Авторские и издательские редакции текста
[править]- Тамбовская казначейша («Пускай слыву я старовером…») // Иллюстрированное полное собрание сочинений в 6 т. 1914-15. T.2, 1914 (дореформенная орфография)
- Тамбовская казначейша («Пускай слыву я старовером…») // Сочинения в 6 т., 1954-57. Т.4, 1955
- Тамбовская казначейша («Пускай слыву я старовером…») // Полное собрание стихотворений: В 2 т., 1989. Т.2
Тамбовская казначейша («Пускай слыву я старовером…»)
Иллюстрированное полное собрание сочинений М. Ю. Лермонтова / Редакция В. В. Каллаша — М.: Печатник, 1914. — Т. II. (РГБ)
М. Ю. Лермонтов. Казначейша. Рисунки М. В. Добужинского.
[Пг.]: Кружок любителей русских изящных изданий, 1914. — 40 с., 1 л. фронт, с ил. Тираж 500 экз.
Посвящение
Играй, да не отыгрывайся.Пословица.
Пускай слыву я старовером,
Мне всё равно — я даже рад:
Пишу Онегина размером;
Пою, друзья, на старый лад.
5 Прошу послушать эту сказку!
Её нежданую развязку
Одобрите, быть может, вы
Склоненьем лёгким головы.
Обычай древний наблюдая,
10 Мы благодетельным вином
Стихи негладкие запьём,
И пробегут они, хромая,
За мирною своей семьёй
К реке забвенья на покой.
I
15 Тамбов на карте генеральной
Кружком означен не всегда;
Он прежде город был опальный,[2]
Теперь же, право, хоть куда.
Там есть три улицы прямые,
20 И фонари и мостовые,
Там два трактира есть, один
Московский, а другой Берлин.
Там есть еще четыре будки,
При них два будочника есть;
25 По форме отдают вам честь,
И смена им два раза в сутки;
— — — — — — — — —
Короче, славный городок.
II
Но скука, скука, боже правый,
30 Гостит и там, как над Невой,
Поит вас пресною отравой,
Ласкает черствою рукой.
И там есть чопорные франты,
Неумолимые педанты,
35 И там нет средства от глупцов
И музыкальных вечеров;
И там есть дамы — просто чудо!
Дианы строгие в чепцах,
С отказом вечным на устах.
40 При них нельзя подумать худо:
В глазах греховное прочтут,
И вас осудят, проклянут.
III
Вдруг оживился круг дворянский;
Губернских дев нельзя узнать;
45 Пришло известье: полк уланский
В Тамбове будет зимовать.
Уланы, ах! такие хваты...
Полковник, верно, неженатый —
А уж бригадный генерал,
50 Конечно, даст блестящий бал.
У матушек сверкнули взоры;
Зато, несносные скупцы,
Неумолимые отцы
Пришли в раздумье: сабли, шпоры
55 Беда для крашеных полов...
Так волновался весь Тамбов.
IV
И вот однажды утром рано,
В час лучший девственного сна,
Когда сквозь пелену тумана
60 Едва проглядывает Цна,[3]
Когда лишь куполы собора
Роскошно золотит Аврора,
И, тишины известный враг,
Еще безмолвствовал кабак,
65 — — — — — — — —
— — — — — — — —
Уланы справа по-шести
Вступили в город; музыканты,
Дремля на лошадях своих,
70 Играли марш из Двух слепых.[4]
V
Услыша ласковое ржанье
Желанных вороных коней,
Чье сердце, полное вниманья,
Тут не запрыгало сильней?
75 Забыта жаркая перина...
«Малашка, дура, Катерина,
Скорее туфли и платок!
Да где Иван? какой мешок!
Два года ставни отворяют...»
80 Вот ставни настежь. Целый дом
Трет стекла тусклые сукном —
И любопытно пробегают
Глаза опухшие девиц
Ряды суровых, пыльных лиц.
VI
85 «Ах, посмотри сюда, кузина,
Вот этот!» — «Где? майор?» — «О, нет!
Как он хорош, а конь — картина,
Да жаль, он, кажется, корнет...
Как ловко, смело избочился...
90 Поверишь ли, он мне приснился...
Я после не могла уснуть...»
