The Siberian World. Edited By John P. Ziker, Jenanne Ferguson, Vladimir Davydov. Routledge, 2023. Pp. 416–427., 2023
Landscape conditions and seasonal changes play a crucial role in the formation and functioning of... more Landscape conditions and seasonal changes play a crucial role in the formation and functioning of on-ground mobility infrastructures in Northwest Siberia. While large industrial projects in the region involving the construction of railways, oil and gas pipelines, and ports still aim to “conquer” nature, through “nature-saving technologies” such as TREKOL, small bottom-up projects seek out another way due to a smaller amount of available resources. Bottom-up projects consist of adapting modern vehicles to the diffcult natural and climatic conditions of the Siberian North. Moreover, as the cases of foating shops and winter roads demonstrate, the Yamal landscape has its own agency in assembling space, organizing channels for the fows of goods, money, and raw materials. The fact that transport workers on the Yamal aim to use landscape advantages in order to gain spatial benefts makes the mobile commercial infrastructure they have created highly adaptive. In terms of T. Ingold (Ingold 2000, 2018), this adaptability frmly links the infrastructure to the surrounding landscape, which results in their merging into a single functional system.
"The monograph is devoted to the relations of the USSR and the Jewish community of Palestine duri... more "The monograph is devoted to the relations of the USSR and the Jewish community of Palestine during the Second World War and the post-war reconciliation until the State of Israel was established
В монографии исследуется политика СССР по отношению к
созданному после окончания Первой мировой в... more В монографии исследуется политика СССР по отношению к созданному после окончания Первой мировой войны под эгидой Великобритании «еврейскому национальному очагу» в Палестине, проводившаяся в 1920-е–1930-е гг. Большое внимание уделено анализу «коминтерновского», «наркоминдельского» и «хозяйственного» направлениям советской политики. Работа основана на малоизвестных документах из российских архивов.
The monograph is devoted to the Soviet policy regarding the “national home of Jewish people” in Palestine established after the end of the First World War under the aegis of Great Britain, in the 1920-1930s. Much attention is paid to analysis of three Soviet policy areas: Comintern line, Ministry of Foreign Affairs line and economic cooperation. The research is based on little-known documents from Russian archives.
Реконструированы основные этапы эволюции образа крупного российского предпринимателя, исследоват... more Реконструированы основные этапы эволюции образа крупного российского предпринимателя, исследователя европейского и сибирского Севера России, энтузиаста установления морского пути в Сибирь, Михаила Константиновича Сидорова (1823–1887 гг.) в историографии, мемуарной, научно-популярной и художественной литературе и медийной сфере. Показана роль самого М.К. Сидорова в формировании его биографического канона. Прояснены мотивы, лежащие в основе проводившихся в разное время кампаний по популяризации фигуры М.К. Сидорова. Выявлены и проанализированы основные топосы оценки личности, жизни и деятельности М.К. Сидорова: «неуслышанный пророк», «ревнитель Севера», «предприниматель-бессребреник», «прогрессивный капиталист», «выдающийся дилетант» и др. Обоснована необходимость критического поворота в изучении жизни и трудов М.К. Сидорова. В частности, предложены варианты более широкой контекстуализации и более сфокусированной проблематизации исследований северного предпринимательства в поздней Российской империи. Весьма продуктивным представляется обращение к исследовательским программам глобальной истории, новой имперской истории, исторической антропологии. Нельзя забывать, что М.К. Сидоров действовал в эпоху множественной трансформации Российской империи, его деятельность, на наш взгляд, интересна именно тем, что являлась важной частью трансимперских и глобальных процессов.
The main stages in the evolution of the image of a notable Russian entrepreneur, explorer of the European and Siberian North of Russia, and an enthusiast for establishing the sea route to Siberia, Mikhail Konstantinovich Sidorov (1823–1887) in historiography, memoirs, popular science and general fiction, and in the media, are reconstructed. The role of M.K. Sidorov himself in the formation of his biographical canon is shown. The motifs underlying the campaigns carried out at different times to popularise the figure of M.K. Sidorov are clarified. There have been identified and analysed main topoi for evaluation of the personality, life and work of M.K. Sidorov: “unheard prophet”, “zealot of the North”, “unmercenary entrepreneur”, “progressive capitalist”, “outstanding dilettante”, among others. The need for a critical turn in the study of the life and works of M.K. Sidorov is argued. In particular, there have been proposed the options for a broader contextualisation and a more focused problematisation of research on the northern entrepreneurship in the later Russian Empire. It deems very productive resorting to research programmes of global history, new imperial history, and historical anthropology. It should not be forgotten that M.K. Sidorov was active in an epoch of extensive transformation of the Russian Empire; his activities, in our opinion, are interesting precisely because of that they were an important part of the trans-imperial and global processes.
This article examines the local history of the Northern Sea Route using the Yamal settlement of N... more This article examines the local history of the Northern Sea Route using the Yamal settlement of Novy Port as a case study. Shifting the focus of research from the capital-based decision-making centers to the anchor points of the Transpolar Route makes it possible to see complex collisions, alternative options, deviations from plans, and other failures, without which it is impossible to implement such large-scale projects as the Northern Sea Route. Novy Port was assigned the role of one of the outposts of the Soviet colonization of the Arctic. At each of the identified stages of the history of Novy Port, its modus vivendi was formulated anew, which reflected a change in paradigms in the development of the Northern Sea Route.
Нормативность понятия «Русский Север» представляется на первый взгляд самоочевидной, однако понят... more Нормативность понятия «Русский Север» представляется на первый взгляд самоочевидной, однако понятие возникло лишь в середине XIX века, а закрепилось в политическом и повседневном языке только на рубеже XIX–XX веков. Понятие «Русский Север» зародилось в трудах отечественных ученых, общественных деятелей и чиновников середины XVIII — первой половины XIX века. Культурное конструирование территории состояло в установлении связей, основанных и на фактах, и на вымысле, благодаря чему и возникали «Сибирь», «Кавказ», «Русский Север» и другие «миры» как аналитические категории. Они рождались из разнообразного набора интеллектуальных операций, таких как наблюдение, описание, сравнение, систематизация, дифференциация и т.д., осуществлявшихся государственными чиновниками, учеными и путешественниками, поэтами и философами. Культурное конструирование северной имперской периферии было неотделимо от культурного конструирования центра, поскольку наблюдатели из центра едва ли могли описать главные отличия периферии, не формулируя одновременно по умолчанию и собственную исходную позицию. Во второй половине XVIII века дискурс о Северном крае формировался в рамках имперского камерализма, с характерным для него распределением территорий и населяющих их народов по «шкале сравнительной цивилизованности» (термин Л. Вульфа). Во второй половине XIX века доминирующим стал русификаторский дискурс, нацеленный на радикальную пересборку имперского общества как единого национально-государственного тела. Именно в этом контексте «Север России» был переосмыслен как «Русский Север», что дало новые основания для символического присвоения территорий северных народов.
