается профессиональная траектория известного советского философа Мераба Мамардашвили (1930–1990). Обосновывается тезис о том, что его понимание философии, методы работы, а также исключительное признание в определенном сегменте академического сообщества могут быть объяснены исходя из экстраординарной карьеры (движение к центру философского поля, а затем от него) и позиции на границе признаваемого, которую он занимает во второй половине 1970‑х — начале 1980‑х годов. Эта специфическая позиция позволяет объективировать границы как отделяющие «профессионалов» от «профанов», так и разделяющие сообщество на разные фракции, зафиксировать перспективу и этико-политическую чувствительность, разделяемую учеными его круга.
The article deals with the professional life stages of the soviet philosopher Merab Mamardashvili (1930–1990). The article argues that his understanding of philosophy, methods of work, as well as his exclusive reputation in a particular segment of the academic community can be explained by reference to his extraordinary career (moving towards, and then away from the center of the philosophical field), and his position on the borderline of the acceptable, which he occupied in the latter half of 1970s — early 1980s. Our specific point of view allows us to objectify the boundaries that separate the “professionals” from the “outsiders” and those that divide the community into different factions. This point of view also allows us to document the ethical and political sensitivity shared by the scholars of Mamardashvili’s circle.
В статье рассматриваются способы говорить о компьютерных играх, общие места, тропы, категории, с ... more В статье рассматриваются способы говорить о компьютерных играх, общие места, тропы, категории, с помощью которых (дис)квалифицируются игры и игроки. Первая часть посвящена «гротескным дискурсам» и конструированию «детского». Журналисты, политики, священники и психологи говорят об опасности иллюзорных миров компьютерных игр, затягивающих и разрушающих детские души. Двойной жест защиты от опасностей, угрожающих детству и исходящих от него, постоянно воспроизводится в описаниях компьютерных игр, опирающихся на сенсационные истории, религиозную традицию или «научное исследование». Анализируется психологический дискурс (на материале 13 кандидатских диссертаций, посвященных «игровой аддикции»), сочетания моральных, политических и медицинских оснований патологизации и корректирующего воздействия. Во второй части статьи проблематизируются «внутренние» описания, «бихевиористский» и сексистский дискурсы мейнстримного геймдева. Стремление к максимальному увеличению числа покупателей приводит к упрощению игр. Разработчики описывают игровой процесс в терминах популярной психологии, а игрока (ссылаясь на эксперименты с крысами или обезьянами) как существо, избегающее всего незнакомого и некомфортного, чрезвычайно рассеянное и нуждающееся в положительном подкреплении. Отдельно рассматриваются сексистские установки разработчиков, приписывающих геймеркам интерес, недвусмысленно отсылающий к образу домохозяйки: им якобы нужны выполненные в розовой гамме, простые и короткие симуляторы материнства. Анализ флеш-игры для маленьких детей позволяет обнаружить ту же логику: разработчики навязывают девочкам одновременно прагматичное и неамбициозное — навыки наращивания телесного капитала, ведения хозяйства, ухода за детьми и животными должны быть усвоены пассивно, вне дискурса соревнований и достижений. В заключение описывается успех независимых проектов на Kickstarter, ставится вопрос о том, не обнаруживаем ли мы в трансформации сегмента индустрии (цифровая дистрибуция, краудфандинг, «ранний доступ» и т. д.), в игровых сообществах, все более претендующих на коллективное соавторство, будущее культурного производства? The article analyzes the ways people talk about video games, e. g. common places, figures of speech and categories which are used to (dis)qualify the game and the players. Part one deals with “grotesque discourse” and the construction of “childhood.” Journalists, politicians, priests, and psychologists talk about the danger of the illusionary worlds of video games, that suck children’s souls in and destroy them. Discussions about video games, usually based on sensational stories, religious tradition, or “scientific research,” reproduce the double gesture of protection against the dangers threatening childhood and coming from it. Analyzing psychological discourse, as exemplified in 13 PhD theses on “gaming addiction,” we observe a combination of moral, political, and medical reasons for pathologization and corrective action. In the second part, the author problematizes the “internal” discourse of game developers, which can be described as both behaviorist and sexist. In order to attract customers, game developers tend to oversimplify their games. They describe gameplay in terms of popular psychology, and consider the player (referring to experiments with rats or monkeys) as someone trying to avoid anything unfamiliar and uncomfortable, very scattered and in need of positive reinforcement. Sexist attitudes of game developers are also specifically addressed. Female players are often automatically treated as those who would like some pink, short, simple simulations of motherhood. Our analysis of flash games for young children detects the same logic: game developers impose on girls goals both pragmatic and unambitious — building up bodily capital, housekeeping, childcare, and animal care. And even these goals are to be learned passively, beyond the discourse of competition and achievement. In conclusion, we describe the success of independent projects on Kickstarter. We describe the transformations of certain segments of the gaming industry (digital distribution, crowdfunding, “early access,” etc.) and gaming community. The question we raise is whether or not these transformations are the future of cultural production.