И тут девическая грудь
Косынку тихо поднимает —
И разыгравшейся мечтой
95 Слегка темнится взор живой.
Но полк прошел. За ним мелькает
Толпа мальчишек городских,
Немытых, шумных и босых.
VII
Против гостинницы Московской,
100 Притона буйных усачей,
Жил некто господин Бобковской,
Губернский старый казначей.
Давно был дом его построен;
Хотя невзрачен, но спокоен;
105 Меж двух облупленных колонн
Держался кое-как балкон.
На кровле треснувшие доски
Зеленым мохом поросли;
Зато пред окнами цвели
110 Четыре стриженых березки
Взамен гардин и пышных стор,
Невинной роскоши убор.
VIII
Хозяин был старик угрюмый
С огромной лысой головой.
115 От юных лет с казенной суммой
Он жил как с собственной казной.
В пучинах сумрачных расчета
Блуждать была его охота,
И потому он был игрок
120 (Его единственный порок).
Любил налево и направо
Он в зимний вечер прометнуть,
Четвертый куш перечеркнуть,
Рутёркой понтирнуть со славой,
125 И талью скверную порой
Запить Цимлянского струей.
IX
Он был врагом трудов полезных,
Трибун тамбовских удальцов,
Гроза всех матушек уездных
130 И воспитатель их сынков.
Его краплёные колоды
Не раз невинные доходы
С индеек, масла и овса
Вдруг пожирали в полчаса.
135 Губернский врач, судья, исправник —
Таков его всегдашний круг;
Последний был делец и друг,
И за столом такой забавник,
Что казначейша иногда
140 Сгорит, бывало, от стыда.
X
Я не поведал вам, читатель,
Что казначей мой был женат.
Благословил его создатель,
Послав ему в супруге клад.
145 Ее ценил он тысяч во сто,
Хотя держал довольно просто
И не выписывал чепцов
Ей из столичных городов.
Предав ей таинства науки,
150 Как бросить вздох иль томный взор,
Чтоб легче влюбчивый понтёр
Не разглядел проворной штуки,
Меж тем догадливый старик
С глаз не спускал ее на миг.
XI
155 И впрямь Авдотья Николавна
Была прелакомый кусок.
Идет, бывало, гордо, плавно —
Чуть тронет землю башмачок;
В Тамбове не запомнят люди
160 Такой высокой, полной груди:
Бела как сахар, так нежна,
Что жилка каждая видна.
Казалося, для нежной страсти
Она родилась. А глаза...
165 Ну, что такое бирюза?
Что небо? Впрочем я отчасти
Поклонник голубых очей
И не гожусь в число судей.
XII
А этот носик! эти губки,
170 Два свежих розовых листка!
А перламутровые зубки,
А голос сладкий как мечта!
Она картавя говорила,
Нечисто Р произносила;
175 Но этот маленький порок
Кто извинить бы в ней не мог?
Любил трепать ее ланиты
Разнежась старый казначей.
Как жаль, что не было детей
180 У них!— — — — — — —
— — — — — — — — —
— — — — — — — — —
XIII
Для большей ясности романа
Здесь объявить мне вам пора,
185 Что страстно влюблена в улана
Была одна ее сестра.
Она, как должно, тайну эту
Открыла Дуне по секрету.
Вам не случалось двух сестер
190 Замужних слышать разговор?
О чем тут, боже справедливый,
Не судят милые уста!
О, русских нравов простота!
Я, право, человек нелживый —
195 А из-за ширмов раза два
Такие слышал я слова...
XIV
Итак тамбовская красотка
Ценить умела уж усы
— — — — — — — — —
200 — — — — — — — — —
Что ж? знание её сгубило!
Один улан, повеса милый
(Я вместе часто с ним бывал),
В трактире номер занимал
205 Окно в окно с её уборной.
Он был мужчина в тридцать лет;
Штабротмистр, строен как корнет;
Взор пылкий, ус довольно чёрный:
Короче, идеал девиц,
210 Одно из славных русских лиц.
XV
Он всё отцовское именье
Еще корнетом прокутил;
С тех пор дарами провиденья,
Как птица божия, он жил.
215 Он спать, лежать привык; не ведать,
Чем будет завтра пообедать.
