Books by Mikhail Dolbilov
Новое литературное обозрение, 2023
Надеюсь, что это исследование может быть интересно не только литературоведам, но и историкам. Чер... more Надеюсь, что это исследование может быть интересно не только литературоведам, но и историкам. Через некоторое время смогу поместить здесь PDF всей книги, а пока ограничиваюсь введением, главами 1, 3 и 5, заключением и приложениями. В главе 1 призмой историка, сквозь которую рассматриваются динамика создания романа и референции в его тексте к исторической реальности, выступает тема светского общества, «большого света»; в главе 3 – тема брака и его расторжения в России 1870-х годов, а также мотивы службы, карьерного успеха и путешествия на периферию империи; в главе 5 («левинской») – тематика пореформенной идентичности дворянского сословия.
Аннотация:
Предлагаемые в этой работе интерпретации толстовского шедевра сочетают инструментарий литературоведческой генетической критики с методами культурной, интеллектуальной и политической истории. Сфера образов и идей рассматривается в монографии с тем же вниманием, что и материальные аспекты производства текста – особенности почерка, порядок перебеливания автографов, труд переписчиков, авторская манера внесения правки. По рукописям и корректурам реконструируется эволюция целого ряда тем, характеристик персонажей, мотивов, аллюзий, сцен, элементов сюжета, даже отдельных значимых фраз. Такой подход позволяет яснее увидеть, как конкретные события и происшествия в мире «вовне» романа вторгались в вымышленную реальность, изменяя и расширяя замыслы и наметки автора в процессе писания. Читаемая в таком ключе, «Анна Каренина» являет собою не столько энциклопедию, сколько комментарий к жизни России пореформенной эпохи – комментарий, сами неточности и преувеличения которого ставят новые вопросы об исторической реальности.
Новое литературное обозрение, 2010
Опираясь на христианские и нехристианские конфессии в повседневных делах управления, власти Росси... more Опираясь на христианские и нехристианские конфессии в повседневных делах управления, власти Российской империи в то же самое время соперничали с главами религиозных сообществ за духовную лояльность населения. В монографии М. Долбилова круговорот дисциплинирования и дискредитации в имперской конфессиональной инженерии рассматривается с разных точек зрения. Прежде всего -- в его взаимосвязи с политикой русификации, которая проводилась в обширном, этнически пестром Северо-Западном крае накануне и после Январского восстания 1863 года. Царская веротерпимость была ограниченным ресурсом, который постоянно перераспределялся между конфессиями. Почему гонения на католиков так и не увенчались отказом католичеству в высоком статусе среди «иностранных вероисповеданий» империи? Каким образом юдофобия, присущая многим чиновникам, сочеталась с попытками приспособить систему государственного образования для евреев к традиционной религиозности? В поиске ответов на эти и другие вопросы автор приходит к выводу о парадоксальной архаичности, но и устойчивости механизмов конфессиональной политики. «Чужая», по логике национализма, вера оказывалась в чем-то привычнее и удобнее для контроля и управления, чем целый край, который торжественно провозглашался «исконно русским».
Articles, Book chapters by Mikhail Dolbilov
Rivista storica italiana, 2023
Contributed to Rivista storica italiana’s English-language forum, “Figures and institutions of au... more Contributed to Rivista storica italiana’s English-language forum, “Figures and institutions of authority in Tsarist and Soviet Russia,” ed. by Alberto Masoero, this essay approaches the Romanov imperial dynasty under Alexander II (1855–81) and his son Alexander III (1881–94) as both a ruling institution and an increasingly unruly clan. The focus is on how specific dynastic controversies and scandals preconditioned the thorough revision, in the middle of the 1880s, of a pivotal piece of legislation – the Statute on the Imperial Family, a move that sought to define the ruling family’s core and thus enshrine the presumed charisma in a kind of sanctum within the clan. The role that, over the years, a shifting assemblage of royals, courtiers, and officials played in handling the dynasty’s sensitive affairs is explored through a variety of lenses. Overall, the essay contributes to conceptualizing the specifically Russian persistent conflation of the emperor’s personae as monarchical ruler and head of the family.
Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History, 2023
Based upon previously untapped archival sources, the essay addresses the role of Minister of the ... more Based upon previously untapped archival sources, the essay addresses the role of Minister of the Imperial Court (1870–1881) Count Aleksandr Adlerberg as a – or, rather, the – multi-purpose factotum at the side of Alexander II of Russia and discusses the relationship of each of the two with Empress Maria Aleksandrovna (née Princess Maximiliane Wilhelmine Auguste Sophie Marie of Hesse and by Rhine), with a focus on how concerns over her health kept affecting the politics of monarchy throughout the 1870s.
History HSE, 1: 2022, pp. 102--136 -- https://history.hse.ru/issue/view/983/Issue%201, 2022
The article's protagonist is Alexander II's minister of the imperial court Count Alexander Vla... more The article's protagonist is Alexander II's minister of the imperial court Count Alexander Vladimirovich Adlerberg, a statesman whose services within the imperial administration comprised a range of official duties and informal assignments related to the ruling house's prestige and charisma. The focus is on his role as a confidential correspondent of Empress Maria Aleksandrovna, a royal figure whose political weight has been underestimated by historians. Maintained over years, the correspondence between courtier and consort assumed an added importance during the Russo-Turkish war in 1877. Adlerberg, who remained at the emperor's side near the frontline in the Balkans, sought to convey, his courtly conformity notwithstanding, his principled preoccupation with what he saw as the monarchy's embrace of Pan-Slavist nationalistic expansionism (a development signified by Alexander II's physical presence in the fighting army). He was also instrumental in handling the significant controversy that arose within the emperor's intimate circle over the Russian failures at Plevna in the summer of 1877. The article relates Adlerberg's delicate mediation between the increasingly estranged crowned spouses to the Romanov dynasty's subculture of devotional loyalty, in which a devotee's pronounced subservience itself could amount to taking a political stance.
В центре внимания статьи — личность и деятельность графа Александра Владимировича Адлерберга, министра императорского двора при Александре II, сановника, чья служебная сфера включала в себя целый ряд официальных обязанностей и неформальных поручений, касавшихся престижа и харизмы правящего дома. На этих страницах Адлерберг выступает прежде всего как доверенный корреспондент августейшей персоны, чей политический вес недооценен историками, – императрицы Марии Александровны. Длившаяся годы, переписка между царедворцем и супругой правителя обрела особую важность в пору Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Находясь тогда при императоре вблизи линии фронта на Балканах, Адлерберг стремился, не отступая от поведенческого кода безусловной лояльности, выразить в письмах свою принципиальную озабоченность ходом войны: как виделось ему, монархия опрометчиво одобряла панславистский националистический экспансионизм (знаком чего служило личное присутствие Александра II в действующей армии). В статье раскрывается роль, которую Адлерберг в качестве корреспондента императрицы сыграл в сглаживании немаловажного разногласия, возникшего в правящей семье по поводу поражений российских войск под Плевной летом 1877 г. Тонкое посредничество Адлерберга между всё более отчуждавшимися друг от друга венценосными супругами связывается в статье с присущей дому Романовых субкультурой личной преданности, в которой подчеркнутая покорность царедворца могла стать формой заявления позиции по тому или иному политическому вопросу.
