A-PDF Split DEMO : Purchase from www.A-PDF.

com to remove the watermark

Т. И. Дронова. Художественное осмысление современности 1930-х годов

деления. Наиболее показательны итоговые про- 7 Подробнее о поэтике «японского» цикла см.: Здере-
изведения, которые отражают художественную ва И. Япония в творчестве Б. Пильняка: от зарисовки к
эволюцию прозы писателя и свидетельствуют о циклу (к проблеме художественной эволюции поэтики
драматическом творческом пути художника. Б.  Пильняка)  //  Вестн. Рос. ун-та дружбы народов.
Серия: Литературоведение. Журналистика. М.,  2010.
Примечания № 3. С. 12–19.
8 Прототипом Николая Лачинова становится руководитель
1 Крючков В. Проза Б. А. Пильняка 1920-х годов (мотивы полярной экспедиции профессор Кремнев из «Заволо-
в функциональном и интертекстуальном аспектах). чья», от него Лачинов получает и свое имя – Николай.
Саратов, 2005. С. 3. Иван Москва из одноименной повести раскололся на
2 См.: Шайтанов  И.  Когда ломается течение: Истори- части, поделившись событиями своей жизни с братьями-
ческие метафоры Б. Пильняка // Вопросы литературы. близнецами. Для создания образа актера используются
1990. № 7. С. 35–72 ; Он же. Метафоры Бориса Пиль- также образ искусствоведа Чаадаева и образ гидролога
няка, или История в лунном свете // Пильняк Б. А. По- Вернера. Основным же прототипом артиста Александра
вести и рассказы. 1915–1929  /  сост., авт. вступ. ст. и Лачинова становится художник Борис Лачинов. Неко-
примеч. И. О. Шайтанов ; подг. текста Б. Б. Андрони- торые герои романа тоже родом из повестей, например
кашвили-Пильняка. М., 1991. С. 5–36. Елизавета Волчкова, метеоролог Саговский, пилот Снеж,
3 См.: Савелли Д. Борис Пильняк в Японии: 1926 // Борис зырянин Следопыт, который в тексте романа становится
Пильняк. Корни японского солнца. М., 2004. С. 165–264 Иваном Москвой; кинооператор Обопынь из «Заво-
4 См.: Горинова С. Проблемы поэтики прозы Б. Пильняка лочья» и летчик Обопынь из повести «Иван Москва»
20-х годов : дис. … канд. филол. наук. СПб., 1995. соединяются в цельный образ в романе.
5 См.: Кислова  Л.  Динамика художественной прозы 9 См.: Кассек  Д.  «Двойники» Б.  Пильняка – роман-
Б. Пильняка : дис. … канд. филол. наук. Тюмень, 1997. двойник // Пильняк Б. А. Двойники. Одиннадцать глав
6 Пильняк не только тщательно подбирает эпитеты, мета- классического повествования : роман. М., 2003. С. 260.
форы, сравнения, соответствующие художественному за- 10 Геллер М. Исчезнувший роман // Пильняк Б. Двойники.
мыслу, но и удачно использует образы, характерные для Лондон, 1983. С.10.
восточной культуры. Эти яркие, необычные образы как 11 Из выступления перед президиумом Союза писателей
бы «подслушаны» им у японцев – например, так пораз-
28.10.1936 года // цит. по: Кассек Д. Указ. соч. С. 259.
ивший автора японский «фарфоровый рассвет». Часто 12 См.: Шайтанов И. Метафоры Бориса Пильняка, или
такие образы содержат в себе определенную символику
и проходят сквозь все произведение: «яшмовые дни История в лунном свете. Указ. соч. С. 5–36.
жизни» Софьи Гнедых, «сосновое солнце» Нары, ветер
13 См.: Бабкина Е. Своеобразие формирования жанровой
и луна, которые «знают друг друга». Наконец, японский системы в творчестве Бориса Пильняка : дис. … канд.
образ-символ, давший название первой книге Пильняка филол. наук. Владивосток, 2007.
о Японии, – «корень солнца». 14 Там же.

УДК821.161.109-31+929Алданов

Художественное осмысление
современности 1930-х годов в романе
М. А. Алданова «Начало конца»
Т. И. Дронова

Саратовский государственный университет the forms of its actualisation in the novel «The Beginning of the End».
Е-mail: tida52@mail.ru Key words: Aldanov, Russian migr literature, novel, author, hero, plot
structure, motif.
Статья посвящена анализу авторской художественно-философ-
ской концепции европейской современности 1930-х гг. и формам М. А. Алданов – один из немногих писате-
ее воплощения в романе «Начало конца». лей русского зарубежья, в творчестве которого
Ключевые слова: Алданов, литература русского зарубежья, актуальная современность является объектом
роман, автор, герой, композиция, мотив.
пристального внимания в произведениях разных
Artistic Perception of the Contemporary Situation of the
жанров (философской публицистике, историче-
1930s in M. A. Aldanov’s Novel «The Beginning of the End» ских очерках и портретах, рассказах и романах)
на всех этапах идейно-художественных исканий.
T. I. Dronova Особый интерес представляет его опыт романного
осмысления эпохи 1930-х гг. как начала конца
The article deals with the analysis of the author’s artistic and европейской цивилизации, ее фундаменталь-
philosophical idea of the European situation of the 1930s and with ных ценностей – свободы и культуры. «Русский

©© Дронова Т. И., 2011

 Известия Саратовского университета. 2011. Т. 11. Сер. Филология. Журналистика, вып. 3