Шатаясь по Руси кругом,
То на курьерских, то верхом,
То полупьяным ремонтёром,
220 То волокитой отпускным,
Привык он к случаям таким,
Что я бы сам почел их вздором,
Когда бы все его слова
Хоть тень имели хвастовства.
XVI
225 Страстьми земными несмущаем,
Он не терялся никогда.
— — — — — — — — —
— — — — — — — — —
Бывало, в деле, под картечью
230 Всех рассмешит надутой речью,
Гримасой, фарсой площадной,
Иль неподдельной остротой.
Шутя однажды после спора
Всадил он другу пулю в лоб;
245 Шутя и сам он лег бы в гроб,
— — — — — — — — —
Порой, незлобен как дитя,
Был добр и честен, но шутя.
XVII
Он не был тем, что волокитой
240 У нас привыкли называть;
Он не ходил тропой избитой,
Свой путь умея пролагать;
Не делал страстных изъяснений,
Не становился на колени;
245 А несмотря на то, друзья,
Счастливей был, чем вы и я.
— — — — — — — — —
— — — — — — — — —
— — — — — — — — —
250 Таков-то был штабротмистр Гарин:
По крайней мере мой портрет
Был схож тому назад пять лет.
XVIII
Спешил о редкостях Тамбова
Он у трактирщика узнать.
255 Узнал не мало он смешного —
Интриг секретных шесть иль пять;
Узнал, невесты как богаты,
Где свахи водятся иль сваты:
Но занял более всего
260 Мысль беспокойную его
Рассказ о молодой соседке.
Бедняжка! думает улан:
Такой безжизненный болван
Имеет право в этой клетке
265 Тебя стеречь — и я, злодей,
Не тронусь участью твоей?
XIX
К окну поспешно он садится,
Надев персидский архалук;
В устах его едва дымится
270 Узорный бисерный чубук.
На кудри мягкие надета
Ермолка вишневого цвета
С каймой и кистью золотой,
Дар молдаванки молодой.
275 Сидит и смотрит он прилежно...
Вот, промелькнувши как во мгле,
Обрисовался на стекле
Головки милой профиль нежный;
Вот будто стукнуло окно...
280 Вот отворяется оно.
XX
Еще безмолвен город сонный;
На окнах блещет утра свет;
Еще по улице мощеной
Не раздается стук карет...
285 Что ж казначейшу молодую
Так рано подняло? Какую
Назвать причину поверней?
Уж не бессонница ль у ней?
На ручку опершись головкой,
290 Она вздыхает, а в руке
Чулок; но дело не в чулке —
Заняться этим нам неловко...
И если правду уж сказать —
Ну кстати ль было б ей вязать!
XXI
295 Сначала взор ее прелестный
Бродил по синим небесам,
Потом склонился к поднебесной
И вдруг... какой позор и срам!
Напротив, у окна трактира,
300 Сидит мужчина без мундира.
Скорей, штабротмистр! ваш сертук!
И поделом... окошко стук...
И скрылось милое виденье.
Конечно, добрые друзья,
305 Такая грустная статья
На вас навеяла б смущенье;
Но я отдам улану честь —
Он молвил: «Что ж? начало есть».
XXII
Два дня окно не отворялось.
310 Он терпелив. На третий день
На стеклах снова показалась
Ее пленительная тень;
Тихонько рама заскрипела.
Она с чулком к окну подсела.
315 Но опытный заметил взгляд
Ее заботливый наряд.
Своей удачею довольный,
Он встал и вышел со двора —
И не вернулся до утра.
320 Потом, хоть было очень больно,
Собрав запас душевных сил,
Три дня к окну не подходил.
XXIII
Но эта маленькая ссора
Имела участь нежных ссор:
325 Меж них завелся очень скоро
Немой, но внятный разговор.
Язык любви, язык чудесный,
Одной лишь юности известный,
Кому, кто раз хоть был любим,
330 Не стал ты языком родным?
В минуту страстного волненья
Кому хоть раз ты не помог
Близ милых уст, у милых ног?
Кого под игом принужденья,
335 В толпе завистливой и злой,
Не спас ты, чудный и живой?