Новое литературное обозрение, 2021
Evaluating the “Most Loyal Feelings”: The Ministry of the Imperial Court and the Popular Panegyri... more Evaluating the “Most Loyal Feelings”: The Ministry of the Imperial Court and the Popular Panegyrics to the House of Romanov in the 1860s–1880s
Unsolicited eulogies to the emperor and other members of the ruling house, almost always in verse and designed first of all to convey one’s “most loyal feelings,” proliferated under Alexander II, especially after the 1866 Karakozov assassination attempt on him, but visibly dwindled under Alexander III. Composed by persons of various classes (mostly lower), ages, and ethnic origins (with Russians in a majority, but not overwhelmingly), and both sexes (women outnumbered by men but still a sizeable minority), these poems embodied, in a sense, a true “voice of the people.” The essay seeks to scrutinize both the authors’ motives (varying from the more or less idealistic to the quite mundane) and the criteria by which their texts were evaluated by the officials of the Ministry of the Imperial Court. In fact, in screening the diverse claims to the sincerest “most loyal feelings,” the Ministry’s experts and their superiors contributed to conceptualizing a certain affective mode of loyalty, as their decisions were, ultimately, about who – in terms of personality and belonging – was allowed to be loyal in a spontaneous and individualized fashion and on what occasions. The essay concludes that until the assassination of Alexander II in 1881, efforts were made to interact with panegyrists as a diverse multitude of affective loyalists, scattered over the country and across a rather broad social spectrum, representing a variety of ethnic and religious communities. Under Alexander III, the previously generous dispensation of “imperial gratitude” in exchange for “loyal feelings” came to be regarded as a loss of sacredness and prestige.
Новое литературное обозрение, 2020
Employing the methods of genetic criticism and historical and biographical analysis, the essay ad... more Employing the methods of genetic criticism and historical and biographical analysis, the essay addresses one of the turning points in the process of Anna Karenina’s writing (1873–1877). Throughout its both avant-texte and (less explicitly) definitive text, the novel here and there alludes to the ostentatiously devout high-society coterie of the time associated with the intimate circle of Empress Maria Aleksandrovna, several female members of which Tolstoy knew in person. In the novel, those allusions contribute to the theme of, as implied by the narrative, largely feminine false religiosity, “utonchennaia vostorzhennost’.” By the end of 1876, this current in the unfolding (still being serialized and not yet finished) novel came into complex interaction with the author’s emotionally charged reflection upon the surge of pan-Slavist sentiment that was occurring with regard to the ongoing Balkan crisis. Before Tolstoy’s acerbic rebuke to religiously inspired nationalism found its way, as late as the summer of 1877, into Anna Karenina’s concluding part, or the epilogue, the camouflaged portrayal of that sentiment’s workings appeared, I argue, in the last third of Part 5. Among other effects, this influenced the way the definitive narrative presents the character of Anna’s husband, Aleksei Aleksandrovich Karenin (and the way the character has been perceived by many a generation of readers). In the novel’s broader context, this interplay between Tolstoy’s mimesis and the synchronous political and intellectual developments has to do with how the binary of arrogant collective “mind” and personal “direct feeling,” central to Anna Karenina’s ultimate message, crystallizes throughout the latter half of the book.
A short piece on Roman Catholicism in Fyodor Dostoevsky's oeuvre:
Dolbilov, “Roman Catholicism,”... more A short piece on Roman Catholicism in Fyodor Dostoevsky's oeuvre:
Dolbilov, “Roman Catholicism,” in: Dostoevsky in Context, ed. by Deborah Martinsen and Olga Maiorova (Cambridge: Cambridge University Press, 2015), 202-208.
Schulze Wessel, Martin and Jana Osterkamp, eds. Exploring Loyalty (Göttingen: Vandenhoeck & Rupre... more Schulze Wessel, Martin and Jana Osterkamp, eds. Exploring Loyalty (Göttingen: Vandenhoeck & Ruprecht, 2017), pp. 17-43
Correction: Dear Readers, this is to alert you to a lapse (mea culpa totally) in quoting Alexande... more Correction: Dear Readers, this is to alert you to a lapse (mea culpa totally) in quoting Alexander II’s phrase from his letter to Princess Dolgorukova of October 1876 (p. 29, the first quote): not “car personne ne sait me comprendre mieux que lui [Katkov]...”, but “...que toi [Dolgorukova herself].” So it should read in translation: “Because nobody can understand me better than you...” Well, with this phrase read correctly, my specific point about Alexander finding in Katkov a kind of soul mate sounds overdrawn (even if it is clear that at that juncture Alexander was indeed following the editorials of Moskovskie Vedomosti closely). Instead (нет худа без добра), now this quote serves to reinforce my observation about Alexander and Dolgorukova made after the second quote from their correspondence (pp. 29-30).