The normativity of the “Russian North” concept seems self-evident; however, it was introduced only in the mid-19th century and became an integral part of political discourse and everyday language only at the turn of the 19th — 20th centuries. The concept of “Russian North” had been developed in the works of Russian scientists, public figures and officials from the mid-18th to the first half of the 19th centuries, when the cultural construction of the territory implied connections based on both facts and fiction; thus, “Siberia”, “Caucasus”, “Russian North” and other “regions” became analytical categories. They were the result of a diverse set of intellectual operations (observation, description, comparison, systematization, differentiation, etc.) carried out by government officials, scientists and travelers, poets and philosophers. The cultural construction of the northern imperial periphery was inseparable from the cultural construction of the center, since observers from the center could hardly describe the main features of the periphery without simultaneously identifying their starting position. In the second half of the 18th century, the discourse about the Northern territory became a part of the Russian imperial cameralism with its special distribution of territories and their peoples according to the “scale of comparative civilization” (L. Wolff). In the second half of the 19th century, the Russification discourse became dominant, aiming at the radical reassembly of the imperial society as a single nation-state body. Thus, the “North of Russia” was reconsidered as the “Russian North”, which provided new grounds for the symbolic appropriation of the northern peoples’ territories.
В статье рассматривается малоизученный аспект истории российского предпринимательства, связанный ... more В статье рассматривается малоизученный аспект истории российского предпринимательства, связанный с рискованным характером торгово-промышленного освоения отечественной северной периферии. Центральным сюжетом исследования является деловое партнерство известного мореплавателя и ученого, адмирала П. И. Крузенштерна и видных деятелей отечественного северного предпринимательства золотопромышленников и купцов В. Н. Латкина и М. К. Сидорова в рамках образованной ими в 1858 г. Печорско-Обской компании для развития промышленности, судоходства и торговли в Северном океане по рекам Печоре и Оби. На основе подробного анализа проектной, организационной и логистической деятельности компании делается вывод о том, что причины ее краха в середине 1860-х гг. не могут быть объяснены лишь такими отмеченными в историографии объективными факторами, как недостаточная поддержка со стороны государства, противодействие чиновников и конкурентов. Банкротство компании во многом было обусловлено и субъективными причинами. Так, представление об избыточном богатстве естественных ресурсов Севера России и возможности их легкого извлечения помешало П. И. Крузенштерну, В. Н. Латкину и М. К. Сидорову адекватно оценить всю сложность стоящих перед ними организационно-логистических задач. Склонность компаньонов к визионерству, их расчет на удачу и взаимные обвинения в провале предприятия без анализа собственных просчетов являются не менее важной частью истории Печорско-Обской компании. Без учета такого рода субъективных факторов в реализации новаторских коммерческих проектов колоссальный опыт отечественного северного предпринимательства не может быть проанализирован комплексно и использован следующими поколениями предпринимателей в полной мере.
The article considers a little examined aspect of the history of Russian entrepreneurship associated with the risky nature of commercial and industrial development of the Russian imperial northern periphery. The central plot of the study is the business partnership of the famous navigator and scientist, Admiral P.I.Kruzenshtern and prominent figures of the Russian northern entrepreneurship of gold miners and merchants V. N. Latkin and M. K. Sidorov within the framework of the Pechora-Ob Company formed by them in 1858 for the development of industry, shipping and trade in the Northern Ocean along the Pechora and Ob rivers. Based on a detailed analysis of the company’s design, organizational and logistics activities, it is concluded that the reasons for its collapse in the mid-1860s cannot be explained only by objective factors noted in historiography such as insufficient support from the state, opposition from officials and competitors. The bankruptcy of the company was largely due to subjective reasons. Thus, the idea of the excessive wealth of natural resources of Russia’s North and the possibility of their easy extraction prevented P. I. Kruzenshtern, V. N. Latkin and M. K. Sidorov from adequately assessing the complexity of the organizational and logistical tasks facing them. The propensity of the partners to being visionary, their reliance on luck and mutual accusations of the failure of the enterprise without analyzing their own miscalculations are no less important part of the history of the Pechora-Ob company. Without taking account of such subjective factors in the implementation of innovative commercial projects, the enormous experience of domestic northern entrepreneurship cannot be analyzed comprehensively and used by the next generations of entrepreneurs in full measure.
Исследуется кампания по привлечению российских и зарубежных моряков к открытию морского пути в Си... more Исследуется кампания по привлечению российских и зарубежных моряков к открытию морского пути в Сибирь, развернутая в 1860–1870‑е гг. сибирским золотопромышленником и общественным деятелем М. К. Сидоровым (1823–1887). Рекрутинговая кампания Сидорова является ярким примером попытки налаживания сотрудничества между сегментами имперской периферии в рамках частного коммерческого проекта без непосредственного участия имперского центра. Сидоров выступал в качестве третьей стороны в коммуникации имперских властей и местных сообществ, небезуспешно претендуя на роль самостоятельного, пусть и не всегда удачливого актора. Окно возможностей для предприимчивого промышленника открыли Великие реформы 1860‑х гг., запустившие процесс динамичной многоплановой трансформации империи, в который постепенно вовлекались и самые отдаленные окраины. Но если предприниматели из разных сословий воспринимали их как источник обогащения (экспорт леса, графита, морские промыслы и т. п.), то имперский центр относился к обширным северным владениям скорее как к бремени и не вкладывался в их развитие. В 1960–1970‑е гг. XIX в. транспортное освоение имперских северных окраин осуществлялось во многом благодаря специалистам из Великобритании, Объединенного Королевства Швеция и Норвегия, Финляндии, Лифляндии и Эстляндии. Северная периферия Российской империи все больше попадала под иностранное влияние, что вызывало тревогу как частных предпринимателей, так и государственных чиновников. В качестве одного из вариантов замещения иностранных моряков рассматривалась возможность обучения морскому делу представителей коренного населения российского севера.
This article analyzes a campaign to involve Russian and foreign sailors in discovering a sea route to Siberia. The campaign was launched in the 1860s–1870s by M. K. Sidorov, a Siberian gold miner and public figure (1823–1887). Sidorov’s recruiting campaign is a perfect example of an attempt to establish cooperation between segments of the imperial periphery in the realm of a private commercial project while avoiding direct participation of the imperial center. Sidorov acted as a third party in the communication between the imperial authorities and local communities, successfully pitching himself as an independent, albeit not always successful, actor. The window of opportunity for the enterprising Siberian industrialist opened due to the Great Reforms of the 1860s, which launched the process of a dynamic and multifaceted transformation of the Empire. This process was gradually encompassing the most remote borderland territories of the Empire, including those in the North. But, unlike businessmen from different classes who perceived these territories as a source of enrichment (export of timber, graphite, sea-hunting industry, fisheries, etc.), the imperial center treated its vast northern territorial possessions as a burden and did not want to invest in their development. In the 1860s–1870s, the transportation infrastructure of the northern borderland or the Empire developed largely due to specialists from Great Britain, the United Kingdoms of Sweden and Norway, Finland, the Governorate of Livonia, and Estonia. The northern periphery of the Russian Empire was increasingly falling under foreign influence, which caused concern for private entrepreneurs and government officials. A way to replace foreign sailors was training indigenous peoples of the Russian North in maritime affairs.