XXIV
Скажу короче: в две недели
Наш Гарин твердо мог узнать,
Когда она встает с постели,
340 Пьет с мужем чай, идет гулять.
Отправится ль она к обедне —
Он в церкви верно не последний;
К сырой колонне прислонясь,
Стоит всё время не крестясь.
345 Лучом краснеющей лампады
Его лицо озарено:
Как мрачно, холодно оно!
А испытующие взгляды
То вдруг померкнут, то блестят —
350 Проникнуть в грудь ее хотят.
XXV
Давно разрешено сомненье,
Что любопытен нежный пол.
Улан большое впечатленье
На казначейшу произвел
355 Своею странностью. Конечно,
Не надо было б мысли грешной
Дорогу в сердце пролагать,
Ее бояться и ласкать!
— — — — — — — — —
360 — — — — — — — — —
— — — — — — — — —
Жизнь без любви такая скверность;
А что, скажите, за предмет
Для страсти муж, который сед?
XXVI
365 Но время шло. «Пора к развязке!»
Так говорил любовник мой.
«Вздыхают молча только в сказке,
А я не сказочный герой».
Раз входит, кланяясь пренизко,
370 Лакей. — «Что это?» — «Вот-с записка»;
Вам барин кланяться велел-с;
Сам не приехал — много дел-с;
Да приказал вас звать к обеду,
А вечерком потанцовать.
375 Он сам изволил так сказать».
— «Ступай, скажи, что я приеду». —
И в три часа, надев колет,
Летит штабротмистр на обед.
XXVII
Амфитрион[5] был предводитель —
380 И в день рождения жены,
Порядка ревностный блюститель,
Созвал губернские чины
И целый полк. Хотя бригадный
Заставил ждать себя изрядно
385 И после целый день зевал,
Но праздник в том не потерял.
Он был устроен очень мило;
В огромных вазах по столам
Стояли яблоки для дам;
390 А для мужчин в буфете было
Ещё с утра принесено
В больших трёх ящиках вино.
XXVIII
Вперед под ручку с генеральшей
Пошел хозяин. Вот за стол
395 Уселся от мужчин подальше
Прекрасный, но стыдливый пол —
И дружно загремел с балкона,
Средь утешительного звона
Тарелок, ложек и ножей,
400 Весь хор уланских трубачей:
Обычай древний, но прекрасный;
Он возбуждает аппетит,
Порою кстати заглушит
Меж двух соседей говор страстный —
405 Но в наше время решено,
Что всё старинное смешно.
XXIX
Родов, обычаев боярских
Теперь и следу не ищи,
И только на пирах гусарских
410 Гремят, как прежде, трубачи.
О, скоро ль мне придется снова
Сидеть среди кружка родного
С бокалом влаги золотой
При звуках песни полковой!
415 И скоро ль ментиков червонных
Приветный блеск увижу я,
В тот серый час, когда заря
На строй гусаров полусонных
И на бивак их у леска
420 Бросает луч исподтишка!
XXX
С Авдотьей Николавной рядом
Сидел штабротмистр удалой —
Впился в нее упрямым взглядом,
Крутя усы одной рукой.
425 Он видел, как в ней сердце билось...
И вдруг — не знаю, как случилось —
Ноги ее иль башмачка
Коснулся шпорой он слегка.
Тут началися извиненья,
430 И завязался разговор;
Два комплимента, нежный взор —
И уж дошло до изъясненья...
Да, да — как честный офицер!
Но казначейша — не пример.
XXXI
435 Она, в ответ на нежный шопот,
Немой восторг спеша сокрыть,
Невинной дружбы тяжкий опыт
Ему решила предложить —
Таков обычай деревенский!
440 Помучить — способ самый женский.
Но уж давно известна нам
Любовь друзей и дружба дам!
Какое адское мученье
Сидеть весь вечер tête-à-tête,[6]
445 С красавицей в осьмнадцать лет
— — — — — — — — —
— — — — — — — — —
— — — — — — — — —
XXXII
Вобще я мог в году последнем
450 В девицах наших городских
Заметить страсть к воздушным бредням
И мистицизму. Бойтесь их!
Такая мудрая супруга,
В часы любовного досуга,
455 Вам вдруг захочет доказать,
Что 2 и 3 совсем не пять;
Иль, вместо пламенных лобзаний,
Магнетизировать начнет —
И счастлив муж, коли заснет!..