Статья посвящена анализу форм политического представления протестных митингов в 2011-2012 годах. ... more Статья посвящена анализу форм политического представления протестных митингов в 2011-2012 годах. Рассматриваются вопросы методологии исследования политического активизма, проблематизируются связь и рассогласование активистской/исследовательской логик. В основной части охарактеризованы три формы политического представления: видение (анализируются коллективная субъективность, телесно-эмоциональная вовлеченность, "единство разных"), знак (политическая классификация, медийные интерпретации протеста, социальное самоопределение протестущих), представительство (трансформация логик представительства и политического действия, "политический профессионализм"). Статья основана на интервью, собранных участниками Независимой исследовательской инициативы (НИИ митингов).
Статья представляет собой первую часть исследования, посвященного трансформации войны в XIX-XX ве... more Статья представляет собой первую часть исследования, посвященного трансформации войны в XIX-XX веках. В качестве введения в проблематику предлагается описание процессов "осовременивания" войны (XVI-XIX). В основной части рассматривается дискурсивный переход от "искусства" к "науке", от эклектических военных трактатов XVI-XVIII к профессионализированной теории XIX. "Современность" задается в этом разрыве через отказ от античной "рецептуры", ориентацию на актуальный порядок (военный, политический, технологический), анализ логистических возможностей и политической целесообразности. The article presents the first part of the study on transformation of war in the XIX—XX centu-ries. It analyzes the discursive move from "the art of war" to the "war science", from eclectic treatises about war of the XVI—XVIII centuries to professionalized theory of the XIX century. The concept of “modernity” within this discursive move marks such things as renunciation of the classical war's “recipes”, commitment to the actual (military, political and technological) order and calculation of logistic capability and political expediency. The antiquity finally comes to end, the obtained from the works of Roman historians “recipes” become obsolete. The “modernity” is the Napoleonic Wars, the field of empiric matter and the first appliance of the new knowledge at the same time. The science and the analysis of logistical and political capabilities replace the “stratagems”, calculation replaces the “valours”. The military theory is being institutionalized and professionalized, Byulov creates its vocab, and Clausewitz provides the philosophical legitimation and reintroduces the unquantifiable values (will, conflicts, genius etc.). His work creates contextual and conceptual connections, assembles “war” with “state” and “nation”, with “mind” and “accident”, with “absolute form” and “political goal”. Therefore, even nowadays the attempts to conceptualize the “modern war” start from the criticism of Clausewitz.
В статье рассматриваются конфигурации культурных связей между телом и оружием, дистанцией и добле... more В статье рассматриваются конфигурации культурных связей между телом и оружием, дистанцией и доблестью. В центре находятся две фигуры, неуязвимая и избыточно уязвимая: Ахиллес и Николай Раевский. Переход от одной к другой может служить иллюстрацией трансформации в Новое время "рыцарского этоса", аристократической телесности и чувственности, а также - смены форм социального отличия.