Проведен анализ такого специфического инструмента советской идеологической индоктринации эпохи «в... more Проведен анализ такого специфического инструмента советской идеологической индоктринации эпохи «великого перелома», как кинопередвижка на примере ее использования в агитационно-пропагандистских кампаниях, проводившихся на Обском Севере в 1930-е гг. среди коренных народов. Кинопередвижка рассматривается как одна из разновидностей культурных технологий управления (термин Н. Диркса). Проанализированы организация, логистика и репертуар кинопередвижек, дана оценка их эффективности
Drawing on the example of agitation and propaganda campaigns carried out in the north of the Ob region in the 1930s among the indigenous population, a specific tool of the Soviet ideological indoctrination of the Great Break period — a mobile cinema (installations designed to screen silent and sound films to a small audience in open areas and in premises not equipped with stationary film projectors) — has been comprehensively studied. The mobile cinema is considered as one of the varieties of cultural management technologies that are equally characteristic of all states and empires of the modern era, including the USSR, where, due to the existence of state ideology and low literacy of the population, it was even more important than other cultural technologies. The management supported and strengthened the centralized power, serving as a complement to force and coercion. Based on the materials of the State Archive of the Socio-Political History of the Tyumen Region, it has been established that the first mobile cinema in the north of the Ob region was created under the auspices of the Committee of the North under the All-Russian Central Executive Committee of the USSR, but it reached its fullest flourishing in the area during the period when the region came under the jurisdiction of the Chief Directorate of the Northern Sea Route (1935–1938). The repertoire of a mobile cinema was compiled centrally, and it included popular science and feature films, united by a common goal, which was the ideological indoctrination of the audience. For representatives of the indigenous peoples of the North, movie screening itself was the most important experience of joining a new life, akin to the rite of initiation. Indigenous peoples were most interested in movies that narrated about their own daily life: hunting, fishing, travelling. Mobile cinemas were moved around the north by sled and specially equipped boats. The work of a mobile cinema in the north of the Ob region was associated with constant overcoming of a number of problems: the shortage of films, frequent breakdowns of movie cameras, and the lack of qualified projectionists. Nevertheless, mobile cinemas made significant contribution to the modernization of everyday life and worldview of the indigenous peoples of the Ob North.
В истории освоения модерными империями фронтирных территорий народное образование являлось столь ... more В истории освоения модерными империями фронтирных территорий народное образование являлось столь же важным инструментом колонизации как военная организация, предпринимательство и миссионерство. Имперский опыт свидетельствует о том, что образовательная колонизация была характерна как для внешней, так и для внутренней практики. В данной статье предлагается социально-историческая реконструкция экспансии Западной Сибири как крупнейшего по продолжительности и территориальному охвату примера внутренней образовательной колонизации в Российской империи. Особую роль в этом процессе играли колониальные / окраинные университеты. В различных исторических обстоятельствах они могли становиться как проводниками колонизации, так и агентами деколонизации. В статье анализируются генезис сибирского высшего образования и характер дискуссии о будущем сибирского университета, представлявшегося одним участникам спора подлинно народным, «мужицким», а другим – исключительно классическим высшим учебным заведением. Делается вывод о том, что на рубеже XIX–XX вв. в Российской империи сложилось две модели формирования «окраинного» университета. В соответствии с первой – с чистого листа (green field) и сверху, путем направления преподавателей столичных университетов на службу на периферии, – был создан Томский императорский университет. Вторая модель предполагала открытие университета снизу, на основе уже имеющихся местных учебных заведений – учительских институтов. В дальнейшем, в советский период, именно вторая модель стала основополагающей для большинства региональных высших учебных заведений.
Public education was as important as military structure, entrepreneurship, and missionary work in developing frontier territories, all of which were used as tools of colonization by modern empires. Imperial experience includes both external and internal colonization. This article presents a social and historical reconstruction of the educational colonization of Western Siberia, considered the longest and most extensive example of internal educational colonization in the Russian Empire. Colonial/peripheral universities were essential to this process, serving as advocates of colonization and agents of decolonization in different historical circumstances. The article analyzes the origins of higher education in Siberia, drawing on discussions about the nature of the soon-to-be Siberian university. Some discussants envisioned an authentic people's, "rustic" university, while others pictured a particularly classical institution of higher education. The author concludes that two models of organizing the peripheral university took shape at the turn of the 20th century in the Russian Empire. The first model involved the creation of a green-field university by sending teachers from metropolitan universities to work in the periphery, which is how Tomsk Imperial University was established. The second model, on the contrary, considered normal schools in place as a base for establishing universities. Later, in the Soviet Union, the second model was primarily used to establish institutions of higher education in the regions.
В статье исследуется феномен туристической коммодификации археологических мест среднего Зауралья.... more В статье исследуется феномен туристической коммодификации археологических мест среднего Зауралья. Превращение зауральского Притоболья в профессиональный ландшафт археологической науки, связанной с городскими центрами региона, а также попытки создания в регионе инфраструктуры внутреннего туризма, направляемые как государственной, так и частной инициативой, вовлекают в городскую экономику отдаленные ландшафты, хранящие память о глубокой древности. Эта экспансия описывается нами с точки зрения нарративов и практик, связанных с переосмыслением статуса ландшафта, объявляемого ресурсом нового типа. В процесс прояснения позиций по поводу этого вопроса вовлекаются все социальные группы, претендующие на место в ландшафте, а также сам ландшафт, видоизменяющийся в соответствии с групповыми представлениями об археологическом наследии (режимами наследия) и с вызовами, порождаемыми межгрупповым взаимодействием. На материале полевых исследований в Курганской области и на юге Тюменской области мы описываем группы, активно декларирующие свое мнение по поводу целей популяризации археологического наследия, а также практики совместной модификации археологических мест, порождающие характерную материальность переосмысляемых ландшафтов.
The article discusses the tourist commodifi cation of archaeological sites in the Tobol Trans-Urals region (Tobol’skoe Zaural’e, Russia). The transformation of the region into a taskscape of professional archaeology associated with the urban centers of the Kurgan and Tyumen regions, as well as its tourist development, run by both the state and private business, involves the archaeological heritage of remote territories into the urban economy. This urban expansion is described here from the perspective of landscape negotiation, that is, the narratives and practices of rethinking the territories interpreted as a resource of the new type. This rethinking process involves all social groups claiming a place in the landscape, as well as the landscape itself, modifi ed both in accordance with group ideas about the archaeological heritage (heritage regimes) and in accordance with the challenges generated by intergroup interaction. Based on fieldwork in the Kurgan region and in the south of the Tyumen region, we identify the main groups participating in negotiation on the promotion of the archaeological heritage, and also describe the practices of mutual modifi cation of archaeological sites, which producing landscapes of negotiation.