европеец», Алданов художественно исследует угроза Второй мировой войны. Первая часть
взаимозависимость политической и социально- романа и некоторые главы из второй части пу-
нравственной атмосферы в России и Европе, бликовались в «Современных записках» с 1936 по
разрушительное влияние большевистского экс- 1940 г., отдельное издание первой части вышло в
перимента на последующую историю, состояние Париже в 1939 г.5 У второй части романа оказа-
человека и мира. Цель данной статьи – выявить лась весьма драматическая судьба, связанная с
художественно-философскую концепцию со- перипетиями биографии М. Алданова: бегством
временности в романе «Начало конца» через из оккупированного немцами Парижа, в котором
анализ различных форм воплощения авторского было опасно оставаться автору очерка о Гитлере,
сознания. а затем эмиграция из Ниццы в Америку. Рукопись
С конца 1920-х гг. М. А. Алданова все боль- была утеряна6. Утраченный текст пришлось заме-
ше тревожит политическая, интеллектуальная и нить новым. В Америке писатель не сразу находит
нравственно-психологическая атмосфера в Ев- издателя для романа, по его мнению, из-за анти-
ропе: он пристально следит за формированием большевистской направленности произведения7.
тоталитарных режимов в России и Германии, В 1942 г. в «Новом журнале» (№ 2 и 3), создан-
осознает опасность их противостояния, всматри- ном по инициативе М. Алданова и М. Цетлина,
вается в личности вождей – Сталина и Гитлера. печатаются пропущенные главы и окончание
В очерке «Сталин» (1927) Алданов выявляет «Начала конца», однако не по порядку глав, а по
обстоятельства политической карьеры своего сюжетным линиям. При этом заключительная
героя. Стремясь к объективности, он отмечает глава была напечатана без самой последней сцены,
волевые качества Сталина, его неординарность, которая вошла в прижизненное издание романа
но главным и неутешительным итогом проведен- на английском языке. Роман имел большой успех
ного исследования является вывод о диктаторской у критиков, 25  января 1943  г. он был удостоен
природе его власти: «Сталин залит кровью так выбора Клуба книги месяца. На русском языке
густо, как никто другой из ныне живущих людей, полный текст романа вышел отдельным изданием
за исключением Троцкого и Зиновьева». «Но дик- впервые в 1995 г.8
таторское ремесло он понимает недурно <…> Что В рецензии на первую часть романа П. Би-
именно не хватает Сталину? Культуры? Не думаю: цилли дает высокую оценку «Началу конца»,
зачем этим людям культура? Их штамповальный в котором, по его мнению, главной героиней
мыслительный аппарат работает сам собою – у является отточенная ироническая мысль автора:
всех приблизительно одинаково. “Теоретиков” «Эта книга – едва ли не самое удачное из всех
Сталин всегда найдет сколько угодно, чего бы художественных произведений Алданова, так как
он ни захотел»1. В очерке о Гитлере, написанном в ней он ни разу не выходит из границ той области,
еще до его прихода к власти («Гитлер», 1932), где он, действительно, хозяин – области иронии.
Алданов высказывает убеждение, что он являет Ирония убивает жизнь (le ridicule tue), но именно
собой тот тип политика, который делает совре- поэтому она иногда необходима: бывают момен-
менную историю: «Я в своих очерках не ставлю ты, моменты распада «органичности» жизни,
себе никаких политических целей и стараюсь когда приходится следовать методам анатомов и
соблюдать совершенное беспристрастие. Скажу физиологов, для того, чтобы увидеть в ней то, чего
поэтому, что Гитлер человек выдающийся. Ему иначе увидеть нельзя; моменты, когда сознатель-
одному в современной Германии удалось создать ный человек вынужден вынырнуть из жизненного
большое движение: как это ни печально, он дела- потока (здесь и далее выделено автором. – Т. Д.)»9.
ет историю» (выделено нами. – Т. Д.)2. Не берясь Форма «романа-фуги» (подобно «Контрапункту»
предсказывать дальнейшее развитие событий в О. Хаксли и «Фальшивомонетчикам» А. Жида),
Германии и в Европе в целом, Алданов обознача- по мнению рецензента, как нельзя более соответ-
ет возможные варианты развития исторического ствует изображаемому в «Начале конца» времени,
сценария: «История предоставила расизму вы- в котором жизни людей не «сплетаются» в одну
бор между анекдотом – и кровью»3. А завершая общую жизнь, «почему в “Начале конца” и нет
очерк, обращается к музыкальным метафорам для никакой “интриги” (дословно – “сплетение”), а
характеристики Гитлера как «ведущего голоса» только ряд чередующихся отрывочных эпизо-
современной политики: «Гете сравнивал историю дов<…> такая “внешняя” форма как раз наиболее
человечества с фугой, в которой разным народам соответствует “внутренней”»10.
последовательно принадлежит “ведущий голос”. Но при всей мозаичности повествования, в
Ведущий голос может и фальшивить: на целых котором параллельно развивается несколько сю-
периодах в жизни того или другого народа челове- жетных линий, перекрещивающихся, на первый
чество учится: вот как не надо делать историю!»4 взгляд, случайно и непредсказуемо, между ними
Художественно-философскому осмыслению есть внутренняя «музыкальная» (лейтмотивная)
современного состояния мира посвящен роман связь – «сюжетные и идеологические линии риф-
«Начало конца», который писался по горячим муются и пересекаются»11. Через эсхатологиче-
следам событий, среди которых политические ские пророчества, восходящие к Библии, Ницше,
процессы в Советской России, война в Испании, «Родрику» Пушкина, мысли о смерти главных

112 Научный отдел

Т. И. Дронова. Художественное осмысление современности 1930-х годов

героев вводится в роман ведущая «музыкальная «начало конца» европейской культуры и свободы,
тема», вынесенная в название. – побуждают его постоянно обращаться к исто-
В «Начале конца» основная романная колли- рическому эксперименту в России, политическая
зия – состояние современного мира и человека. жизнь в которой подходит к своей кульминации
Судьбы героев при всей реалистичности изобра- – политическим процессам 1937–1938 гг.
жения не являются главным объектом художе- «Начало конца» – философский, политиче-
ственного осмысления. «Жизнеподобие» романа ский, социально-психологический, уголовный
состоит в следовании автором тому «фуговому» роман, и одновременно роман о художнике, о
построению повествования, которое соответству- процессе творчества. Его основные сюжетные
ет ходу истории в ее «музыкальном понимании». линии связаны с судьбами и прозрением героев,
«Голоса» героев вступают поочередно, исполняя представляющих разные срезы современности:
свою «партию», подобно тому, как это происходит это советские люди, оказавшиеся в Европе (Вис-
в истории народов, где каждому из них в разное лиценус, Кангаров-Московский, Тамарин), каж-
время принадлежит «ведущий голос». дый из которых переживает свое «начало конца»;
Выверенная композиция позволяет автору известный французский писатель Вермандуа,
держать читателя в постоянном напряжении, ме- испытывающий на склоне лет разочарование в
няя повествовательные регистры и вводя новые литературе, постигающий неподлинность суще-
жизненные и интеллектуальные коллизии. В этом ствования; двадцатилетний секретарь Вермандуа
произведении писатель в полной мере исполь- Альвера – молодой анархист, вынашивающий и
зует возможности романа как самой свободной совершающий «научное» убийство (алдановский
формы искусства, соединяя и поэзию, и драму, и вариант Раскольникова).
публицистику, и философию. В 1933 г. в статье «О Писатель исследует психологию советских
романе» М. Алданов подтверждает высказанное людей, которые, оказавшись за границей, полу-
им в 1920-е гг. и не устаревшее, по его мнению, чают шанс взглянуть на свою жизнь со стороны,
представление о неисчерпаемых возможностях и разобраться в своих отношениях с властью. В
синтетической природе жанра12. Цитируя наибо- качестве места встречи героев, представляющих
лее авторитетные для себя суждения писателей и разные типы советских людей, которые в России,
критиков о романе («действие, характеры, стиль» скорее всего, не пересеклись бы, автор исполь-
(Стендаль), «сила психологического анализа», зует ситуацию путешествия. В международном
«острота социальных, философских и этических вагоне поезда, прибывающего из советской
проблем» (Слоним)), Алданов делает акцент на Москвы в фашистскую Германию, повествова-
роли автора-творца, который, будучи «обезьяной тель сводит вместе нескольких уже немолодых
Бога» (Мориак), «создает жизнь» и «никаким персонажей. Среди них – советский посол Кан-
числом “комбинаций он не связан”»13. При этом гаров-Московский, направляющийся в одну из
формальный поиск в романе – не самоцель, он «далеких и менее важных монархических стран»
должен «оправдываться» служением большой (IV, 29), профессиональный революционер,
идее: «…без служения большому делу роман в член Коминтерна Вислиценус, пользующийся
настоящее время невозможен или, вернее, не ин- дипломатическим прикрытием, и бывший ге-
тересен, да и ”не имеет будущего”»14. нерал-майор царской армии, а ныне командарм
В романе «Начало конца» авторская идея II ранга Тамарин, направляющийся в Париж, а
преподносится, как и у Толстого, «в розницу»15 затем откомандированный в Испанию. Когда-то
– разные герои становятся выразителями ее от- они сделали свой выбор – связали жизнь с боль-
дельных граней. При этом единство повествова- шевистской властью, теперь, в середине 1930-х,
нию придает система лейтмотивов, в процессе накануне новых политических потрясений в Рос-
варьирования которых формируется многомер- сии, каждый из них пытается оправдать этот шаг.
ное смысловое пространство, с доминирующим Алданов изображает героев, находящихся в «по-
символическим метамотивом «начала конца». роговой ситуации». Предчувствуя приближение
Интертекстуальная структура повествования яв- мировой войны, остро ощущая атмосферу «слома
ляется одним из основных источников мотивов, времен», они пытаются понять происходящее,
восходящих к Библии, высказываниям великих сохранив незыблемость идейных установок. На
людей, литературным текстам, среди которых первых порах им это удается.
особое место занимают отсылки к произведениям Роман начинается со сна-кошмара, пресле-
Достоевского. дующего человека, «называвшего себя Висли-
Основным временем действия в романе яв- ценусом»: «Выстрелы, кровь, погоня, лес, чаща,
ляется середина 1930-х гг., когда в мире начинает зажатый в руке револьвер с взведенным курком
остро ощущаться возможность новой мировой <…> все то, что как будто бывает лишь в кине-
войны, когда две силы – фашистская Германия матографе, но с ним было в жизни, в его стран-
и сталинская Россия – начинают представлять ной жизни, точно составленной в подражание
угрозу для европейской цивилизации. Местом плохому неправдоподобному фильму» (IV, 21).
действия является Европа – Германия, Франция, Героя преследует его террористическое прошлое,
Испания. Но проблемы, которые ставит автор – которое у коллег по партии, особенно у молодых