The article discusses the configurations of cultural relations between body and weapon, assault distance and bravery. The focus of research is two figures, one of which is invincible and the other is over-vulnerable. These figures are Achilles and general Nikolay Raevsky. Cultural «leap» from one to the other can serve as an illustration of new European transformations of «ethos of chivalry» and aristocratic sensuality as well as a transformation of specific form of social differentiation. The opposition between “noble” and “ignoble” in the classical military culture is formed up as a real-corporal one: the weapon corresponds to the body, it is a sort of complex, which objectifies social grades. However, the cheapening of metall, gunpowder appearance, development of infantry tactics, noblemen losing their power and feudal rights etc. lead to reconfiguration: social distinctions are objectified now through bodily practices, “high feelings” and ritualized gestures, but not through the constitution. An armed with symbolic weapons nobleman demonstrates composure while being under the fire. Honour demands from him not to care about avoiding death, but to end his life with a clever motto.
Интервью с Андреем Зориным посвящено его академической биографии. Зорин вспоминает о своей родите... more Интервью с Андреем Зориным посвящено его академической биографии. Зорин вспоминает о своей родительской семье (в частности, об отце, известном писателе и драматурге) и детстве, об учебе на филологическом факультете Московского государственного университета в 1970‑х годах, о работе над кандидатской диссертацией («Литературное направление как межнациональная общность: английский и русский сентиментализм», 1983 год). Отдельно упомянут круг московских концептуалистов и в особенности Дмитрий Пригов, который сыграл ключевую роль в интеллектуальном становлении Зорина. Ученый описывает период своей жизни в 1980‑х годах, который можно назвать прекарным, делится впечатлениями о преподавании в российских и зарубежных университетах. В конце герой интервью отчасти суммирует свою академическую траекторию и профессиональные достижения. Зорин характеризует позднесоветскую интеллектуальную и политическую атмосферу и воссоздает момент своего знакомства с Юрием Лотманом, которого он называет «самым главным, что было в науке» для начинающих исследователей того времени. Он также говорит об открывшихся в 1990‑х годах академических возможностях и о своем опыте преподавания в английских и американских университетах. Зорин подробно рассказывает об этапах своей карьеры ученого и преподавателя, обрисовывая контуры оксбриджской образовательной модели. Интервью позволяет вписать биографию ученого в поздне- и постсоветский культурный ландшафт, включая социальные и эпистемологические сдвиги последних 30 лет.
Uploads
Papers by Egor Sokolov
The paper investigates the video game discourse of the Russian state media from 2011 to 2015. Critical discourse analysis serves as a methodological framework for this work, and Foucault’s power/knowledge model is used to explain the logic behind the «grotesque discourses». In the Russian press, video games are described as an instance of inculcation, provoking overintense emotions and forcing individuals to commit symbolic acts impossible from the standpoint of “normal” pedagogy. The paper problematizes the mythologization of violence in video games and identifies the main tropes used to establish the connection between video games and violence (murders) as “natural” and “obvious”. Particular attention is paid to the publications of Aleksandr Minkin, a reporter at “Moskovskij Komsomolets” (“Moscow Komsomol Member”) and one of the most prominent critics of video games, as well as to the media coverage of the first school shooting in Russia (shooting at school № 263 in 2014). It is shown that video games are used in the media discourse as an explanatory principle that allows a shift from the crime to the criminal, to those acts which reveal moral depravity or psychological disorder, and those circumstances which foster criminalism. Pointing to the games helps restore the “normal” connection between social and moral qualities, explaining the crime committed by an honours student from a “good family” as being the result of the depictions of violence in video games affecting the child’s psyche. Video games are also described as a factor in shaping the “digital generation” or “generation of gamers” — odd and politically dangerous. The dangers that games create for both gamers and society in general (the non-distinction between the “real” and the “virtual”, the illusion of a “possible restart”) allow the journalists and experts to insist on strengthening measures of supervision and protection, and expanding legal and medical control.