Istoricheskie zapiski, 2006
This essay on the cultural mechanics of the emperor’s decision-making in 19th-century Russia is n... more This essay on the cultural mechanics of the emperor’s decision-making in 19th-century Russia is not a recent work of mine, published as early as 2006, but it complements my current findings (to be, hopefully, released soon) on political loyalty, particularly in the case of the monarch’s ghost-writing advisers.
44 English translation © 2005 M.E. Sharpe, Inc., from the Russian text “Stereotip poliaka v imper... more 44 English translation © 2005 M.E. Sharpe, Inc., from the Russian text “Stereotip poliaka v imperskoi politike: ‘Depolonizatsiia’ Severo-Zapadnogo kraia (1860e–gg.).” A version of this article has since been published as “Polonofobiia i politika russifikatsii v Severo-Zapadnom krae imperii v 1860-e gody,” in Obraz vraga, ed. Lev Gudkov (Moscow: OGI, 2005), pp. 127–74. Translated by Liv Bliss. Mikhail Dolbilov is associate professor in the Department of History at Voronezh State University. This paper was written with financial support from the Gerda Henkel Foundation’s special program for historians in Belarus, Moldova, Russia, and Ukraine and the competitive travel grants program of the Open Society Institute Assistance Fund (Grant no. NAT179). The author thanks Dr. Leonid Efremovich Gorizontov for his numerous valuable comments on the draft. Russian Studies in History, vol. 44, no. 2, Fall 2005, pp. 44–88. © 2005 M.E. Sharpe, Inc. All rights reserved. ISSN 1061–1983/2005 $9.50 + 0...
Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History, 2004
РОССПЭН, 2002
Published as back as 2002, this book chapter addresses the ways in which the competing notions of... more Published as back as 2002, this book chapter addresses the ways in which the competing notions of landed property, current in the tsarist bureaucracy and in educated society, affected the legislative process of Russia’s 1861 emancipation of the serfs.
Kritika: Explorations in Russian and Eurasian History, 2001
Uploads
Books by Mikhail Dolbilov
Аннотация:
Предлагаемые в этой работе интерпретации толстовского шедевра сочетают инструментарий литературоведческой генетической критики с методами культурной, интеллектуальной и политической истории. Сфера образов и идей рассматривается в монографии с тем же вниманием, что и материальные аспекты производства текста – особенности почерка, порядок перебеливания автографов, труд переписчиков, авторская манера внесения правки. По рукописям и корректурам реконструируется эволюция целого ряда тем, характеристик персонажей, мотивов, аллюзий, сцен, элементов сюжета, даже отдельных значимых фраз. Такой подход позволяет яснее увидеть, как конкретные события и происшествия в мире «вовне» романа вторгались в вымышленную реальность, изменяя и расширяя замыслы и наметки автора в процессе писания. Читаемая в таком ключе, «Анна Каренина» являет собою не столько энциклопедию, сколько комментарий к жизни России пореформенной эпохи – комментарий, сами неточности и преувеличения которого ставят новые вопросы об исторической реальности.
Articles, Book chapters by Mikhail Dolbilov
В центре внимания статьи — личность и деятельность графа Александра Владимировича Адлерберга, министра императорского двора при Александре II, сановника, чья служебная сфера включала в себя целый ряд официальных обязанностей и неформальных поручений, касавшихся престижа и харизмы правящего дома. На этих страницах Адлерберг выступает прежде всего как доверенный корреспондент августейшей персоны, чей политический вес недооценен историками, – императрицы Марии Александровны. Длившаяся годы, переписка между царедворцем и супругой правителя обрела особую важность в пору Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Находясь тогда при императоре вблизи линии фронта на Балканах, Адлерберг стремился, не отступая от поведенческого кода безусловной лояльности, выразить в письмах свою принципиальную озабоченность ходом войны: как виделось ему, монархия опрометчиво одобряла панславистский националистический экспансионизм (знаком чего служило личное присутствие Александра II в действующей армии). В статье раскрывается роль, которую Адлерберг в качестве корреспондента императрицы сыграл в сглаживании немаловажного разногласия, возникшего в правящей семье по поводу поражений российских войск под Плевной летом 1877 г. Тонкое посредничество Адлерберга между всё более отчуждавшимися друг от друга венценосными супругами связывается в статье с присущей дому Романовых субкультурой личной преданности, в которой подчеркнутая покорность царедворца могла стать формой заявления позиции по тому или иному политическому вопросу.