Литературоведение 113
 Известия Саратовского университета. 2011. Т. 11. Сер. Филология. Журналистика, вып. 3

представительниц женского пола, вызывает «по- в лучшем случае с репутацией слабых, неумных
чтительный испуг». Сам же он не склонен его и благородных мечтателей, в худшем случае – с
романтизировать: «Вислиценус знал, что ему с репутацией немецких прихвостней и изменников.
почтительным испугом приписывают в прошлом И над нашей слабостью смеялись бы люди, кото-
самые страшные террористические акты. “Мог рые нас бы свергли! Нет, уж лучше “море крови”,
бы стать в провинции первым любовником …”», чем “дряблые интеллигенты!” – опять с вспышкой
– иронизирует он (IV, 23). злобы подумал он. Цепь силлогизмов оставалась
Псевдоним героя, попавшийся ему случайно непоколебленной, но она просто его теперь не
«в какой-то химической книге» (IV, 24), привлек очень интересовала. Это было хуже всего» (IV, 34).
его «своей звучной неопределенностью» (IV, 24). Именно этому герою по воле писателя пред-
Но читатель, являющийся знатоком творчества стоит в ходе повествования понять, что террор,
Алданова, понимает неслучайность авторской который был развязан большевиками под руковод-
отсылки к имени немецкого химика-органика ством Ленина, унаследован в современном мире
Йоханнеса Вислиценуса (1835–1902). Это маркер государствами-соперниками: сталинской Россией
авторского присутствия. Начиная с «Армагеддо- и гитлеровской Германией. В преддверии смерти
на» (1918) точка зрения химика в произведениях он задается вопросом: «Что же мы сделали? Для
М. Алданова репрезентирует одну из ипостасей чего опоганили жизнь и себя? Для чего отправили
авторского «я». на тот свет миллионы людей? Для чего научили
Вислиценус наделяется весьма ценимыми весь мир никогда невиданному по беззастенчиво-
самим писателем качествами – склонностью к сти злу? Объявили, что все позволено, показали,
самоанализу, самоиронией, честностью перед что все позволено …» (IV, 311).
самим собой, бесстрашием в додумывании «не- Алданов вводит в повествование о герое
удобных» мыслей. Алданов воссоздает внутрен- иррациональный момент: его смерть оказывается
ние монологи персонажа, в которых на первый повторением сна-кошмара, с которого начинается
план выходит то «дневное» сознание, цепляю- роман. Во сне «гнавшийся за ним впереди других
щееся за усвоенную некогда систему ценностей, огромный, рыжий, с зверским лицом человек вы-
то «ночное» – второе «я» («Кто-то в нем думал хватил кинжал. Мелькнул какой-то желтоватый
обо всем этом, без его ведома, думал неизвестно дощатый ящик. Вислиценус проснулся, сердце у
зачем, неизвестно почему» – IV, 21). Этот прием него стучало …» (IV, 21). В «реальности» Висли-
позволяет писателю, с одной стороны, раскрыть ценус, обнаруживший преследователей, пытается
психологию человека, посвятившего свою жизнь ответить на вопрос: «Гестапо или ГПУ?». Он
служению делу партии, а с другой – высказать «почти бегом <…> пошел к повороту <…> совсем
авторский взгляд на политику Ленина – Сталина. близко, очень медленно ехал огромный автомо-
В начале романа Вислиценус, недавно узнав- биль, с низкими красными огнями <…> Рядом с
ший о своей серьезной болезни, подводит «пред- шофером сидел рыжий человек с зверским лицом.
варительные итоги» жизни: «Разочарование? Нет, “Это он! Но где я его видел?!” – задыхаясь от не-
особого разочарования нет. Море крови? Точно выносимой боли, успел подумать Вислиценус. Он
они (наполеоновская гвардия, романтизированная схватился рукой за сердце. Мелькнул желтоватый
потомками. – Т. Д.) в ту войну не пролили такого дощатый ящик» (IV, 315).
же моря! Интриги, дрязги, ненависть под видом Образ человека со зверским лицом – совре-
обожания? <…> Так было всегда» (IV, 33). Во вну- менная вариация образа Деверу, убийцы Валлен-
тренний монолог героя по воле автора вторгается штейна из новеллы Брауна в романе «Пещера»
оценивающий голос наблюдателя – то ли двойника (1934). Современные Деверу – это миллионы
героя, то ли повествователя: «Цепь силлогизмов, бездумных исполнителей, подчиняющихся при-
выработанная Ильичем в 1918 году и при общей казу диктатора. Неслучайно, видя марширующих
радости всеми усвоенная, оставалась непоколеби- гитлеровских дружинников «с общим у всех
мой» (IV, 34). И далее в несобственно-прямой фор- радостным, самодовольным и тупым выражени-
ме воссоздается логика ленинских силлогизмов, ем» и испытывая к ним отвращение и ненависть,
воспроизводимая героем: «Идет великое дело, Вислиценус сравнивает их с молодежью, марши-
величайшее из дел, освобождение трудящихся рующей в Москве, – «такие же лица и такой же
всего мира <…> Да, великому делу, наряду с людь- вид» (IV, 22–23). Но и Альвера – герой-убийца,
ми прекрасными и кристально чистыми, служат ненавидящий социальные институты и людей,
скверные людишки. Только злой мелкий человек обосновывающий свою идею правом сильной
может сделать из этого выводы против дела. И во личности возвыситься над «дегенератами», –
всех лагерях то же самое, у них вдобавок и дело предстает как одна из вариаций современного
отвратительное. Что еще? Террор? Но правящие Деверу. «Да, да, иду нарушать человеческие и
классы никогда бы не отдали своей власти, своих божеские законы, и никто из вас этого не видит,
денег <…> без ожесточенного сопротивления. Их и я вас всех совершенно презираю, как, верно,
сопротивление можно было сломить только тер- волк презирает овец…» (IV, 151). Это особый
рором. Без “моря крови” у власти нельзя было бы вариант Деверу – теоретика «научного» убийства,
продержаться и полгода. Перешли бы в историю фанатически захваченного своей асоциальной

