Parable of the Prodigal Son

Philological Sciences. Issues of Theory and Practice, 2019

Saopštenja LV, 2023

The Prizren Gospel, made in the 13th century, was kept at the former National Library of Serbia with which it was destroyed in 1941. On fol. 88r, at the top of the page, by the reading of the parable of the prodigal son, there were two miniatures that showed God the Father and the prodigal son on the left-hand side and Archangel Michael on the righthand side. It has been emphasised in the science several times that this composition was depicted in a unique manner. In the times when the manuscript still existed, an inscription above the two depictions was partially read and on the basis of that the reading interpretations of their meaning were proposed. Thanks to an old photo in the collection of The Frick Art Reference Library in New York, it is possible to read the whole inscription whose contents provides a basis for a new consideration of the depicted ensemble.

Вісник ОНУ. Сер.: Філологія. Т. 27, вип. 1(25), 2022

Стаття присвячена аналізу особливої параболічної структури євангельських притч. Йдеться не лише про власне літературознавче розуміння параболи як стилістичного прийому, за допомогою якого здійснюється інакомовне висловлювання, але й про математичний графік – вигнуту криву, розділену в точці перетину на дві симетричні гілки. В структурі євангельської притчі ці гілки можуть бути представлені як реально-фактографічний та символіко-інтерпретаційний плани, між якими відбувається пряма семантична залежність. Усі наративні ситуації, що складають реальний план притчі і представлені правою гілкою параболи, мають бути в тій самій послідовності інтерпретовані для вибудовування симетричної лівої гілки. У статті параболічна структура двох симетричних планів продемонстрована на прикладі двох добре впізнаваних у культурі євангельських притч: Притчі про блудного сина [Лук. 15, 11–32] та Притчі про десять дів [Матф. 15, 1–11]. Вочевидь, подібний спосіб інтерпретаційного прочитання євангельських притч може кваліфікуватися як повноцінна герменевтична техніка аналізу й інших біблійних творів.

Philology and Culture, 2019

Богословский вестник, 2022

In this work, the author aims to show the features of the philological analysis of the parables of the Lord Jesus Christ as an important part of the biblical critical studies of the American biblical scholar of the second half of the 20th century, Klyne Snodgrass. In the course of the study, the author comes to the conclusion that the philological basis for Snodgrass’s biblical studies plays a key role, and many theological constructions of the American biblical scholar regarding the text of Holy Scripture are based precisely on the deep philological study of this text.

Дзык Р. А., Червинская О. В. Парадигма “дитя” в интерпретации Фёдора Достоевского / Р. А. Дзык, О. В. Червинская // Conversatoria Litteraria : Międzynarodowy Rocznik Naukowy. Rok XI. Młodość i starość w języku, literaturze, kulturze i sztuce. – Siedlce ; Bańska Bystrzyca : IKRiBL, 2017. – S. 13–24., 2017

The entire body of the literary works by Fyodor Dostoevsky has been viewed from the point of view of the ontology of a child. The detailed analysis of this phenomenon gives the possibility to understand its nature, quintessence, specificity of the literary embodiment. It is the question of the actualization of the principles of the research experience. The supposed simplicity of the notion “a child” can be revealed in the ontological issue of “parents and children”, that brings to the symbolic definition of the phenomenon through the Biblical paradigm of the “grain”.