Плавмагазины — важная часть социального ландшафта и жизненного мира северных сел, расположенных н... more Плавмагазины — важная часть социального ландшафта и жизненного мира северных сел, расположенных на путях водного сообщения. Роль плавмагазинов особенно значима для поселений Обского Севера, где «северный завоз» всегда осуществлялся с юга силами Обь-Иртышского речного пароходства. Плавмагазины активно использовались во время нефтегазового освоения Обского Севера в позднесоветский период, однако их «золотой век» наступил в 1990–2000-е гг., когда частными предпринимателями были созданы целые флотилии плавмагазинов, ставших важным фактором обеспечения транспортной доступности и улучшения социально-экономического положения местных сообществ. Исследование выполнено по материалам полевой экспедиции, проведенной летом 2019 г. в акватории Средней и Нижней Оби. Концептуальная рамка исследования строится на основе социальной философии Б. Латура, Дж. Урри и Дж. Ло с характерной для нее аксиоматикой гетерогенного, гибридного мира, находящегося в непрестанном движении, и установкой на изучение сетевых, подвижных и изменчивых форм социальной жизни. Особое внимание уделяется использованию ландшафтных условий и возможностей (affordances) в формировании и функционировании мобильной торговой инфраструктуры. В случае плавмагазинов наблюдается стирание границ между ландшафтом и транспортной инфраструктурой вплоть до их слияния в единую функциональную систему в смысле Т. Ингольда. Важнейшим условием ее работы является пространственно-временная синхронизация информационных, товарно-денежных и сырьевых потоков, достигаемая благодаря гибридному характеру темпорального режима самого плавмагазина. Рассмотренный кейс открывает возможности для теоретической проблематизации взаимосвязи мобильности, ландшафта и режимов темпоральности.
Floating shops are an important part of the social landscape and life in northern villages located on water traffic ways. The role of the latter is especially important for settlements in the Ob North, where the “Northern supply haul” (deliveries of goods to the Northern Territories) has always been carried out from the south by the Ob-Irtysh River Shipping Company. Floating shops were actively used during the oil and gas development of the Ob North in the late Soviet period, but their “golden age” came in the 1990–2000s, when private entrepreneurs created flotillas of floating shops, which became an important factor in ensuring transport accessibility and improving the socio-economic status of local communities. The study is based on the materials of a field expedition trip conducted in the summer of 2019 in the water area of the Middle and Lower Ob. The conceptual framework of the study is built on the basis of the social philosophy of Latour, Urry and Law, with its characteristic axiomatics of a heterogeneous, hybrid world in constant motion, and with an orientation toward the study of networked, mobile, and variable forms of social life. In this article, special attention is paid to the use of the landscape conditions and affordanсes for the formation and functioning of the mobile trade infrastructure. In the present case, we observe the elimination of borders between the landscape and the transport infrastructure until their merger into a unified functional system in the terminology of Ingold. An essential condition for the success of this system is a spatio-temporal synchronization of the information, commodity-money, and raw flows achieved by the hybrid nature of the floating shop’s mode of temporality. This case offers opportunities for the theoretical conceptualization of the interconnection between mobility, landscape, and modes of temporality.
Агапов М. Г. «Северный вопрос» в российском политическом языке 60–70-х годов XIX века // Вестник Пермского университета. История. 2021. № 4(55). С. 117–128., 2021
Исследование посвящено происхождению языка российской арктической политики, понимаемого как набор... more Исследование посвящено происхождению языка российской арктической политики, понимаемого как набор определенных идиом, риторик, грамматик и категорий. Формирование языка российской арктической политики происходило в условиях радикальной трансформации российской государственной и общественно-политической жизни 1860–70-х гг. Как всякий политический язык, он развивался в дискуссиях о политическом: истории, политической экономии, международных отношениях и праве. И как всякий политический язык, являлся инструментом рационализации и конструирования реальности. Анализируются риторика и прагматика «защитников Севера России»: промышленников В. Н. Латкина, М. К. Сидорова, общественных деятелей В. Л. Долинского, Д. Л. Мордовцева и др. Пытаясь заручиться поддержкой государства для своих деловых проектов и выступая с позиций «национальной внешней политики», они развивали алармистско-конспирологический способ говорения (дискурс) о Северном крае, сближаясь тем самым с активно формирующейся консервативно-националистической оппозицией либеральным реформам. «Северный вопрос» таким образом конструировался как одно из слабых мест либерального правительства. Идеоматика и речевые конструкции «защитников Севера России» строились на тезисе об угрозе отчуждения Северного края, резонирующем в 1860-е гг. с порожденной польским восстанием 1863–64 гг. моральной паникой относительно «подрыва» целостности российского государства, а в следующее десятилетие – с «военной тревогой», вызванной восточным кризисом 1875–1878 гг. В заключении делается вывод о том, что ключевую роль в формировании языка российской арктической политики сыграла общественность, которой, однако, в рассматриваемый период не удалось добиться включения «северного вопроса» в актуальную общероссийскую повестку.
The study is dedicated to the emergence of the Russian Arctic politics language which is considered as a set of specific idioms, rhetoric, grammars, and categories. The formation of the Russian Arctic politics language took place during drastic transformations of Russian public and civil political life in the 1860s and 1870s. As any political language, it developed through discussions on political matters: political economy, international relations, and law. Moreover, as every political language, it became an instrument for rationalizing and constructing reality. The rhetoric and pragmatics of the “Russian North protectors”, such as manufacturers V.N. Latkin, M.K. Sidorov, public persons V.L. Dolinskiy, D.L. Mordovtsev, and others, are analyzed in the article. Attempting to gain governmental support for their business projects and promoting the position of “state international policy”, they developed an alarmist conspiracy method of speech (discourse) about the North of Russia, making themselves closer to the dynamically forming conservative nationalist opposition to the liberal reforms. From that perspective, the “Northern question” was constructed as one of weak points of the liberal government. Idiomatic and speech constructions of the “Russian North protectors” were grounded on the thesis about the threat of alienation of the North of Russia. In the 1860s, this resonated with the moral panic originated from the Polish riots of 1863–1864 concerning the “disruption” of the wholeness of the Russian state, and with the “military anxiety” provoked by the eastern crisis of 1875–1876 in the next decade. The author concludes that the key part in forming the Russian Arctic politics language was played by society, which, however, failed to include the “North question” in the current Russian agenda.
Данный форум представляет собой дискуссионные реплики коллег в ответ на статью Н.В. Ссорина-Чайко... more Данный форум представляет собой дискуссионные реплики коллег в ответ на статью Н.В. Ссорина-Чайкова “Антропология времени: очерк истории и современности”. Авторы рассматривают основные положения статьи, указывают на возможные направления развития ее аргументации – особенно в области темпоральной множественности – а также подвергают критическому анализу ряд ее постулатов. Таким образом, дискуссия дополняет обзор истории и современного состояния антропологии времени, включая исследования постсоветской и постколониальной антропологии и исследования глобализации западного времени и проблематики темпоральности антропоцена. Дискуссия завершается ответом Н.В. Ссорина-Чайкова на данные реплики.
Агапов М.Г. Советская арктическая навигация 1937 года: Упущенный рекорд парохода «Моссовет» // Новый исторический вестник. 2021. №4 (70). С. 50-76.