114 Научный отдел

Т. И. Дронова. Художественное осмысление современности 1930-х годов

идеей. А в общем контексте повествования одной героя: «Я оценил композиционный озноб Тама-
из разновидностей Деверу, преумножающего зло рина, продирающийся через всю главу»16. Гибель
в современном мире, оказывается и Вислиценус, Тамарина, заболевшего в пути, находящегося в
подчинивший жизнь революционной идее и ради лихорадке, не отдающего себе отчета в том, что
высокой цели отдавший свои силы террористиче- он делает, и потому оказавшегося в эпицентре во-
ской деятельности. енных действий, предстает и как случайная, и как
Другой персонаж, о «начале конца» которого предсказанная пушкинскими строчками, которые
повествуется в первой части романа, а во второй – читает он накануне смерти: «Он сказал мне: –
о гибели в Испании, – командарм Тамарин. Когда- “Будь покоен, – Скоро, скоро удостоен – Будешь
то во время Гражданский войны он «поступил Царствия Небес, – Скоро странствию земному –
на советскую службу с намерением либо помочь Твоему придет конец. – Уж готовит ангел смерти
тем, кто произведет переворот, либо, улучив – Для тебя святой венец”» (IV, 361).
подходящую минуту, перейти к белым. Из этого Третий персонаж – посол Кангаров-Мо-
ничего не вышло. Переворот не происходил <…> сковский – типичный партиец: «На службе он
нужно было жить. Он пришел к мысли, что можно был требовательный, властный и даже суровый
служить России при любом строе», и он «служил начальник. Но вне службы они все равны, все
верой и правдой» (IV, 41). И вот, оказавшись в партийные товарищи, и тон шутливой фамильяр-
Германии, выйдя в ранний утренний час из по- ности – разумеется, в известных пределах – впол-
езда, он «вздрагивая, гулял по перрону», ощущая не допустим <…> Так вел себя и Ленин – поэтому
непривычную свободу, побеждаемую привычным он и был “Ильич”» (IV, 28). В личности Кангарова
страхом: «Начала работу только газетная будка. писатель выявляет неуверенность в будущем,
Генерал нерешительно оглянулся: его положение «почти физический страх» перед диктатором,
было очень прочным, бояться как будто ничего не свойственный в 1930-е гг. не только рядовым, но
приходилось, но, может быть, все-таки было бы и заслуженным членам партии («партийный стаж
лучше немецкой газеты не покупать (да еще сразу, был зачислен Кангарову с 1911 года» – IV, 28). В
на первой станции: “набросился”). Он рассердил- духе толстовских описаний Алданов передает этот
ся и купил газету <…> “Собственно, теперь, при комплекс переживаний одной деталью: он акцен-
желании, можно было бы остаться здесь совсем, тирует в портрете героя беспокойство в глазах,
– вдруг пришла ему в голову дикая мысль. – Стать которое противоречит его постоянной улыбке:
эмигрантом, как те… Вздор какой!.. Волноваться «Улыбка у него была всегда сладкая и всегда
не от чего, ну, жили так, теперь живем иначе… И разная: степень ее сладости зависела не от содер-
они тоже не совсем так живут, как раньше <…>”» жания разговора, а от того, с кем он говорил. Но
(IV, 39), – успокоил себя Тамарин. «В купе было коричневые глаза его никогда не отвечали улыбке,
тепло, но он все еще вздрагивал» (IV, 39). в них постоянно было беспокойство; иногда они
Приехав в Париж, Тамарин «со странным желтели и сразу становились очень злыми» (IV,
чувством» ощущает «возвращение в прошлое», 27). У новоиспеченного посла есть личные при-
при этом к воспоминанию о дореволюционной чины для беспокойства: на прощальной аудиенции
парижской атмосфере примешивается опыт со- Сталин ему «недвусмысленно дал понять, что его
ветской жизни: «Из бесчисленных кофеен <…> меньшевистская молодость не забыта, Кангаров-
доносились гул, смех, музыка. «“Да, здесь ГПУ Московский вспоминал об аудиенции с самым
нет. Не убивай, не грабь, не воруй – и тогда живи неприятным чувством» (IV, 29).
как хочешь. Вот это и есть буржуазная мораль” В романе «Начало конца» Алданов исследует
(он невольно теперь употреблял такие слова)» психологию советского человека, избрав в каче-
(IV, 90). Но возвращение в дореволюционное стве центральных персонажей видных членов
прошлое не могло состояться ни в Германии, где партии, а в качестве героев второго ряда – моло-
к власти пришли фашисты, ни в Париже, где обо- дых людей: стенографистку Надежду Ивановну,
сновались бывшие сослуживцы, избравшие путь секретаря посольства. Писатель индивидуали-
эмиграции. Когда, садясь в такси, он понимает, что зирует характеры героев: Кангаров пошловат
шофер – «русский офицер, из тех», он «чуть было в набоковском смысле слова; Вислиценус «на-
не отшатнулся к следующему автомобилю <…> стоящий» – так оценивает его обер-гофмаршал
чувство тревоги не покидало его всю дорогу. Вы- во время церемонии представления советского
йдя из автомобиля <…> Тамарин <…> нервно по- посольства королю; Тамарин – профессиональный
дергиваясь, пошел дальше <…> “Но правы были военный, любящий Россию, в наименьшей степе-
мы, а не они…”» (IV, 90–91). Накануне смерти он ни затронутый идеологией. Но писателя интере-
думает: «Да, торжество зла, и я во всем участвую, сует не только индивидуальная, но и социальная
дурак на службе у злодеев. Впрочем, другие не психология, «типовое» сознание, которое героям
лучше их, не умнее меня…» (IV, 364). удается преодолеть в моменты наибольшей чест-
Мотив озноба героя получает в финале по- ности с самими собой. Когда Тамарин и дипломат,
вествования о его судьбе символическое наполне- встречающий советское посольство в Берлине,
ние. В. Набоков в письме М. Алданову от 20 мая узнают друг друга, повествователь говорит о них:
1942  г. пишет об изображении писателем этого «Они когда-то хорошо знали друг друга, много раз