Unsolicited eulogies to the emperor and other members of the ruling house, almost always in verse and designed first of all to convey one’s “most loyal feelings,” proliferated under Alexander II, especially after the 1866 Karakozov assassination attempt on him, but visibly dwindled under Alexander III. Composed by persons of various classes (mostly lower), ages, and ethnic origins (with Russians in a majority, but not overwhelmingly), and both sexes (women outnumbered by men but still a sizeable minority), these poems embodied, in a sense, a true “voice of the people.” The essay seeks to scrutinize both the authors’ motives (varying from the more or less idealistic to the quite mundane) and the criteria by which their texts were evaluated by the officials of the Ministry of the Imperial Court. In fact, in screening the diverse claims to the sincerest “most loyal feelings,” the Ministry’s experts and their superiors contributed to conceptualizing a certain affective mode of loyalty, as their decisions were, ultimately, about who – in terms of personality and belonging – was allowed to be loyal in a spontaneous and individualized fashion and on what occasions. The essay concludes that until the assassination of Alexander II in 1881, efforts were made to interact with panegyrists as a diverse multitude of affective loyalists, scattered over the country and across a rather broad social spectrum, representing a variety of ethnic and religious communities. Under Alexander III, the previously generous dispensation of “imperial gratitude” in exchange for “loyal feelings” came to be regarded as a loss of sacredness and prestige.
Dolbilov, “Roman Catholicism,” in: Dostoevsky in Context, ed. by Deborah Martinsen and Olga Maiorova (Cambridge: Cambridge University Press, 2015), 202-208.
Аннотация:
Предлагаемые в этой работе интерпретации толстовского шедевра сочетают инструментарий литературоведческой генетической критики с методами культурной, интеллектуальной и политической истории. Сфера образов и идей рассматривается в монографии с тем же вниманием, что и материальные аспекты производства текста – особенности почерка, порядок перебеливания автографов, труд переписчиков, авторская манера внесения правки. По рукописям и корректурам реконструируется эволюция целого ряда тем, характеристик персонажей, мотивов, аллюзий, сцен, элементов сюжета, даже отдельных значимых фраз. Такой подход позволяет яснее увидеть, как конкретные события и происшествия в мире «вовне» романа вторгались в вымышленную реальность, изменяя и расширяя замыслы и наметки автора в процессе писания. Читаемая в таком ключе, «Анна Каренина» являет собою не столько энциклопедию, сколько комментарий к жизни России пореформенной эпохи – комментарий, сами неточности и преувеличения которого ставят новые вопросы об исторической реальности.
В центре внимания статьи — личность и деятельность графа Александра Владимировича Адлерберга, министра императорского двора при Александре II, сановника, чья служебная сфера включала в себя целый ряд официальных обязанностей и неформальных поручений, касавшихся престижа и харизмы правящего дома. На этих страницах Адлерберг выступает прежде всего как доверенный корреспондент августейшей персоны, чей политический вес недооценен историками, – императрицы Марии Александровны. Длившаяся годы, переписка между царедворцем и супругой правителя обрела особую важность в пору Русско-турецкой войны 1877–1878 гг. Находясь тогда при императоре вблизи линии фронта на Балканах, Адлерберг стремился, не отступая от поведенческого кода безусловной лояльности, выразить в письмах свою принципиальную озабоченность ходом войны: как виделось ему, монархия опрометчиво одобряла панславистский националистический экспансионизм (знаком чего служило личное присутствие Александра II в действующей армии). В статье раскрывается роль, которую Адлерберг в качестве корреспондента императрицы сыграл в сглаживании немаловажного разногласия, возникшего в правящей семье по поводу поражений российских войск под Плевной летом 1877 г. Тонкое посредничество Адлерберга между всё более отчуждавшимися друг от друга венценосными супругами связывается в статье с присущей дому Романовых субкультурой личной преданности, в которой подчеркнутая покорность царедворца могла стать формой заявления позиции по тому или иному политическому вопросу.