460 Плоды подобных замечаний
Конечно б мог не ведать мир,
Но польза, польза мой кумир.
XXXIII
Я бал описывать не стану,
Хоть это был блестящий бал.
465 Весь вечер моему улану
Амур прилежно помогал.
Увы — — — — — — —
Не веруют амуру ныне;
Забыт любви волшебный царь;
470 Давно остыл его алтарь!
Но за столичным просвещеньем
Провинциалы не спешат;
— — — — — — — — —
— — — — — — — — —
475 — — — — — — — — —
— — — — — — — — —
XXXIV
И сердце Дуни покорилось;
Его сковал могучий взор...
Ей дома целу ночь всё снилось
480 Бряцанье сабли или шпор.
Поутру, встав часу в девятом,
Садится в шлафоре измятом
Она за вечную канву —
Всё тот же сон и наяву.
485 По службе занят муж ревнивый,
Она одна — разгул мечтам!
Вдруг дверью стукнули. «Кто там?
Андрюшка! Ах, тюлень ленивый!..»
Вот чей-то шаг — и перед ней
490 Явился... только не Андрей.
XXXV
Вы отгадаете, конечно,
Кто этот гость нежданый был.
Немного, может быть, поспешно
Любовник смелый поступил;
495 Но впрочем, взявши в рассмотренье
Его минувшее терпенье
И рассудив, легко поймешь,
Зачем рискует молодежь.
Кивнув легонько головою,
500 Он к Дуне молча подошел
И на лицо ее навел
Взор, отуманенный тоскою;
Потом стал длинный ус крутить,
Вздохнул, и начал говорить:
XXXVI
505 «Я вижу, вы меня не ждали —
Прочесть легко из ваших глаз;
Ах, вы еще не испытали,
Что в страсти значит день, что час!
Среди сердечного волненья
510 Нет сил, нет власти, нет терпенья!
Я здесь — на всё решился я...
Тебе я предан... ты моя!
Ни мелочные толки света,
Ничто, ничто не страшно мне;
515 Презренье светской болтовне —
Иль я умру от пистолета...
О, не пугайся, не дрожи;
Ведь я любим — скажи, скажи!..»
XXXVII
И взор его притворно-скромный,
520 Склоняясь к ней, то угасал,
То, разгораясь страстью томной,
Огнем сверкающим пылал.
Бледна, в смущеньи оставалась
Она пред ним... Ему казалось,
525 Что чрез минуту для него
Любви наступит торжество...
Как вдруг внезапный и невольный
Стыд овладел ее душой —
И, вспыхнув вся, она рукой
530 Толкнула прочь его: «Довольно,
Молчите — слышать не хочу!
Оставите ль? я закричу!..»
XXXVIII
Он смотрит: это не притворство,
Не штуки — как ни говори —
535 А просто женское упорство,
Капризы — чорт их побери!
И вот — о, верх всех унижений!
Штабротмистр преклонил колени
И молит жалобно; как вдруг
540 Дверь настежь — и в дверях супруг.
Красотка: «ах!» Они взглянули
Друг другу сумрачно в глаза;
Но молча разнеслась гроза,
И Гарин вышел. Дома пули
545 И пистолеты снарядил,
Присел — и трубку закурил.
XXXIX
И через час ему приносит
Записку грязную лакей.
Что это? чудо! Нынче просит
550 К себе на вистик казначей,
Он именинник — будут гости...
От удивления и злости
Чуть не задохся наш герой.
Уж не обман ли тут какой?
555 Весь день проводит он в волненье.
Настал и вечер наконец.
Глядит в окно: каков хитрец —
Дом полон, что за освещенье!
А всё засунуть — или нет? —
560 В карман на случай пистолет.
XL
Он входит в дом. Его встречает
Она сама, потупя взор.
Вздох полновесный прерывает
Едва начатый разговор.
565 О сцене утренней ни слова.
Они друг другу чужды снова.
Он о погоде говорит;
Она «да-с, нет-с» и замолчит.
Измучен тайною досадой,
570 Идет он дальше в кабинет...