На основании ранее неизвестных архивных документов и мемуарной литературы в статье рассматриваютс... more На основании ранее неизвестных архивных документов и мемуарной литературы в статье рассматриваются трудности, успехи и неудачи освоения Северного морского пути Советским государством во время первых пятилеток. Применив метод case-study, автор сконцентрировал внимание на участии парохода «Моссовет» в навигации 1937 г. Перед пароходом «Моссовет» в навигацию 1937 г. была поставлена задача особой государственной важности: впервые в истории арктического мореходства совершить двойное сквозное коммерческое плавание по всей трассе Севморпути – пройти от Мурманска до Петропавловска-Камчатского и вернуться обратно, завершив рейс в одном из европейских портов. Трудности, с которыми экипаж «Моссовета» столкнулся при выполнении поставленной задачи, представляют собой в концентрированном виде весь спектр основных проблем освоения Северного морского пути в 1930-е гг. В статье системно анализируется сложный комплекс природных, технических, административных и личностных факторов, не позволивших пароходу «Моссовет» успешно завершить двойной сквозной проход по всей трассе Северного морского пути. Автор приходит к выводу, что советское освоение Северного морского пути в 1930-е гг. имело все основные признаки, характерные для крупных народно-хозяйственных проектов периода индустриализации: необоснованное завышение планов и каскад повышенных обязательств при ограниченности ресурсов, замещение экономических стимулов и рациональных методов управления политическими кампаниями и угрозой репрессий за «вредительство». Несмотря на мужество и самоотверженный труд судовых экипажей, стремление партийно-государственного руководства к показательным рекордам обернулось самым серьезным в довоенный период срывом работ в Арктике. Agapov M.G. Soviet Arctic Navigation of 1937: The Unacknowledged Record of the Steamship “Mossovet” Based on previously unknown archival documents and memoir literature, the article examines the difficulties, achievements and failures in the exploration of the Northern Sea Route by the Soviet Union during the first five-year plans. Using the case-study method, the author focuses on the participation of the steamship “Mossovet” in the navigation of 1937. During the 1937 navigation period the steamship “Mossovet” was to carry out a task of national priority, i.e., for the first time in the Arctic maritime history to make a double through commercial sea trip along the entire Northern Sea Route, sailing from Murmansk to Petropavlovsk-Kamchatsky and backward, finishing in one of European ports. The problems which the crew of the steamship “Mossovet” were faced with while implementing its task, largely indicated the entire range of problems relating to the exploration of the Northern Sea Route in the 1930s. The article analyzes the sophisticated complex of natural, technical, administrative and personal factors which did not allow the steamship “Mossovet” to successfully finish the two-way passage. The author arrives at the conclusion that the Soviet exploration of the Northern Sea Route in the 1930s had all the signs typical of big national projects during the industrialization period, namely, unreasonably boosted plans and increased obligations in combination with limited resources, employing political campaigns and a threat of repressions against “sabotage” instead of economic incentives and efficient management methods. Despite the courage and commitment of the ship crews, the striving of the party and state leadership for breaking demonstrative records caused the most serious disruption of work in the Arctic in the period prior to the World War II.
Журнал социологии и социальной антропологии, 24(1): 168–203 / The Journal of Sociology and Social Anthropology], 24(1): 168–203 (in Russian), 2021
На примере снеголедовых дорог («зимников») полуострова Ямал
рассматриваются социально-антропологи... more На примере снеголедовых дорог («зимников») полуострова Ямал рассматриваются социально-антропологические аспекты характерной для Арктической зоны Российской Федерации транспортной мультимодальности, т.е. сочленения в повседневных мобильных практиках разных транспортных средств, официальных и неформальных, постоянных (авиа) и сезонных (наземных и водных) путей сообщения. Если с логистической точки зрения транспортная мультимодальность подразумевает прежде всего сочленение природно-климатических условий, автотехники и профессионального мастерства, то с антропологической точки зрения не менее важным оказывается сочетание, разграничение и конфронтация складывающихся на «зимнике» различных жизненных укладов, образов места, практик мобильности и т.п. При этом разделительные линии индустриальное — традиционное и официальное — неформальное во многом отступают на второй план. На низовом уровне в выражено гетерогенной коммуникационной среде решающее значение получают по большей части неписанные правила и нормы, складывающиеся и изменяющиеся вокруг конкретных дорожных условий, средств передвижения и практик мобильности, позволяющие пересекать официальные границы, достраивать существующую транспортную инфраструктуру и тем самым обеспечивать связанность пространства
Referring to the example of Yamal peninsula winter roads (“zimniks”), this article covers the issue of socio-anthropological aspects of transport multimodality featured for the Arctic zone of the Russian Federation, in particular combination of different formal and informal types of transport as well as permanent (air) and seasonal (land and sea) transport routes. From logical perspective, transport multimodality implies primarily a combination of weather-climate conditions, auto equipment and professionalism, and from anthropological point of view, combination, differentiation and confrontation between different lifestyles, place images, mobility patters, etc. forming on “zimnik” are just as significant. Moreover, such demarcation lines as industrial — traditional and formal — informal mostly recede into the background. On the lower level in strongly defined heterogeneous communicative environment the unwritten rules and regulations formed and modified according to specific road conditions, type of transport and mobility practices play the crucial part as they allow to cross the official borders, to construct the existing transport infrastructure and, thus, to provide the connectivity of the space.
Антропологический форум / A N T R O P O L O G I C H E S K I J F O R U M. № 48. С. 144–178., 2021
В статье анализируется феномен внутригородского неравенства в условиях характерного для малых мон... more В статье анализируется феномен внутригородского неравенства в условиях характерного для малых монопрофильных городов Севера России доминирования градообразующей профессионально-отраслевой группы. В качестве исследовательского кейса взята «столица» НК «ЛУКОЙЛ» город Когалым (ХМАО-Югра). На основе данных комплексного историко-полевого исследования анализируются механизмы производства и оспаривания неравенства. В центре внимания — сложный социальный антагонизм между нефтяниками и не-нефтяниками, причины и динамика которого исследуются, в частности, на примере трансформации празднования Дня Когалыма. Делается вывод о том, что в ситуации монопрофильного города культурная гегемония главенствующей группы обеспечивается посредством тесно связанных друг с другом практик: корпоративной унификации культурного ландшафта города, закрепления в локальном историческом нарративе точки зрения главенствующей группы, рефрейминга профессионального праздника главенствующей группы как общегородского, официальной праздничной коммеморации и ритуалов дара.
The article analyzes the phenomenon of intra-city inequality under the rule of city-forming enterprises in the northern single-industry (oil) town by employing R. Brubaker’s cognitive-linguistic version of social constructivism. The “capital” of the LUKOIL Oil Company — Kogalym (Khanty-Mansi Autonomous Okrug — Yugra) — was chosen as a research focus. The mechanisms of production and contestation of intra-city inequality in Kogalym are analyzed based on complex historical-field research data. The corporate imageineering (Ch. Rutheiser’s term) of Kogalym, ritual aspects of the town culture, as well as various discursive frameworks of the town’s selfpresentation are considered. We focus our attention on the complex social antagonism between oil workers and non-oil workers; we investigate its causes and dynamics, specifically, through the case of the transformation of the Kogalym Day celebration. We conclude that — in the context of a single-industry town — the cultural hegemony of the dominant group is ensured through closely related practices: the corporate unification of the cultural landscape of the town, consolidation of the dominant group’s point of view in the local historical narrative, reframing of the professional holiday of the dominant group as town-wide, official holiday commemorations, and gift rituals. The grassroot frustration on the part of the excluded is manifested in the form of a folklore reaction to the symbols of the “dominant” group, the creation of a historical narrative and places of memory alternative to the official canon. At the same time, the specific life cycle of the northern single-industry town’s population considerably diminishes its cultural diversity.