Литературоведение 115
 Известия Саратовского университета. 2011. Т. 11. Сер. Филология. Журналистика, вып. 3

встречались во времена доисторические – встре- поверил. Теперь настало царство полицейской

чались в совершенно иной обстановке. Обоим мифологии <…> А кто будет прав в историческом
стало и смешно, и весело, и стыдно <…> и в счете, неизвестно: может быть, Троцкий, может
глазах у каждого из них выразилось: “Что? И ты быть, Гитлер…» (IV, 117).
тоже? Да, и я служу такой же сволочи, ничего не Едва ли не впервые в русской литературе
поделаешь, кончилось наше время”. Больше им ХХ в. прозвучала на страницах романа «Начало
сказать друг другу было нечего» (IV, 51). конца» мысль о том, что, переняв «наши методы»,
Вислиценус, приехав в Париж, совершает немецкий фашизм быстро усвоил «данный нами
«сентиментальное путешествие», паломничество, миру урок вседозволенности, беззастенчивости,
как он его сам называет, на ту улицу и к тому дому, безнаказанности <…> они создали пресс, выкра-
где во время эмиграции жил Ленин: «В доме за шенный в другой цвет, но столь же легко, успешно,
четверть века не изменилось решительно ничего безошибочно превращающий людей в грязную
<…> Вислиценус как живого увидел Ленина, у слизь» (IV, 117). Предчувствуя приближающееся
этого самого окна, без пиджака, с засученными столкновение между коммунизмом и фашизмом
рукавами по-провинциальному <…> Зажигались («Два человеческих стада выстроились одно
огни. Откуда-то издали доносилась музыка. Вся их против другого» (IV, 118)), герой высказывает
жизнь когда-то проходила в этом квартале, между характерное для носителя советской идеологии
домом Ленина и типографией…» (IV, 111–112). стремление подтолкнуть исторический процесс.
Зайдя в их прежнюю кофейню, герой представ- «Надо довести дело до конца и довести его до
ляет, как Ленин занимает центральное место за конца скоро <…> Как ни ужасен наш опыт, его
его столом, «и вокруг него, как тогда, отвечая надо распространить на весь мир» (IV, 118).
почтительным смехом на незатейливые шутки, Романную ситуацию «Начала конца» опре-
разместились полуголодные, смешные, никому деляет характерное для автора-повествователя и
ненужные люди, однако чуть не перевернувшие героев ощущение конца «личного и общего суще-
мир. Теперь почти все они были в могиле или в ствования», если воспользоваться образной «фор-
тюрьме. Самые известные недавно были казнены» мулой» А. Платонова. В то время когда персонажи,
(IV, 115). оказавшиеся в Европе, стремятся осмыслить
Алданов передоверяет герою ключевые (для суть нравственных деформаций, привнесенных
понимания современной ситуации) размышления большевистской революцией, и проверяют свои
об итогах революции, о ее последствиях не только идейные установки и принципы на прочность,
для России, но и Европы. Революция оценивается в Москве начинаются новые политические про-
героем как опыт, произведенный «когортой по- цессы, о которых они узнают из газет: Кангаров
литического преступления» под руководством «развернул газетный лист – и помертвел: в Москве
Ленина – игрока, ведущего «свою большую игру, преданы суду лица, еще недавно занимавшие
игру мизантропическую, бесчеловечного социа- самые высокие посты в государстве, а теперь
лизма», которую он строил «на вековой ненависти обвиняемые в самых ужасных преступлениях
бедняков к богатым» (IV, 116). Но результаты <…> Из телеграмм следовало, что обвиняемые
опыта оказались непредсказуемыми: «Опыт про- во всем сознались и покаялись. Однако на этом
изведен. Оказалось, что человеческая душа не вы- Кангаров даже не остановился: так бессмысленны
держивает того предельного гнета, которому мы ее были обвинения. “Господи, что же это он делает?
подвергли, – под столь безграничным давлением – прошептал посол. – Ведь ближайшие соратники
люди превращаются в слизь» (IV, 115). Вислице- Ильича!” (IV, 122). «Несмотря на горячую ванну,
нус анализирует причины неудачи эксперимента: зубы его стучали. Он опять все мысленно пере-
«Ошибка комбинации заключалась в том, что тео- брал: “Нет, такого ничего нет <…> Могут погу-
рия наша как-никак строилась на вере в человека, бить только, если он захочет погубить”» (IV, 123).
на вере в его достоинство, в возможность и необ- Гибнет Тамарин, исчезает Вислиценус, осоз-
ходимость его морального усовершенствования, нает цинизм своей жизни Кангаров.
– практика же всецело исходила из предпосылки, Европейский мир, так же как и советский,
что человек глуп, что человек подл и что надо представлен героями, переживающими «начало
его – о, временно, разумеется, временно! – для конца». Особое место в романе занимают пер-
успеха, ради идеи, сделать еще более глупым и сонажи, являющиеся социально-нравственными
подлым» (IV, 115). Это привело к тому, что «вся антиподами, – писатель Луи Этьенн Вермандуа,
наша история в последние годы свелась к схватке представляющий точку зрения человека культуры,
кандидатов в атаманы <…> Вот из-за чего проли- и его секретарь бакалавр Альвера, ненавидящий
ты, льются и будут литься потоки крови – этого и презирающий людей и установленные ими мо-
не предвидел и Ленин. <…> компаса нет, никакой ральные нормы.
Полярной звезды не видно. Атаманом оказался А. Чернышев считает, что детективный сюжет
<…> наиболее смелый, твердый из кандидатов. (убийство, совершаемое молодым французом)
<…> Умный, хитрый, решительный атаман так введен Алдановым в роман из опасения, что иначе
долго выдумывал преступления и подбрасывал «роман, где главная нагрузка падает на внутрен-
народу преступников, пока сам почти во все не ний монолог, окажется скучен». Исследователь ут-