/
The article is an attempt at a gender analysis of flash games for young children. The aim is to determine how gender models are formed through game descriptions, images, and game mechanics. Games for children reproduce gender stereotypes at many levels, including narration, visuals, and sound effects. Flash games for young children, who are not yet able to regard critically the gender standards imposed on them, offer more stringent binary schemes than adult-oriented cinema or video games.
В заключение реконструируется место Клаузевица в советской военной теории. В 1920–1930-е годы Клаузевиц — признанный классик; в конце 1940-х Сталин разоблачает его как «прусского реакционера», писавшего о «мануфактурном периоде войны»; в 1960–1980-е, несмотря на завершение борьбы с «низкопоклонством перед Западом», исторические или теоретические исследования Клаузевица не возобновляются, от него остается только упоминаемое по случаю имя и формула «Война есть продолжение политики другими средствами». Автор рассматривает это «поражение Клаузевица» как победу сталинизма, результат воспроизводства смысловых и силовых отношений, ментальных и профессиональных структур, сложившихся в позднесталинское время. Милитаризованный режим сталинской науки отчасти сохраняется в военно-научных структурах до сих пор. «Военные философы» воспроизводят устойчивые схематизмы в символическом пространстве, определяемом борьбой за «наследие Великой Победы».
/
This article discusses Сarl von Clausewitz’s theory of war in relation to war’s modernity. This relation is analyzed in two ways: by tracing its philosophical sources and the epistemological status of the theory, but also by following how it was received in Soviet “military philosophy.” The first part of the article looks into the influence of German idealism on Clausewitz. In the second part, it analyzes his original way of constructing a theory of war, which understands war as a thing that is complex, changeable, and not amenable to comprehensive conceptualization. Clausewitz offers a new way of theorizing: relativistic (as opposed to abstract or absolute modes of thinking), historical (as opposed to the invariance of logical categories) and pragmatic (as opposed to philosophically disinterested).
In conclusion the author reconstructs Clausewitz’s place in Soviet military theory. In the 1920s-1930s Clausewitz was a regarded as an authoritative thinker; in the late 1940s, Stalin denounced him as a “Prussian reactionary” who wrote about the outdated “manufacturing period of war” rather than its modern machine age. In the 1960s-1980s even though the struggle against “kneeling before the West” was over, historical or theoretical studies of Clausewitz were not resumed. Only his name and his famous aphorism that “war is a continuation of politics by other means” were occasionally mentioned. The author considers this “overthrow of Clausewitz” as a victory for Stalinism, the result of ta replication of semantic and power relations and of mental and professional structures that were formed in late Stalinism. The militarized regime of Stalinist science has been perpetuated to some extent in current military-scientific institutions. “Military philosophers” tend to reproduce the same symbolic schemes of thought which are determined by their struggle over the “legacy of the Great Victory.”
This paper considers war representations in video games. The grounded thesis is that in present-day games (end of 1990s - early 2000s) any war is being preset as a modern, professional, postheroic one, aiming at risk minimisation and zero loss. The paper analyses some of important fig-ures: division of combatants/noncombatants, postheroic logic, estimation mechanics, individualisation, emotion handling.
Философские идеи «раннего» Мамардашвили (1958–1970) анализируются в связи с его профессиональной траекторией и конститутивными для советского философского поля контроверзами. Особое внимание уделяется дискуссиям о статусе историко-философского знания. Профессионализация советской философии понимается не только как «деполитизация», но и как использование «официоза» для утверждения профессиональных стандартов: как технических (цитирование иностранных источников), так и стратегических. Речь идет, в частности, о «третьем пути», утверждении относительной независимости философии («и отрыв философии от политики, и беспредельная „политизация“ философии являются вредными крайностями»). Компромисс рассматривается не как нечто «вынужденное» или «внешнее», «не имеющее отношения к философии», но как стратегия, реализованная и в «высоком», «чистом», «философском», и в «низком», «грязном», «идеологическом» жанрах. Установочные и исследовательские тексты различаются стилистически и содержательно, однако обнаруживают схожую логику. Таким образом, новаторские усилия Мамардашвили оказываются согласованы с лицензированными в передовицах образцами.