The Siberian World. Edited By John P. Ziker, Jenanne Ferguson, Vladimir Davydov. Routledge, 2023. Pp. 416–427., 2023
Landscape conditions and seasonal changes play a crucial role in the formation and functioning of... more Landscape conditions and seasonal changes play a crucial role in the formation and functioning of on-ground mobility infrastructures in Northwest Siberia. While large industrial projects in the region involving the construction of railways, oil and gas pipelines, and ports still aim to “conquer” nature, through “nature-saving technologies” such as TREKOL, small bottom-up projects seek out another way due to a smaller amount of available resources. Bottom-up projects consist of adapting modern vehicles to the diffcult natural and climatic conditions of the Siberian North. Moreover, as the cases of foating shops and winter roads demonstrate, the Yamal landscape has its own agency in assembling space, organizing channels for the fows of goods, money, and raw materials. The fact that transport workers on the Yamal aim to use landscape advantages in order to gain spatial benefts makes the mobile commercial infrastructure they have created highly adaptive. In terms of T. Ingold (Ingold 2000, 2018), this adaptability frmly links the infrastructure to the surrounding landscape, which results in their merging into a single functional system.
"The monograph is devoted to the relations of the USSR and the Jewish community of Palestine duri... more "The monograph is devoted to the relations of the USSR and the Jewish community of Palestine during the Second World War and the post-war reconciliation until the State of Israel was established
В монографии исследуется политика СССР по отношению к
созданному после окончания Первой мировой в... more В монографии исследуется политика СССР по отношению к созданному после окончания Первой мировой войны под эгидой Великобритании «еврейскому национальному очагу» в Палестине, проводившаяся в 1920-е–1930-е гг. Большое внимание уделено анализу «коминтерновского», «наркоминдельского» и «хозяйственного» направлениям советской политики. Работа основана на малоизвестных документах из российских архивов.
The monograph is devoted to the Soviet policy regarding the “national home of Jewish people” in Palestine established after the end of the First World War under the aegis of Great Britain, in the 1920-1930s. Much attention is paid to analysis of three Soviet policy areas: Comintern line, Ministry of Foreign Affairs line and economic cooperation. The research is based on little-known documents from Russian archives.
Реконструированы основные этапы эволюции образа крупного российского предпринимателя, исследоват... more Реконструированы основные этапы эволюции образа крупного российского предпринимателя, исследователя европейского и сибирского Севера России, энтузиаста установления морского пути в Сибирь, Михаила Константиновича Сидорова (1823–1887 гг.) в историографии, мемуарной, научно-популярной и художественной литературе и медийной сфере. Показана роль самого М.К. Сидорова в формировании его биографического канона. Прояснены мотивы, лежащие в основе проводившихся в разное время кампаний по популяризации фигуры М.К. Сидорова. Выявлены и проанализированы основные топосы оценки личности, жизни и деятельности М.К. Сидорова: «неуслышанный пророк», «ревнитель Севера», «предприниматель-бессребреник», «прогрессивный капиталист», «выдающийся дилетант» и др. Обоснована необходимость критического поворота в изучении жизни и трудов М.К. Сидорова. В частности, предложены варианты более широкой контекстуализации и более сфокусированной проблематизации исследований северного предпринимательства в поздней Российской империи. Весьма продуктивным представляется обращение к исследовательским программам глобальной истории, новой имперской истории, исторической антропологии. Нельзя забывать, что М.К. Сидоров действовал в эпоху множественной трансформации Российской империи, его деятельность, на наш взгляд, интересна именно тем, что являлась важной частью трансимперских и глобальных процессов.
The main stages in the evolution of the image of a notable Russian entrepreneur, explorer of the European and Siberian North of Russia, and an enthusiast for establishing the sea route to Siberia, Mikhail Konstantinovich Sidorov (1823–1887) in historiography, memoirs, popular science and general fiction, and in the media, are reconstructed. The role of M.K. Sidorov himself in the formation of his biographical canon is shown. The motifs underlying the campaigns carried out at different times to popularise the figure of M.K. Sidorov are clarified. There have been identified and analysed main topoi for evaluation of the personality, life and work of M.K. Sidorov: “unheard prophet”, “zealot of the North”, “unmercenary entrepreneur”, “progressive capitalist”, “outstanding dilettante”, among others. The need for a critical turn in the study of the life and works of M.K. Sidorov is argued. In particular, there have been proposed the options for a broader contextualisation and a more focused problematisation of research on the northern entrepreneurship in the later Russian Empire. It deems very productive resorting to research programmes of global history, new imperial history, and historical anthropology. It should not be forgotten that M.K. Sidorov was active in an epoch of extensive transformation of the Russian Empire; his activities, in our opinion, are interesting precisely because of that they were an important part of the trans-imperial and global processes.
This article examines the local history of the Northern Sea Route using the Yamal settlement of N... more This article examines the local history of the Northern Sea Route using the Yamal settlement of Novy Port as a case study. Shifting the focus of research from the capital-based decision-making centers to the anchor points of the Transpolar Route makes it possible to see complex collisions, alternative options, deviations from plans, and other failures, without which it is impossible to implement such large-scale projects as the Northern Sea Route. Novy Port was assigned the role of one of the outposts of the Soviet colonization of the Arctic. At each of the identified stages of the history of Novy Port, its modus vivendi was formulated anew, which reflected a change in paradigms in the development of the Northern Sea Route.
Нормативность понятия «Русский Север» представляется на первый взгляд самоочевидной, однако понят... more Нормативность понятия «Русский Север» представляется на первый взгляд самоочевидной, однако понятие возникло лишь в середине XIX века, а закрепилось в политическом и повседневном языке только на рубеже XIX–XX веков. Понятие «Русский Север» зародилось в трудах отечественных ученых, общественных деятелей и чиновников середины XVIII — первой половины XIX века. Культурное конструирование территории состояло в установлении связей, основанных и на фактах, и на вымысле, благодаря чему и возникали «Сибирь», «Кавказ», «Русский Север» и другие «миры» как аналитические категории. Они рождались из разнообразного набора интеллектуальных операций, таких как наблюдение, описание, сравнение, систематизация, дифференциация и т.д., осуществлявшихся государственными чиновниками, учеными и путешественниками, поэтами и философами. Культурное конструирование северной имперской периферии было неотделимо от культурного конструирования центра, поскольку наблюдатели из центра едва ли могли описать главные отличия периферии, не формулируя одновременно по умолчанию и собственную исходную позицию. Во второй половине XVIII века дискурс о Северном крае формировался в рамках имперского камерализма, с характерным для него распределением территорий и населяющих их народов по «шкале сравнительной цивилизованности» (термин Л. Вульфа). Во второй половине XIX века доминирующим стал русификаторский дискурс, нацеленный на радикальную пересборку имперского общества как единого национально-государственного тела. Именно в этом контексте «Север России» был переосмыслен как «Русский Север», что дало новые основания для символического присвоения территорий северных народов.