Но здесь спешить нам нужды нет,
Притом спешить нигде не надо.
Итак позвольте отдохнуть,
А там докончим как-нибудь.
XLI
575 Я жить спешил в былые годы,
Искал волнений и тревог,
Законы мудрые природы
Я безрассудно пренебрёг.
Что ж вышло? Право смех и жалость!
580 Сковала душу мне усталость,
А сожаленье день и ночь
Твердит о прошлом. Чем помочь!
Назад не возвратят усилья.
Так в клетке молодой орёл,
585 Глядя на горы и на дол,
Напрасно не подъемлет крылья —
Кровавой пищи не клюёт,
Сидит, молчит и смерти ждёт.[7]
XLII
Ужель исчез ты, возраст милый,
590 Когда всё сердцу говорит,
И бьётся сердце с дивной силой,
И мысль восторгами кипит?
Не всё ж томиться бесполезно
Орлу за клеткою железной:
595 Он свой воздушный прежний путь
Ещё найдёт когда-нибудь,
Туда, где снегом и туманом
Одеты тёмные скалы,
Где гнёзда вьют одни орлы,
600 Где тучи бродят караваном!
Там можно крылья развернуть
На вольный и роскошный путь!
XLIII
Но есть всему конец на свете,
И даже выспренним мечтам.
605 Ну, к делу. Гарин в кабинете.
О чудеса! Хозяин сам
Его встречает с восхищеньем,
Сажает, потчует вареньем,
Несет шампанского стакан.
610 «Иуда!» — мыслит мой улан.
Толпа гостей теснилась шумно
Вокруг зеленого стола;
Игра уж дельная была,
И банк притом благоразумный.
615 Его держал сам казначей
Для облегчения друзей.
XLIV
И так как господин Бобковский
Великим делом занят сам,
То здесь блестящий круг тамбовский
620 Позвольте мне представить вам.
Во-первых, господин советник,
Блюститель нравов, мирный сплетник,
— — — — — — — — — —
— — — — — — — — — —
625 А вот уездный предводитель,
Весь спрятан в галстук, фрак до пят,
Дискант, усы и мутный взгляд.
А вот, спокойствия рачитель,
Сидит и сам исправник — но
630 Об нем уж я сказал давно.
XLV
Вот, в полуфрачке, раздушенный,
Времен новейших Митрофан,
Нетесаный, недоученый,
А уж безнравственный болван.
635 Доверье полное имея
К игре и знанью казначея,
Он понтирует, как велят —
И этой чести очень рад.
Еще тут были... но довольно,
640 Читатель милый, будет с вас.
И так несвязный мой рассказ,
Перу покорствуя невольно
И своенравию чернил,
Бог знает, чем я испестрил.
XLVI
645 Пошла игра. Один, бледнея,
Рвал карты, вскрикивал; другой,
Поверить проигрыш не смея,
Сидел с поникшей головой.
Иные, при удачной талье,
650 Стаканы шумно наливали
И чокались. Но банкомет
Был нем и мрачен. Хладный пот
По гладкой лысине струился.
Он всё проигрывал дотла.
655 В ушах его дана, взяла
Так и звучали. Он взбесился —
И проиграл свой старый дом,
И всё, что в нем или при нем.
XLVII
Он проиграл коляску, дрожки,
660 Трех лошадей, два хомута,
Всю мебель, женины сережки,
Короче — всё, всё дочиста.
Отчаянья и злости полный,
Сидел он бледный и безмолвный.
665 Уж было заполночь. Треща
Одна погасла уж свеча.
Свет утра синевато-бледный
Вдоль по туманным небесам
Скользил. Уж многим игрокам
670 Сон прогулять казалось вредно,
Как вдруг, очнувшись, казначей
Вниманья просит у гостей.
XLVIII
И просит важно позволенья
Лишь талью прометнуть одну,
675 Но с тем, чтоб отыграть именье,
Иль «проиграть уж и жену».
О страх! о ужас! о злодейство!
И как доныне казначейство
Еще терпеть его могло!
680 Всех будто варом обожгло.
Улан один прехладнокровно
К нему подходит. «Очень рад, —
Он говорит, — пускай шумят,
Мы дело кончим полюбовно,
685 Но только чур не плутовать —
Иначе вам не сдобровать!»