This article discusses anonymous editorials in The Problems of Philosophy (Voprosi Philosophii), co-authored by Merab Mamardashvili. An attempt is made to rethink the relationship between “ideology” and “philosophy” and to view the Soviet academic discourse as a site for contestation, not as a solid mass of officialdom. The case of Merab Mamardashvili is perfectly suited to question these enduring dichotomies. On the one hand, he is often seen as a prime example of somebody who is located at the very centre of the autonomous subfield. On the other hand, his long-term work as an editor at The Problems of Philosophy—which tirelessly worked to keep the banner of Marxism upright—entailed the practical adoption and usage of Soviet orthodoxy.
The philosophical ideas of the “early” Mamardashvili (1958–1970) are analysed in connection with his professional path and with the controversies that are constitutive of the Soviet philosophical field. Particular attention is paid to discussions concerning the status of historical and philosophical knowledge. The professionalization of Soviet philosophy is understood not only as a “depoliticization,” but also as the use of “officialdom” in order to ratify professional standards both technical (citing foreign sources) and strategic. The article is particularly concerned with the “third way” as the assertion of the relative independence of philosophy (“both separation from politics and unlimited ‘politicization’ of philosophy are harmful extremes”). The compromise is being considered not as something “forced” or “external,” “having no relationship to philosophy,” but as a strategy implemented in “high,” “pure,” “philosophical” and “low,” “dirty,” “ideological” genres. The editorials are seen as a tool used both for the ritualistic expression of loyalty and for upping the ante in the professional game. Though position papers and research papers differ both in style and subject, they reveal a similar logic. Thus, Mamardashvili’s innovative efforts are harmonized with licensed editorial samples.
The article deals with the professional life stages of the soviet philosopher Merab Mamardashvili (1930–1990). The article argues that his understanding of philosophy, methods of work, as well as his exclusive reputation in a particular segment of the academic community can be explained by reference to his extraordinary career (moving towards, and then away from the center of the philosophical field), and his position on the borderline of the acceptable, which he occupied in the latter half of 1970s — early 1980s. Our specific point of view allows us to objectify the boundaries that separate the “professionals” from the “outsiders” and those that divide the community into different factions. This point of view also allows us to document the ethical and political sensitivity shared by the scholars of Mamardashvili’s circle.
The article analyzes the ways people talk about video games, e. g. common places, figures of speech and categories which are used to (dis)qualify the game and the players. Part one deals with “grotesque discourse” and the construction of “childhood.” Journalists, politicians, priests, and psychologists talk about the danger of the illusionary worlds of video games, that suck children’s souls in and destroy them. Discussions about video games, usually based on sensational stories, religious tradition, or “scientific research,” reproduce the double gesture of protection against the dangers threatening childhood and coming from it. Analyzing psychological discourse, as exemplified in 13 PhD theses on “gaming addiction,” we observe a combination of moral, political, and medical reasons for pathologization and corrective action. In the second part, the author problematizes the “internal” discourse of game developers, which can be described as both behaviorist and sexist. In order to attract customers, game developers tend to oversimplify their games. They describe gameplay in terms of popular psychology, and consider the player (referring to experiments with rats or monkeys) as someone trying to avoid anything unfamiliar and uncomfortable, very scattered and in need of positive reinforcement. Sexist attitudes of game developers are also specifically addressed. Female players are often automatically treated as those who would like some pink, short, simple simulations of motherhood. Our analysis of flash games for young children detects the same logic: game developers impose on girls goals both pragmatic and unambitious — building up bodily capital, housekeeping, childcare, and animal care. And even these goals are to be learned passively, beyond the discourse of competition and achievement. In conclusion, we describe the success of independent projects on Kickstarter. We describe the transformations of certain segments of the gaming industry (digital distribution, crowdfunding, “early access,” etc.) and gaming community. The question we raise is whether or not these transformations are the future of cultural production.