The normativity of the “Russian North” concept seems self-evident; however, it was introduced only in the mid-19th century and became an integral part of political discourse and everyday language only at the turn of the 19th — 20th centuries. The concept of “Russian North” had been developed in the works of Russian scientists, public figures and officials from the mid-18th to the first half of the 19th centuries, when the cultural construction of the territory implied connections based on both facts and fiction; thus, “Siberia”, “Caucasus”, “Russian North” and other “regions” became analytical categories. They were the result of a diverse set of intellectual operations (observation, description, comparison, systematization, differentiation, etc.) carried out by government officials, scientists and travelers, poets and philosophers. The cultural construction of the northern imperial periphery was inseparable from the cultural construction of the center, since observers from the center could hardly describe the main features of the periphery without simultaneously identifying their starting position. In the second half of the 18th century, the discourse about the Northern territory became a part of the Russian imperial cameralism with its special distribution of territories and their peoples according to the “scale of comparative civilization” (L. Wolff). In the second half of the 19th century, the Russification discourse became dominant, aiming at the radical reassembly of the imperial society as a single nation-state body. Thus, the “North of Russia” was reconsidered as the “Russian North”, which provided new grounds for the symbolic appropriation of the northern peoples’ territories.
В статье рассматривается малоизученный аспект истории российского предпринимательства, связанный ... more В статье рассматривается малоизученный аспект истории российского предпринимательства, связанный с рискованным характером торгово-промышленного освоения отечественной северной периферии. Центральным сюжетом исследования является деловое партнерство известного мореплавателя и ученого, адмирала П. И. Крузенштерна и видных деятелей отечественного северного предпринимательства золотопромышленников и купцов В. Н. Латкина и М. К. Сидорова в рамках образованной ими в 1858 г. Печорско-Обской компании для развития промышленности, судоходства и торговли в Северном океане по рекам Печоре и Оби. На основе подробного анализа проектной, организационной и логистической деятельности компании делается вывод о том, что причины ее краха в середине 1860-х гг. не могут быть объяснены лишь такими отмеченными в историографии объективными факторами, как недостаточная поддержка со стороны государства, противодействие чиновников и конкурентов. Банкротство компании во многом было обусловлено и субъективными причинами. Так, представление об избыточном богатстве естественных ресурсов Севера России и возможности их легкого извлечения помешало П. И. Крузенштерну, В. Н. Латкину и М. К. Сидорову адекватно оценить всю сложность стоящих перед ними организационно-логистических задач. Склонность компаньонов к визионерству, их расчет на удачу и взаимные обвинения в провале предприятия без анализа собственных просчетов являются не менее важной частью истории Печорско-Обской компании. Без учета такого рода субъективных факторов в реализации новаторских коммерческих проектов колоссальный опыт отечественного северного предпринимательства не может быть проанализирован комплексно и использован следующими поколениями предпринимателей в полной мере.
The article considers a little examined aspect of the history of Russian entrepreneurship associated with the risky nature of commercial and industrial development of the Russian imperial northern periphery. The central plot of the study is the business partnership of the famous navigator and scientist, Admiral P.I.Kruzenshtern and prominent figures of the Russian northern entrepreneurship of gold miners and merchants V. N. Latkin and M. K. Sidorov within the framework of the Pechora-Ob Company formed by them in 1858 for the development of industry, shipping and trade in the Northern Ocean along the Pechora and Ob rivers. Based on a detailed analysis of the company’s design, organizational and logistics activities, it is concluded that the reasons for its collapse in the mid-1860s cannot be explained only by objective factors noted in historiography such as insufficient support from the state, opposition from officials and competitors. The bankruptcy of the company was largely due to subjective reasons. Thus, the idea of the excessive wealth of natural resources of Russia’s North and the possibility of their easy extraction prevented P. I. Kruzenshtern, V. N. Latkin and M. K. Sidorov from adequately assessing the complexity of the organizational and logistical tasks facing them. The propensity of the partners to being visionary, their reliance on luck and mutual accusations of the failure of the enterprise without analyzing their own miscalculations are no less important part of the history of the Pechora-Ob company. Without taking account of such subjective factors in the implementation of innovative commercial projects, the enormous experience of domestic northern entrepreneurship cannot be analyzed comprehensively and used by the next generations of entrepreneurs in full measure.
Исследуется кампания по привлечению российских и зарубежных моряков к открытию морского пути в Си... more Исследуется кампания по привлечению российских и зарубежных моряков к открытию морского пути в Сибирь, развернутая в 1860–1870‑е гг. сибирским золотопромышленником и общественным деятелем М. К. Сидоровым (1823–1887). Рекрутинговая кампания Сидорова является ярким примером попытки налаживания сотрудничества между сегментами имперской периферии в рамках частного коммерческого проекта без непосредственного участия имперского центра. Сидоров выступал в качестве третьей стороны в коммуникации имперских властей и местных сообществ, небезуспешно претендуя на роль самостоятельного, пусть и не всегда удачливого актора. Окно возможностей для предприимчивого промышленника открыли Великие реформы 1860‑х гг., запустившие процесс динамичной многоплановой трансформации империи, в который постепенно вовлекались и самые отдаленные окраины. Но если предприниматели из разных сословий воспринимали их как источник обогащения (экспорт леса, графита, морские промыслы и т. п.), то имперский центр относился к обширным северным владениям скорее как к бремени и не вкладывался в их развитие. В 1960–1970‑е гг. XIX в. транспортное освоение имперских северных окраин осуществлялось во многом благодаря специалистам из Великобритании, Объединенного Королевства Швеция и Норвегия, Финляндии, Лифляндии и Эстляндии. Северная периферия Российской империи все больше попадала под иностранное влияние, что вызывало тревогу как частных предпринимателей, так и государственных чиновников. В качестве одного из вариантов замещения иностранных моряков рассматривалась возможность обучения морскому делу представителей коренного населения российского севера.
This article analyzes a campaign to involve Russian and foreign sailors in discovering a sea route to Siberia. The campaign was launched in the 1860s–1870s by M. K. Sidorov, a Siberian gold miner and public figure (1823–1887). Sidorov’s recruiting campaign is a perfect example of an attempt to establish cooperation between segments of the imperial periphery in the realm of a private commercial project while avoiding direct participation of the imperial center. Sidorov acted as a third party in the communication between the imperial authorities and local communities, successfully pitching himself as an independent, albeit not always successful, actor. The window of opportunity for the enterprising Siberian industrialist opened due to the Great Reforms of the 1860s, which launched the process of a dynamic and multifaceted transformation of the Empire. This process was gradually encompassing the most remote borderland territories of the Empire, including those in the North. But, unlike businessmen from different classes who perceived these territories as a source of enrichment (export of timber, graphite, sea-hunting industry, fisheries, etc.), the imperial center treated its vast northern territorial possessions as a burden and did not want to invest in their development. In the 1860s–1870s, the transportation infrastructure of the northern borderland or the Empire developed largely due to specialists from Great Britain, the United Kingdoms of Sweden and Norway, Finland, the Governorate of Livonia, and Estonia. The northern periphery of the Russian Empire was increasingly falling under foreign influence, which caused concern for private entrepreneurs and government officials. A way to replace foreign sailors was training indigenous peoples of the Russian North in maritime affairs.