116 Научный отдел

Т. И. Дронова. Художественное осмысление современности 1930-х годов

верждает, что благодаря введению в сюжет романа Воздам вселенной за зло ее, и будет человек реже
убийства «создается видимость острой интриги, золота, и задрожит земля на месте своем…” Нет
но эта история не бросает нового света на главных злободневнее публицистов, чем библейские про-
действующих лиц»17. Но она бросает новый свет роки: ведь это написано точно о нынешнем дне»
на ситуацию «начала конца». Детективный сюжет (IV, 155). Убийство месье Шартье, намеченное на
является одной из вариаций ведущей темы произ- 9 часов 15 минут вечера и происходящее лишь на
ведения, он раскрывает одну из граней проблемы несколько минут позже, воссоздается в ХIХ главе,
«личного и общего существования». Будучи вклю- прерывающей повествование об обеде. Таким
ченным в повествование, он вводит в роман тот образом писатель достигает эффекта одновремен-
срез реальности, который находится за пределами ности событий: беседа за столом, длящаяся в ХХ
жизни и внимания его думающих героев. Это и ХХI главах, происходит во время убийства, а
внутренний мир людей нового поколения, кото- когда гости без четверти одиннадцать начинают
рое готово разрушить устойчивые европейские собираться уходить, Альвера уже арестован.
культурные ценности; гуманистические идеалы Чтобы подготовить читателя в восприятию
не проникают в их сердце и сознание. И это тоже символического характера данных глав и их вну-
современная Франция. тренней связи в структуре целого, Алданов пред-
История Альверы включается в роман фраг- посылает им ХV главу, в которой дается описание
ментарно, по принципу вставной новеллы. Алда- катания детей на карусели: «Заиграла неизвестно
нов подчеркивает параллельность событий. В ХV откуда шедшая музыка, карусель завертелась.
главе Кангаров приезжает в ресторан, где он дает Дети, проносясь мимо Вислиценуса, хмуро-ре-
обед, на котором в числе приглашенных должна шительно держали поводья и рули<…>Карусель,
быть европейская знаменитость – писатель Вер- дойдя до отпущенной ей предельной скорости
мандуа. ХVI глава посвящена размышлениям – везде стоял крик и визг, – стала замедлять ход.
Вермандуа о творчестве, и начинается она со Музыка замолчала.<…>Перед Вислиценусом
слов «А в это время Луи Этьенн Вермандуа…» были облезшие черные звери» (IV, 133).
(IV, 136), а завершается его рождающимися в Особую роль в романе играет проекция убий-
дороге мыслями о том, «что к концу идет вся ства Альверы на «Преступление и наказание»
цивилизация. Будет, вероятно, новая, но дрянная, Ф. М. Достоевского. Исследователи уже обратили
еще неизмеримо более скверная, чем нынешняя» внимание на то, что при всей нелюбви Алданова к
(IV, 143). Вдруг он почувствовал, что дикари, «черному бриллианту русской литературы», как он
которые разрушат современную цивилизацию, называл писателя, диалог с Достоевским ведется
уже здесь: «… дикари близко, дикари внешние и едва ли не в каждом его произведении18. С точки
внутренние, что он окружен дикарями и что по зрения значимости диалога с Достоевским особое
улицам этого лучшего, самого цивилизованного место среди романов Алданова занимают «Ключ»
в мире города сейчас, с наступлением ночи, уже (1930), в которым «эстетический, художественный
бродят темные, таинственные, страшные люди космос Достоевского составляет особую, неповто-
и замышляют ужасные преступления» (IV, 143). римую ауру»19, и «Истоки» (1950), где Достоевский
В следующей за этими размышлениями ХVII является одним из персонажей. Но, пожалуй, как
главе мотив «современных дикарей» получает ни в одном другом романе велика роль идей автора
сюжетную реализацию: секретарь Вермандуа «Преступления и наказания» в «Начале конца».
Альвера, наметивший на этот день убийство «Алданов – проницательный и острый мыслитель,
одного из своих работодателей – пожилого месье блестящий исторический романист и публицист
Шартье, – в последний раз проверяет прочность – отчетливо понимал и видел, что ХХ век “начи-
своих силлогизмов. Глава завершается его вну- тался” Достоевского и в некотором смысле герои
тренним монологом, произносимым на вокзале по писателя шагнули в жизнь, заселили землю, стали
пути в Лувесьен, где живет его жертва: «… было его современниками, соседями, друзьями и врага-
приятное сознание, что никто из бесчисленных ми, политическими деятелями и литераторами»20,
проходивших мимо него людей ничего не может – пишет В. Туниманов – исследователь традиций
прочесть в его намерениях и чувствах. “Да, да, иду Достоевского в литературе ХХ столетия.
нарушать человеческие и божеские законы…”» В романе о современности 1930-х гг. Алданов
(IV, 151). А в XVIII главе повествуется о том, как вступает в диалог с Достоевским уже с первых
на банкете в это время в несколько шутливой ма- страниц произведения, «заставляя» Вислицену-
нере, соответствующей месту действия («для се- са читать в дороге том его писем. Герой с раз-
рьезного разговора о таких предметах отдельный дражением говорит о «Братьях Карамазовых» и
кабинет ресторана был местом неподходящим» «Бесах», признавая гениальным произведением
– IV, 152), Этьенн Вермандуа блещет эрудицией, лишь «Преступление и наказание». В дальней-
остроумием и пугает собравшихся эсхатологиче- шем тема преступления и наказания получает
скими предсказаниями: «Пророк Исаия говорит сюжетное развитие в истории Альверы, а на мо-
<…> Цитирую и перевожу не дословно: “Шумен тивном уровне проецируется и на судьбы других
в горах шум многих народов. Войте, ибо близок персонажей, подводящих итоги пройденного ими
день Господень. Почти все будет истреблено. жизненного пути.

Литературоведение 117
 Известия Саратовского университета. 2011. Т. 11. Сер. Филология. Журналистика, вып. 3

В романе «Начало конца» полемика с авто- В музыке Бортнянского слышались Штаалю и