The article discusses the configurations of cultural relations between body and weapon, assault distance and bravery. The focus of research is two figures, one of which is invincible and the other is over-vulnerable. These figures are Achilles and general Nikolay Raevsky. Cultural «leap» from one to the other can serve as an illustration of new European transformations of «ethos of chivalry» and aristocratic sensuality as well as a transformation of specific form of social differentiation. The opposition between “noble” and “ignoble” in the classical military culture is formed up as a real-corporal one: the weapon corresponds to the body, it is a sort of complex, which objectifies social grades. However, the cheapening of metall, gunpowder appearance, development of infantry tactics, noblemen losing their power and feudal rights etc. lead to reconfiguration: social distinctions are objectified now through bodily practices, “high feelings” and ritualized gestures, but not through the constitution. An armed with symbolic weapons nobleman demonstrates composure while being under the fire. Honour demands from him not to care about avoiding death, but to end his life with a clever motto.
Book Reviews by Egor Sokolov
Drafts by Egor Sokolov
Talks by Egor Sokolov
The paper investigates the video game discourse of the Russian state media from 2011 to 2015. Critical discourse analysis serves as a methodological framework for this work, and Foucault’s power/knowledge model is used to explain the logic behind the «grotesque discourses». In the Russian press, video games are described as an instance of inculcation, provoking overintense emotions and forcing individuals to commit symbolic acts impossible from the standpoint of “normal” pedagogy. The paper problematizes the mythologization of violence in video games and identifies the main tropes used to establish the connection between video games and violence (murders) as “natural” and “obvious”. Particular attention is paid to the publications of Aleksandr Minkin, a reporter at “Moskovskij Komsomolets” (“Moscow Komsomol Member”) and one of the most prominent critics of video games, as well as to the media coverage of the first school shooting in Russia (shooting at school № 263 in 2014). It is shown that video games are used in the media discourse as an explanatory principle that allows a shift from the crime to the criminal, to those acts which reveal moral depravity or psychological disorder, and those circumstances which foster criminalism. Pointing to the games helps restore the “normal” connection between social and moral qualities, explaining the crime committed by an honours student from a “good family” as being the result of the depictions of violence in video games affecting the child’s psyche. Video games are also described as a factor in shaping the “digital generation” or “generation of gamers” — odd and politically dangerous. The dangers that games create for both gamers and society in general (the non-distinction between the “real” and the “virtual”, the illusion of a “possible restart”) allow the journalists and experts to insist on strengthening measures of supervision and protection, and expanding legal and medical control.
/
The article is an attempt at a gender analysis of flash games for young children. The aim is to determine how gender models are formed through game descriptions, images, and game mechanics. Games for children reproduce gender stereotypes at many levels, including narration, visuals, and sound effects. Flash games for young children, who are not yet able to regard critically the gender standards imposed on them, offer more stringent binary schemes than adult-oriented cinema or video games.
В заключение реконструируется место Клаузевица в советской военной теории. В 1920–1930-е годы Клаузевиц — признанный классик; в конце 1940-х Сталин разоблачает его как «прусского реакционера», писавшего о «мануфактурном периоде войны»; в 1960–1980-е, несмотря на завершение борьбы с «низкопоклонством перед Западом», исторические или теоретические исследования Клаузевица не возобновляются, от него остается только упоминаемое по случаю имя и формула «Война есть продолжение политики другими средствами». Автор рассматривает это «поражение Клаузевица» как победу сталинизма, результат воспроизводства смысловых и силовых отношений, ментальных и профессиональных структур, сложившихся в позднесталинское время. Милитаризованный режим сталинской науки отчасти сохраняется в военно-научных структурах до сих пор. «Военные философы» воспроизводят устойчивые схематизмы в символическом пространстве, определяемом борьбой за «наследие Великой Победы».