Труды Института государства и права РАН / Proceedings of the Institute of State and Law of the RAS, 2020

Статья представляет собой попытку дать непротиворечивую интерпретацию двух диалогов Платона — «Апологии Сократа» и «Критона» — в том, что касается позиции Сократа по вопросу о повиновении закону. В «Критоне» Сократ отказывается нарушить закон в ситуации, когда последний грозит ему неминуемой гибелью. В «Апологии», напротив, Сократ выражает дерзкую решимость ослушаться воли афинян, в чьей власти наказывать за неповиновение закону, если те запретят ему заниматься философией под страхом смерти. Позиция Сократа кажется противоречивой лишь в том случае, если исходить из предположения, что единственным обязывающим для себя законом он считает правила, введенные законодателем Афин. Однако противоречие исчезает, если принять, что Сократ мог рассматривать предписание следовать афинскому закону в качестве лишь одного из требований естественного права. Поскольку взгляды Сократа (и Платона) во многом формировались в контексте их полемики с софистами, прояснению позиций первых теоретиков естественного права способствует исследование разногласий между ними и их идейными оппонентами по вопросам об обязанности соблюдать соглашения и о природе человека. Если по логике софистов единственным мотивом для повиновения закону является страх перед возможным применением наказания, то Сократ убежден в существовании моральной обязанности следовать закону, корни которой лежат в разумном характере законов Города, основывающихся на законах самой природы. В вопросе о природе человека Сократ и софисты также занимают противоположные позиции. Софисты рассматривают человека как исключительно физическое и биологическое существо, главной жизненной целью которого является выживание. Именно мотивы самосохранения оправдывают для софистов нарушение закона, и в их предположительной иерархии естественного права ценность физической безопасности занимала бы самое высокое место. Сократ противопоставляет такому взгляду представление о человеке, природа которого заключена в его душе, а занятием, наиболее соответствующим природе, является забота о душе, исследование добродетелей, т.е. философия. Требование посвятить жизнь философии поэтому обладает приоритетом в иерархии естественного права, которую мог бы построить Сократ, в сравнении с предписаниями соблюдать законы Города или заботиться о сохранении собственного биологического существования. Сократ, таким образом, принципиально исключает для себя возможность неповиновения закону, который он считает естественным, и единственный вопрос для него состоит в том, какое из предписаний естественного закона в конкретной ситуации является более разумным (более соответствующим природе) и, следовательно, требующим повиновения. / The article presents an attempt to give a consistent interpretation of two dialogues by Plato — the Apology of Socrates and the Crito — regarding the position of Socrates on the issue of obedience to the law. In the Crito, Socrates refuses to violate the law in a situation where the latter threatens him with imminent death. In the Apology, on the contrary, Socrates expresses a daring determination to disobey the will of the Athenians vested with the power to punish disobedience to the law if the Athenians forbid him to philosophize under penalty of death. The position of Socrates seems contradictory only if one proceeds from the assumption that he considers the rules introduced by the legislator of Athens to be the only law binding on himself. However, the contradiction disappears if we assume that Socrates could consider the precept to follow the Athenian law as one of the requirements of natural law. Since the views of Socrates (and Plato) were largely formed in the context of their polemics with the sophists, a study of disagreements between them and their ideological opponents concerning the nature of the obligation to respect agreements and the human nature can contribute to the clarification of the positions of the first natural law theorists. If according to the logic of the sophists, the only motive for obeying the law is the fear of potential enforcement of punishment, Socrates is convinced of the existence of a moral obligation to obey the law, and the roots of this obligation lie in the reasonable nature of the laws of the City, based on the laws of nature itself. Socrates and the sophists also take opposite positions on the issue of human nature. Sophists view man as a solely physical and biological being, whose main life goal is to survive. It is the motives of self-preservation that justify the violation of the law for sophists and in their supposed hierarchy of natural law, the value of physical security would take the highest place. Socrates contrasts this view with the idea of a man whose nature is his soul, and the occupation most congruent with its nature is caring for the soul, ethical inquiry, that is, philosophy. The requirement to devote life to philosophy, therefore, has priority in the hierarchy of natural law that Socrates could have built, in comparison with the prescriptions to comply with the laws of the City or to take care of preserving one’s biological existence. Socrates, therefore, fundamentally excludes for himself the possibility of disobeying a law that he considers natural, and the only question for him is which of the prescriptions of natural law in a particular situation is more reasonable (more consistent with nature) and, hence, requiring obedience.