ром «Преступления и наказания» ведется, как и в люди, замученные в Тайной канцелярии, и заду-
«Ключе», не впрямую, а через точки зрения геро- шенный в эту ночь царь <…> В ней была вся та
ев, но спорит с Достоевским не следователь, как в необыкновенная, несчастная, ни на какую другую
романе «Ключ»21, а убийца. Альвера замышляет не похожая страна, в которой счастье жить было
свое преступление как «поправку» к основной послано и царю <…> и ему, Штаалю»23.
идее Достоевского – идее раскаяния. Герой носит В трилогии «Ключ» – «Бегство» – «Пещера»
во внутреннем кармане пальто роман Достоев- ведущим музыкальным лейтмотивом, сопрово-
ского на французском языке, в котором напротив ждающим темы любви и смерти, является Вторая
сцены признания Раскольникова на полях им было соната Шопена. Ноты сонаты обнаруживают в той
написано: «”Un fameux cretin? Celui-la!” Это место квартире, где умер Фишер. Во сне, посещающем
книги всегда его веселило. “Да, совершенный Брауна накануне самоубийства, воссоздается
кретин!” – подумал он, разумея и русского авто- сцена в квартире Фишера, которую Браун наяву
ра, и кающегося студента» (IV, 97). Тренируясь никогда не вспоминает: «Толстый человек говорил
в стрельбе из револьвера, Альвера вырывает эту входившим девушкам <…> что терпеть не может
страницу из романа и использует ее в качестве музыки – “неприятный шум”, – однако, если
мишени. А затем, фантазируя на тему возможного девушки любят, то пусть механическое пианино
ареста, предполагает сцену: «А Вермандуа, если играет, но веселенькое, – а это дрянь…»24. Вслед
он навестит меня в тюрьме, я скажу, что убил на- за этим в ночном сознании Брауна всплывает имя
зло Достоевскому. Он будет в восторге и вставит Шопена. Музыка, напоминая героям о смерти,
в свой роман обо мне, какой блестящий парадокс: приоткрывает хотя бы на миг тайны жизни, гово-
романы великого славянского моралиста только рит о подлинных ценностях. Слушая необычное
способствуют развитию преступности среди этих исполнение этого произведения на концерте,
несчастных детей!» (IV, 131). Муся, которая сама играла эту сонату, открывает
П. Бицилли видит в Альвере антипода Рас- смысл финала, который, «по ее мнению, портил
кольникова, отмечая, что его убийство имеет, дивную сонату»: «Финал у старого пианиста
кроме средства самоиспытания, и практическую звучал загадочно, насмешливо и страшно, еще
цель – ограбление. Главное же отличие – в от- страшнее, чем “marche funebre” (траурный марш.
сутствии мук совести: «И совершив убийство и – Т. Д.). У Муси рыдания подступили к горлу. “Да,
попавшись, он мучается только ожиданием ги- разумеется, в этом все дело… Не случайно же он
льотины, а не упреками совести. Альвера – герой вставил похоронный марш в сонату… Ведь знал
нашего времени, времени, когда человек человеку же он, что пишет! Он хотел сказать что-то очень
перестал быть не только “братом”, но даже и важное, большое, таинственное… И значит, никто
“волком”, и стал просто, так сказать, “предметом не понимал до этого старика…” Муся чувствова-
потребления”»22. Разница в истолковании как ла, что пианист толкует загадочную сонату как
преступления, так и наказания, причем и героем изображение всей жизни»25. Музыкальность сбли-
(«современным Раскольниковым»), и повествова- жает Мусю и Брауна. Прощаясь с жизнью, Браун
телем, свидетельствует, что мир изменился, что на свидании с Мусей говорит о своем понимании
наступает «начало конца» гуманистических (име- смерти как утраты того, что составляет счастье
ющих в своей основе христианские) ценностей. жизни: «Если пришлось нам увидеть солнечный
«Изумительная сцена убийства» в «Престу- закат, лес, озера, прочесть Толстого и Декарта,
плении и наказании», о которой неоднократно услышать Шопена и Бетховена – и потом всего
писал Алданов-критик, вдохновила его на свой этого навсегда лишиться …»26.
вариант в романе «Начало конца»: убийство ме- В романе «Начало конца», наряду с пародий-
сье Шартье описано с такой же психологической ным введением опереттки Оффенбаха, важную
глубиной и художественной силой, которые харак- роль в постижении смысла бытия и творчества
терны для «первоисточника». При этом Алданов играет трагедийная музыка Бетховена, которую
находит свой способ воздействия на читателя: вся слушает Вармандуа, постигая суетность собствен-
сцена проходит под звуки опереттки Оффенбаха, ной жизни и фальшь («опереточность») своего
приглашающие вернуться к добродетели, оставив творчества.
порок. Вермандуа – писатель, которому Алданов
Включение в романное повествование му- передоверяет размышления по широкому кругу
зыкальных лейтмотивов – одна из ведущих форм проблем, но особое значение для воплощения
алдановского диалога с читателем о тайнах бытия, авторского сознания в романе имеют его суждения
жизни и смерти. В романе «Заговор» (1927) Юлий о творчестве27: «Перед каждой новой книгой ему
Штааль в день убийства Павла I испытывает хотелось написать ее совершенно по-новому – так,
душевное потрясение, слушая музыку, которую как он никогда не писал и как никто не писал до
исполняет в доме умершего друга Баратаева ком- него. Но из этого ничего не выходило: все новое
позитор Дмитрий Бортнянский: «Ему казалось, неизменно оказывалось старым –“ново лишь то,
будто он только теперь очнулся от непонятно что забыто”. Прогресс искусства сводился толь-
долгого, изменчивого, томительного сна <…> ко к легкому подталкиванию вперед того, что