/
This article discusses Сarl von Clausewitz’s theory of war in relation to war’s modernity. This relation is analyzed in two ways: by tracing its philosophical sources and the epistemological status of the theory, but also by following how it was received in Soviet “military philosophy.” The first part of the article looks into the influence of German idealism on Clausewitz. In the second part, it analyzes his original way of constructing a theory of war, which understands war as a thing that is complex, changeable, and not amenable to comprehensive conceptualization. Clausewitz offers a new way of theorizing: relativistic (as opposed to abstract or absolute modes of thinking), historical (as opposed to the invariance of logical categories) and pragmatic (as opposed to philosophically disinterested).
In conclusion the author reconstructs Clausewitz’s place in Soviet military theory. In the 1920s-1930s Clausewitz was a regarded as an authoritative thinker; in the late 1940s, Stalin denounced him as a “Prussian reactionary” who wrote about the outdated “manufacturing period of war” rather than its modern machine age. In the 1960s-1980s even though the struggle against “kneeling before the West” was over, historical or theoretical studies of Clausewitz were not resumed. Only his name and his famous aphorism that “war is a continuation of politics by other means” were occasionally mentioned. The author considers this “overthrow of Clausewitz” as a victory for Stalinism, the result of ta replication of semantic and power relations and of mental and professional structures that were formed in late Stalinism. The militarized regime of Stalinist science has been perpetuated to some extent in current military-scientific institutions. “Military philosophers” tend to reproduce the same symbolic schemes of thought which are determined by their struggle over the “legacy of the Great Victory.”
This paper considers war representations in video games. The grounded thesis is that in present-day games (end of 1990s - early 2000s) any war is being preset as a modern, professional, postheroic one, aiming at risk minimisation and zero loss. The paper analyses some of important fig-ures: division of combatants/noncombatants, postheroic logic, estimation mechanics, individualisation, emotion handling.
Философские идеи «раннего» Мамардашвили (1958–1970) анализируются в связи с его профессиональной траекторией и конститутивными для советского философского поля контроверзами. Особое внимание уделяется дискуссиям о статусе историко-философского знания. Профессионализация советской философии понимается не только как «деполитизация», но и как использование «официоза» для утверждения профессиональных стандартов: как технических (цитирование иностранных источников), так и стратегических. Речь идет, в частности, о «третьем пути», утверждении относительной независимости философии («и отрыв философии от политики, и беспредельная „политизация“ философии являются вредными крайностями»). Компромисс рассматривается не как нечто «вынужденное» или «внешнее», «не имеющее отношения к философии», но как стратегия, реализованная и в «высоком», «чистом», «философском», и в «низком», «грязном», «идеологическом» жанрах. Установочные и исследовательские тексты различаются стилистически и содержательно, однако обнаруживают схожую логику. Таким образом, новаторские усилия Мамардашвили оказываются согласованы с лицензированными в передовицах образцами.
This article discusses anonymous editorials in The Problems of Philosophy (Voprosi Philosophii), co-authored by Merab Mamardashvili. An attempt is made to rethink the relationship between “ideology” and “philosophy” and to view the Soviet academic discourse as a site for contestation, not as a solid mass of officialdom. The case of Merab Mamardashvili is perfectly suited to question these enduring dichotomies. On the one hand, he is often seen as a prime example of somebody who is located at the very centre of the autonomous subfield. On the other hand, his long-term work as an editor at The Problems of Philosophy—which tirelessly worked to keep the banner of Marxism upright—entailed the practical adoption and usage of Soviet orthodoxy.