XLIX
Теперь кружок понтёров праздных
Вообразить прошу я вас,
Цвета их лиц разнообразных,
690 Блистанье их очков и глаз,
Потом усастого героя,
Который понтирует стоя;
Против него меж двух свечей
Огромный лоб, седых кудрей
695 Покрытый редкими клочками,
Улыбкой вытянутый рот
И две руки с колодой — вот
И вся картина перед вами,
Когда прибавим вдалеке
700 Жену на креслах в уголке.
L
Что в ней тогда происходило —
Я не берусь вам объяснить;
Ее лицо изобразило
Так много мук, что, может быть,
705 Когда бы вы их разгадали,
Вы поневоле б зарыдали.
Но пусть участия слеза
Не отуманит вам глаза:
Смешно участье в человеке,
710 Который жил и знает свет.
Рассказы вымышленных бед
В чувствительном прошедшем веке
Не мало проливали слез...
Кто ж в этом выиграл — вопрос?
LI
715 Недолго битва продолжалась;
Улан отчаянно играл;
Над стариком судьба смеялась —
И жребий выпал... час настал...
Тогда Авдотья Николавна,
720 Встав с кресел, медленно и плавно
К столу в молчаньи подошла —
Но только цвет ее чела
Был страшно бледен. Обомлела
Толпа. Все ждут чего-нибудь —
725 Упреков, жалоб, слез... Ничуть!
Она на мужа посмотрела
И бросила ему в лицо
Свое венчальное кольцо —
LII
И в обморок. Ее в охапку
730 Схватив — с добычей дорогой,
Забыв расчеты, саблю, шапку,
Улан отправился домой.
Поутру вестию забавной
Смущен был город благонравный.
735 Неделю целую спустя,
Кто очень важно, кто шутя,
Об этом все распространялись.
Старик защитников нашел.
Улана проклял милый пол —
740 За что, мы, право, не дознались.
Не зависть ли? Но нет, нет, нет!
Ух! я не выношу клевет.
LIII
И вот конец печальной были
Иль сказки — выражусь прямей.
745 Признайтесь, вы меня бранили?
Вы ждали действия? страстей?
Повсюду нынче ищут драмы,
Все просят крови — даже дамы.
А я, как робкий ученик,
750 Остановился в лучший миг;
Простым нервическим припадком
Неловко сцену заключил,
Соперников не помирил
И не поссорил их порядком...
755 Что ж делать! Вот вам мой рассказ,
Друзья; покамест будет с вас.
Примечания
[править]- ↑ Печатается по «Современнику» (1838, т. XI, № 3, отд. VIII, стр. 149—178), где появилась впервые под заглавием «Казначейша» и без подписи. Автограф поэмы не сохранился; имеются лишь черновые наброски посвящения и двух строф (LI—LII) — ГИМ, ф. 445, 227а (тетрадь Чертковской библиотеки), лл. 43 и 63 об.
- ↑ «Он прежде город был опальный...» — по местным преданиям Тамбов когда-то был «ссылочным местом, своего рода Сибирью» («Ист. вестник», 1884, № 10, стр. 119).
- ↑ Цна — река, на которой стоит Тамбов.
- ↑ «Марш из Двух слепых»... — «Два слепых из Толедо», популярная в то время опера французского композитора Этьена Мегюля (1763—1817).
- ↑ Стих 379. Амфитрион — мифический греческий царь, имя которого стало синонимом гостеприимного хозяина.
- ↑ tête-à-tête — вдвоем (франц.). — Ред.
- ↑ Стихи 584—588 являются переосмыслением I строфы стихотворения Пушкина «Узник».
Поэма датируется по времени напечатания не позднее января 1838 года. Начало работы над ней относится к более раннему периоду — ко второй половине 1837 года. На это указывают слова:
О, скоро ль мне придется снова
Сидеть среди кружка родного
С бокалом влаги золотой
При звуках песни полковой!
И скоро ль ментиков червонных
Приветный блеск увижу я...