118 Научный отдел

Т. И. Дронова. Художественное осмысление современности 1930-х годов

было сделано поколениями других людей; самые Таким образом, в романе «Начало кон-
великие новаторы именно так и поступали, а те, ца» авторская концепция современности как
которые хотели казаться новаторами своим со- текущей истории воплощается благодаря
временникам, забывались обычно через двадцать воссозданию внутренних монологов героев,
лет или уже через десять становились совершенно сопряжению сюжетного повествования, вби-
невыносимыми. “Вот и в этой книге я чуть-чуть рающего элементы романа-путешествия, де-
подтолкну искусство исторического романа…”» тектива, романа о художнике, с внесюжетными
(IV, 67). формами (структура «текст в тексте», система
Мысли Вермандуа о подлинном творчестве лейтмотивов, символические образы). Являясь
сопровождаются бетховенским скерцо, переда- частью метароманного целого, включающего
ваемым по радио из Мюнхена: «С камина раз- 16 романов и повестей о русской и европейской
далась фраза “стучащей судьбы”. Он улыбнулся истории с конца ХVIII по середину ХХ столетия,
ее соответствию мыслям, которые его занимали. «Начало конца» представляет самостоятельную
“Всегда надо писать под музыку Бетховена”, по- идейно-эстетическую ценность как глубокое
думал он <…> Надо было бы написать хоть одну художественно-философское исследование эпо-
настоящую книгу о настоящих вещах, написать ее, хи 1930-х гг. и как убедительное свидетельство
не думая о публике, не думая о критике. Но для неисчерпаемых возможностей романного жанра
того чтобы написать такую книгу, надо иметь шу, в познании мира и человека.
прежде всего надо иметь шу…» (IV, 67, 72–73).
«Указание на шу он нашел в чьих-то записях», Примечания
оно означает уважение, но «…не уважение к чему-
нибудь в отдельности, а уважение к жизни <…> 1 Алданов М. Сталин // Алданов М. Сочинения : в 6 кн.
способность уважения вообще» (IV, 73). М., 1994. Кн. I. C. 297, 309.
Музыка Бетховена, помогающая Верман- 2 Алданов М. Гитлер // Там же. C. 337.
дуа понять неподлинность своего творчества, 3 Там же. С. 353.
«запускает механизм» самоанализа, который 4 Там же. С. 353–354.
«разрешается» в финале первой части романа 5 См.: Современные записки. 1936. № 62; 1937. № 63,
постижением «настоящей “мудрости”»: «Делать
в жизни свое дело, делать его возможно лучше, 65; 1938. № 66; 1939. № 68, 69. 1940. № 70. Перепеч.:
если в нем есть, если в него можно вложить хоть Алданов  М.  Начало конца. Париж, 1939. Ч. 1  ; Алда-
какой-нибудь, хоть маленький разумный смысл. нов М. Сочинения : в 6 кн. М., 1995. Кн. IV. С. 21–443.
<…> Не потакать улице и не бороться с ней: об Далее ссылки на современное издание даются в тексте
улице думать возможно меньше, без оглядки на c указанием книги и страниц в скобках.
6 В письме М. Осоргину от 13 августа 1940 г. Алданов
нее, без надежды ее исправить. Но в меру отпу-
щенных тебе сил способствовать осуществлению повествует о потере рукописи романа при отъезде из
в мире простейших, бесспорнейших положений Парижа в Ниццу: «Вещи мои все целы, за исключением
добра.<…> Жить спокойно, зная, что мир лежит главной: на Аустерлицком вокзале моя теща потеряла
во зле. Радоваться редкому добру, принимая веч- рукопись конца моей книги “Начало конца”. Хотя она
ное зло как общее правило мира» (IV, 207–208). теперь никому не нужна и печатать книгу негде и неза-
В финале второй части романа Вермандуа, ко- чем, я был чрезвычайно расстроен и не знаю, удастся ли
торому предлагают публикацию его собрания со- восстановить все по памяти. Если свое и восстановлю,
чинений в Советском Союзе, совершает поступок то не могу цитировать по памяти чужое. А там у меня
– он отказывается послать в Москву телеграмму Вермандуа высказывает свои мысли по поводу разных
в поддержку показательных политических про- редкостных книг, которые нигде, кроме Национальной
цессов: «– Значит, вы собираетесь напечатать мое библиотеки, достать нельзя. Для человечества, разуме-
собрание сочинений, если я пошлю телеграмму ется, потеря невелика, но автору, по человеческой глу-
этим?.. – спросил Вермандуа. Кровь продолжала пости его, крайне досадно, тем более что он гордится
приливать к его лицу. Им овладела ярость. Он (тоже по глупости): начал писать и печатать “Начало
чувствовал, что нанесено оскорбление не только конца” (культуры и свободы) четыре года тому назад…»
ему – в его лице всей свободной мысли. Тени (Октябрь. 1998. № 6. С. 145).
7 В письме В. Набокову от 5 ноября 1941 г. М. Алданов
Декарта, Паскаля, Монтеня, Бетховена, казалось,
окружили его, ожидая его ответа. <…> Вермандуа сообщает, что издатель Кнопф отказался печатать роман
тяжело поднялся на ноги. (“Да, конечно, я нена- «Начало конца»: «... думаю, из-за антибольшевистского
вижу Гитлера сильнее, чем коммунистов. Но если направления романа» (Октябрь. 1996. № 1. С. 129–130).
8 Информацию об истории публикации романа см.:
защищать свободу и человеческое достоинство, то
защищать надо честно: от всех тиранов, от всех Чернышев А. Алданов в 1930-е годы // Алданов М. Со-
взяткодателей…”). чинения : в 6 кн. М., 1995. Кн. IV. С. 16–17, 654.
– Дерьмо!.. – проговорил он. Его лицо дер- 9 Бицилли П. М. А. Алданов. «Начало конца», ч. I – Изд.

галось. <…> Дрожащий от ярости Вермандуа «Русск. Записок», Шанхай, 1939 г. // Русские записки.
повторял то же слово, одно-единственное слово 1939. № 18. С. 196.
“merde” …» (IV, 443). 10 Там же. С. 197.

Литературоведение 119
 Известия Саратовского университета. 2011. Т. 11. Сер. Филология. Журналистика, вып. 3

11 См.: Туниманов В. Ф. М. Достоевский в художествен- исследователем, являются «Истоки», где Достоевский

ных произведениях и публицистике М. А. Алданова // является одним из персонажей.
Русская литература. 1996. № 3. С. 94. 20 Туниманов В. Ф. М. Указ. соч. С. 80.
12 «… мы видим в нем самую свободную форму искусства, 21 Следователь Яценко, имеющий большой опыт, думает о
частично включающую в себя и поэзию, и драму (диа- «выдуманности» теории допроса в романе Достоевско-
лог), и публицистику, и философию» (Алданов М. А. О го: «Читая “Преступление и наказание”, он находил, что
романе // Современные записки. 1933. № 52. С. 435). в Порфирии Петровиче все выдумано: и следствие так,
13 Там же. С. 434. по-домашнему, никогда не ведется, и следователя такого
14 Там же. С. 437. не могло быть даже в дореформенное время. Однако са-
15 В книге «Загадка Толстого», размышляя о способах во- мому Яценко случалось при допросах сбиваться на тон
площения авторского сознания в художественных про- Порфирия Петровича; он видел в этом лишь доказатель-
изведениях своего кумира, Алданов обращает внимание ство того, как прочно засели книги великих писателей
на то, что в них «исповедь подается в розницу, и, глав- в душе образованных людей» (Алданов М. Собр. соч. :
ное, под псевдонимом. Иртеньев, Оленин, Нехлюдов, в 6 т. М., 1991. Т. 3. С. 55). Начальник тайной полиции
Левин, каждый из этих людей, конечно, немного – сам Федосьев, ведущий философские разговоры с Брауном
Толстой, но только немного и не совсем: Федот да не ради разгадки убийства Фишера, неоднократно по-
тот» (Алданов М. Загадка Толстого // Алданов М. Со- лемизирует с Достоевским, который, по его мнению,
чинения : в 6 кн. М., 1996. Кн. VI. С. 105). «очень упростил задачу своего следователя», взвалив
16 Октябрь. 1996. № 1. С. 134. «убийство вместе с большой философской проблемой
17 Чернышев А. Алданов в 1930-е годы // Алданов М. Со- на плечи мальчишки-неврастеника» (3, 223).
чинения : в 6 кн. М., 1996. Кн. IV. С. 10. 22 Бицилли П. Указ. соч. С. 197. Более сложное представ-
18 См.: Туниманов  В. Указ. соч.  ; Митюрев  С. «Будет, ление об Альвере и характере его соотнесенности с
будет великое упрощение!..» (Марк Алданов и До- Раскольниковым см.: Туниманов В. Указ. соч. С. 80.
стоевский) // Русская культура ХХ века: Метрополия и 23 Алданов М. Заговор // Алданов М. Собр. соч. : в 6 т.
диаспора. Блоковский сб. 8. Тарту, 1996 ; Тассис Ж. До- М., 1991. Т. 2. С. 311.
стоевский глазами Алданова // Достоевский и ХХ век : 24 Алданов М. Пещера // Там же. Т. 4. С. 387.
В 2 т. / под ред. Т. Касаткиной. М., 2007. Т. 1.
25 Там же. С. 67.
19 Старосельская Н. «Волнующая связь времен». Отсвет
26 Там же. С. 353.
Достоевского в двух романах Марка Алданова // Лит.
27 Особый интерес для исследователя прозы М. Алданова
обозрение. 1992. № 7/8/9. С. 29. Отметим, что в романе
«Ключ» отчетливо сказалась не только преемствен- представляет рефлексия героя о работе над истори-
ность, но и полемика М. Алданова с автором «Престу- ческим романом. Эта тема нуждается в специальном
пления и наказания». Вторым романом, анализируемым рассмотрении.

120 Научный отдел