Unsolicited eulogies to the emperor and other members of the ruling house, almost always in verse and designed first of all to convey one’s “most loyal feelings,” proliferated under Alexander II, especially after the 1866 Karakozov assassination attempt on him, but visibly dwindled under Alexander III. Composed by persons of various classes (mostly lower), ages, and ethnic origins (with Russians in a majority, but not overwhelmingly), and both sexes (women outnumbered by men but still a sizeable minority), these poems embodied, in a sense, a true “voice of the people.” The essay seeks to scrutinize both the authors’ motives (varying from the more or less idealistic to the quite mundane) and the criteria by which their texts were evaluated by the officials of the Ministry of the Imperial Court. In fact, in screening the diverse claims to the sincerest “most loyal feelings,” the Ministry’s experts and their superiors contributed to conceptualizing a certain affective mode of loyalty, as their decisions were, ultimately, about who – in terms of personality and belonging – was allowed to be loyal in a spontaneous and individualized fashion and on what occasions. The essay concludes that until the assassination of Alexander II in 1881, efforts were made to interact with panegyrists as a diverse multitude of affective loyalists, scattered over the country and across a rather broad social spectrum, representing a variety of ethnic and religious communities. Under Alexander III, the previously generous dispensation of “imperial gratitude” in exchange for “loyal feelings” came to be regarded as a loss of sacredness and prestige.
Dolbilov, “Roman Catholicism,” in: Dostoevsky in Context, ed. by Deborah Martinsen and Olga Maiorova (Cambridge: Cambridge University Press, 2015), 202-208.
(Дополнением к этому письму может послужить самаринское же письмо И.С. Аксакову, посланное несколькими днями позднее: Переписка И.С. Аксакова и Ю.Ф. Самарина (1848–1876) / подгот. изд. Т.Ф. Пирожковой, О.Л. Фетисенко и В.Ю. Шведова; вступ. ст. Т.Ф. Пирожковой; примеч. Т.Ф. Пирожковой и В.Ю. Шведова. СПб.: Изд-во «Пушкинский Дом», 2016. С. 72–73, 368–369.)
К сожалению, сканированная копия публикации, которую мне удалось добыть, не отличается высоким качеством, так что приложением к ней идет PDF c набранным текстом до верстки (номера страниц публикации добавлены).
Videotape of the talk, in Russian, “Political Loyalty in the Russian Empire – Conformity or Fidelity? The Case of Popular Panegyrics to the Monarch, 1861-1884,” at the Poletayev Institute for Theoretical and Historical Studies in the Humanities (IGITI), National Research University Higher School of Economics, Moscow, March 28, 2017.
Для нормального функционирования российской монархии имело важность умение властей разграничить не только нелояльность и лояльность правителю, но и различные модусы самой лояльности. Они зачастую выражались посредством узнаваемых эмоциональных состояний, говорящих поведенческих практик и, конечно же, аффективно маркированной речи.
В докладе обсуждается одно из таких различий – между «регулярным» верноподданством в значении законопослушности и благонадежности, с одной стороны, и верностью как индивидуализированной формой политической лояльности, с другой. Кому, когда, при каких обстоятельствах и сколь долго разрешалось или предписывалось проявлять «верноподданнические чувства» в манере более спонтанной и своеобразной, чем большинству членов соответствующей сословной, конфессиональной или этнической группы?
Во второй половине XIX в. постоянной формой контакта между властью и «горячими» лоялистами были подававшиеся через Министерство императорского двора, но при этом добровольные и специально не регламентировавшиеся личные панегирики монарху от самых разных подданных. Не все из них удостаивались всемилостивейшего принятия, и в критериях отбора отразились более общие представления той эпохи как о политической сущности, так и о своего рода эстетике лояльности монарху.