Эти стихи могли быть написаны только до возвращения Лермонтова из ссылки с Кавказа, где он служил в драгунском полку («червонные ментики» были принадлежностью гусарских полков). В Петербург Лермонтов приехал в январе 1838 года. А. П. Шан-Гирей относит создание поэмы к еще более раннему периоду — «до 1837 года» (см. «Русск. обозрение», 1890, т. IV, стр. 738), что мало вероятно. Можно лишь предположить, что в поэме отразились впечатления Лермонтова от его посещения Тамбова в 1836 г., когда он заезжал туда, направляясь в Тарханы.
В письме к М. А. Лопухиной от 15 февраля 1838 года Лермонтов писал: «Я был у Жуковского и по его просьбе отнес ему „Тамбовскую казначейшу“; он понес ее к Вяземскому, чтобы прочесть вместе; им очень понравилось, напечатано будет в ближайшем номере „Современника“» (см. настоящее издание, т. VI).
Однако в «Современнике», где по цензурным соображениям в тексте всюду слово «Тамбов» было заменено буквой «Т...», из заглавия было изъято и слово «Тамбовская».
Поэма появилась в журнале с рядом цензурных пропусков. Восстановить пропущенные стихи, замененные в тексте «Современника» черточками, невозможно ввиду отсутствия рукописей поэмы.
В 1880 году П. А. Ефремов впервые восполнил стих 236, предложив следующее чтение: «Иль стал душою заговора» (см. Соч. под ред. Ефремова, т. 2, стр. 592; в предыдущих изданиях, редактировавшихся Ефремовым, этот стих не воспроизводился). Отсутствие какого-либо примечания и ссылки на источник, откуда взято это чтение, не дает возможности удостовериться в его подлинности и делает невозможным введение этого стиха в основной текст.
П. А. Висковатов предложил иное чтение стиха 236 и, кроме того, вставил еще несколько пропущенных стихов, ссылаясь на то, что эти вставки были якобы продиктованы ему А. П. Шан-Гиреем по памяти (см. Соч. под ред. Висковатова, т. 2, стр. 230). Это указание Висковатова нельзя считать вполне достоверным, и потому приводимые им вставки также не могут быть введены в основной текст. Ниже приводим вставленные Висковатовым стихи:
| 27. | Там зданье лучшее острог... |
| 180—182. |
У них! — О том причины скрыты; Но есть в Тамбове две кумы, У них, пожалуй, спросим мы. |
| 227—228. |
И не смущен бы был и раем, Когда б попался и туда. |
| 236. | Чтоб от кнута избавить вора, |
| 467. | Увы! молясь иной святыне, |
| 623—624. |
За злато совесть и закон Готов продать охотно он. |
Кроме того, стих 215 Висковатов исправил следующим образом:
Он, спать ложась, привык не ведать —
Возможно, что в тексте «Современника» действительно в этом стихе была допущена опечатка.
Текст поэмы, видимо, пострадал не только от вмешательства цензуры, но и от редакторской правки Жуковского, который, как передает П. А. Висковатов со слов А. А. Краевского, «некоторые стихи переделал и дал им другое значение, а кое-что выпустил» (Соч. под ред. Висковатова, т. 6, стр. 294).
Вероятно эти изменения были вызваны стремлением Жуковского приспособить поэму к цензурным требованиям.
Искажение текста поэмы возмутило Лермонтова. И. И. Панаев вспоминает, что однажды, после выхода в свет «Тамбовской казначейши», он застал у Краевского Лермонтова, который «держал тоненькую розовую книжечку „Современника“ в руке и покушался было разодрать ее, но г. Краевский не допустил его до этого. „Это чорт знает, что такое! позволительно ли делать такие вещи! — говорил Лермонтов, размахивая книжечкою... — Это ни на что не похоже!“. Он подсел к столу, взял толстый красный карандаш и на обертке „Современника“, где была напечатана его „Казначейша“, набросал какую-то карикатуру» (И. И. Панаев. Литературные воспоминания. Гослитиздат, 1950, стр. 135).
В «Тамбовской казначейше» Лермонтов продолжил традицию пушкинской повести в стихах. В «Посвящении» Лермонтов сам подчеркнул связь поэмы с «Евгением Онегиным», с которым «Тамбовскую казначейшу» роднит не только 14-строчная строфа, но и наличие лирических отступлений и реалистического изображения нравов провинциального дворянства.