The philosophical ideas of the “early” Mamardashvili (1958–1970) are analysed in connection with his professional path and with the controversies that are constitutive of the Soviet philosophical field. Particular attention is paid to discussions concerning the status of historical and philosophical knowledge. The professionalization of Soviet philosophy is understood not only as a “depoliticization,” but also as the use of “officialdom” in order to ratify professional standards both technical (citing foreign sources) and strategic. The article is particularly concerned with the “third way” as the assertion of the relative independence of philosophy (“both separation from politics and unlimited ‘politicization’ of philosophy are harmful extremes”). The compromise is being considered not as something “forced” or “external,” “having no relationship to philosophy,” but as a strategy implemented in “high,” “pure,” “philosophical” and “low,” “dirty,” “ideological” genres. The editorials are seen as a tool used both for the ritualistic expression of loyalty and for upping the ante in the professional game. Though position papers and research papers differ both in style and subject, they reveal a similar logic. Thus, Mamardashvili’s innovative efforts are harmonized with licensed editorial samples.
The article deals with the professional life stages of the soviet philosopher Merab Mamardashvili (1930–1990). The article argues that his understanding of philosophy, methods of work, as well as his exclusive reputation in a particular segment of the academic community can be explained by reference to his extraordinary career (moving towards, and then away from the center of the philosophical field), and his position on the borderline of the acceptable, which he occupied in the latter half of 1970s — early 1980s. Our specific point of view allows us to objectify the boundaries that separate the “professionals” from the “outsiders” and those that divide the community into different factions. This point of view also allows us to document the ethical and political sensitivity shared by the scholars of Mamardashvili’s circle.
The article analyzes the ways people talk about video games, e. g. common places, figures of speech and categories which are used to (dis)qualify the game and the players. Part one deals with “grotesque discourse” and the construction of “childhood.” Journalists, politicians, priests, and psychologists talk about the danger of the illusionary worlds of video games, that suck children’s souls in and destroy them. Discussions about video games, usually based on sensational stories, religious tradition, or “scientific research,” reproduce the double gesture of protection against the dangers threatening childhood and coming from it. Analyzing psychological discourse, as exemplified in 13 PhD theses on “gaming addiction,” we observe a combination of moral, political, and medical reasons for pathologization and corrective action. In the second part, the author problematizes the “internal” discourse of game developers, which can be described as both behaviorist and sexist. In order to attract customers, game developers tend to oversimplify their games. They describe gameplay in terms of popular psychology, and consider the player (referring to experiments with rats or monkeys) as someone trying to avoid anything unfamiliar and uncomfortable, very scattered and in need of positive reinforcement. Sexist attitudes of game developers are also specifically addressed. Female players are often automatically treated as those who would like some pink, short, simple simulations of motherhood. Our analysis of flash games for young children detects the same logic: game developers impose on girls goals both pragmatic and unambitious — building up bodily capital, housekeeping, childcare, and animal care. And even these goals are to be learned passively, beyond the discourse of competition and achievement. In conclusion, we describe the success of independent projects on Kickstarter. We describe the transformations of certain segments of the gaming industry (digital distribution, crowdfunding, “early access,” etc.) and gaming community. The question we raise is whether or not these transformations are the future of cultural production.
The article discusses the configurations of cultural relations between body and weapon, assault distance and bravery. The focus of research is two figures, one of which is invincible and the other is over-vulnerable. These figures are Achilles and general Nikolay Raevsky. Cultural «leap» from one to the other can serve as an illustration of new European transformations of «ethos of chivalry» and aristocratic sensuality as well as a transformation of specific form of social differentiation. The opposition between “noble” and “ignoble” in the classical military culture is formed up as a real-corporal one: the weapon corresponds to the body, it is a sort of complex, which objectifies social grades. However, the cheapening of metall, gunpowder appearance, development of infantry tactics, noblemen losing their power and feudal rights etc. lead to reconfiguration: social distinctions are objectified now through bodily practices, “high feelings” and ritualized gestures, but not through the constitution. An armed with symbolic weapons nobleman demonstrates composure while being under the fire. Honour demands from him not to care about avoiding death, but to end his life with a clever motto.