Проведен анализ такого специфического инструмента советской идеологической индоктринации эпохи «в... more Проведен анализ такого специфического инструмента советской идеологической индоктринации эпохи «великого перелома», как кинопередвижка на примере ее использования в агитационно-пропагандистских кампаниях, проводившихся на Обском Севере в 1930-е гг. среди коренных народов. Кинопередвижка рассматривается как одна из разновидностей культурных технологий управления (термин Н. Диркса). Проанализированы организация, логистика и репертуар кинопередвижек, дана оценка их эффективности
Drawing on the example of agitation and propaganda campaigns carried out in the north of the Ob region in the 1930s among the indigenous population, a specific tool of the Soviet ideological indoctrination of the Great Break period — a mobile cinema (installations designed to screen silent and sound films to a small audience in open areas and in premises not equipped with stationary film projectors) — has been comprehensively studied. The mobile cinema is considered as one of the varieties of cultural management technologies that are equally characteristic of all states and empires of the modern era, including the USSR, where, due to the existence of state ideology and low literacy of the population, it was even more important than other cultural technologies. The management supported and strengthened the centralized power, serving as a complement to force and coercion. Based on the materials of the State Archive of the Socio-Political History of the Tyumen Region, it has been established that the first mobile cinema in the north of the Ob region was created under the auspices of the Committee of the North under the All-Russian Central Executive Committee of the USSR, but it reached its fullest flourishing in the area during the period when the region came under the jurisdiction of the Chief Directorate of the Northern Sea Route (1935–1938). The repertoire of a mobile cinema was compiled centrally, and it included popular science and feature films, united by a common goal, which was the ideological indoctrination of the audience. For representatives of the indigenous peoples of the North, movie screening itself was the most important experience of joining a new life, akin to the rite of initiation. Indigenous peoples were most interested in movies that narrated about their own daily life: hunting, fishing, travelling. Mobile cinemas were moved around the north by sled and specially equipped boats. The work of a mobile cinema in the north of the Ob region was associated with constant overcoming of a number of problems: the shortage of films, frequent breakdowns of movie cameras, and the lack of qualified projectionists. Nevertheless, mobile cinemas made significant contribution to the modernization of everyday life and worldview of the indigenous peoples of the Ob North.
В истории освоения модерными империями фронтирных территорий народное образование являлось столь ... more В истории освоения модерными империями фронтирных территорий народное образование являлось столь же важным инструментом колонизации как военная организация, предпринимательство и миссионерство. Имперский опыт свидетельствует о том, что образовательная колонизация была характерна как для внешней, так и для внутренней практики. В данной статье предлагается социально-историческая реконструкция экспансии Западной Сибири как крупнейшего по продолжительности и территориальному охвату примера внутренней образовательной колонизации в Российской империи. Особую роль в этом процессе играли колониальные / окраинные университеты. В различных исторических обстоятельствах они могли становиться как проводниками колонизации, так и агентами деколонизации. В статье анализируются генезис сибирского высшего образования и характер дискуссии о будущем сибирского университета, представлявшегося одним участникам спора подлинно народным, «мужицким», а другим – исключительно классическим высшим учебным заведением. Делается вывод о том, что на рубеже XIX–XX вв. в Российской империи сложилось две модели формирования «окраинного» университета. В соответствии с первой – с чистого листа (green field) и сверху, путем направления преподавателей столичных университетов на службу на периферии, – был создан Томский императорский университет. Вторая модель предполагала открытие университета снизу, на основе уже имеющихся местных учебных заведений – учительских институтов. В дальнейшем, в советский период, именно вторая модель стала основополагающей для большинства региональных высших учебных заведений.
Public education was as important as military structure, entrepreneurship, and missionary work in developing frontier territories, all of which were used as tools of colonization by modern empires. Imperial experience includes both external and internal colonization. This article presents a social and historical reconstruction of the educational colonization of Western Siberia, considered the longest and most extensive example of internal educational colonization in the Russian Empire. Colonial/peripheral universities were essential to this process, serving as advocates of colonization and agents of decolonization in different historical circumstances. The article analyzes the origins of higher education in Siberia, drawing on discussions about the nature of the soon-to-be Siberian university. Some discussants envisioned an authentic people's, "rustic" university, while others pictured a particularly classical institution of higher education. The author concludes that two models of organizing the peripheral university took shape at the turn of the 20th century in the Russian Empire. The first model involved the creation of a green-field university by sending teachers from metropolitan universities to work in the periphery, which is how Tomsk Imperial University was established. The second model, on the contrary, considered normal schools in place as a base for establishing universities. Later, in the Soviet Union, the second model was primarily used to establish institutions of higher education in the regions.
В статье исследуется феномен туристической коммодификации археологических мест среднего Зауралья.... more В статье исследуется феномен туристической коммодификации археологических мест среднего Зауралья. Превращение зауральского Притоболья в профессиональный ландшафт археологической науки, связанной с городскими центрами региона, а также попытки создания в регионе инфраструктуры внутреннего туризма, направляемые как государственной, так и частной инициативой, вовлекают в городскую экономику отдаленные ландшафты, хранящие память о глубокой древности. Эта экспансия описывается нами с точки зрения нарративов и практик, связанных с переосмыслением статуса ландшафта, объявляемого ресурсом нового типа. В процесс прояснения позиций по поводу этого вопроса вовлекаются все социальные группы, претендующие на место в ландшафте, а также сам ландшафт, видоизменяющийся в соответствии с групповыми представлениями об археологическом наследии (режимами наследия) и с вызовами, порождаемыми межгрупповым взаимодействием. На материале полевых исследований в Курганской области и на юге Тюменской области мы описываем группы, активно декларирующие свое мнение по поводу целей популяризации археологического наследия, а также практики совместной модификации археологических мест, порождающие характерную материальность переосмысляемых ландшафтов.
The article discusses the tourist commodifi cation of archaeological sites in the Tobol Trans-Urals region (Tobol’skoe Zaural’e, Russia). The transformation of the region into a taskscape of professional archaeology associated with the urban centers of the Kurgan and Tyumen regions, as well as its tourist development, run by both the state and private business, involves the archaeological heritage of remote territories into the urban economy. This urban expansion is described here from the perspective of landscape negotiation, that is, the narratives and practices of rethinking the territories interpreted as a resource of the new type. This rethinking process involves all social groups claiming a place in the landscape, as well as the landscape itself, modifi ed both in accordance with group ideas about the archaeological heritage (heritage regimes) and in accordance with the challenges generated by intergroup interaction. Based on fieldwork in the Kurgan region and in the south of the Tyumen region, we identify the main groups participating in negotiation on the promotion of the archaeological heritage, and also describe the practices of mutual modifi cation of archaeological sites, which producing landscapes of negotiation.
Плавмагазины — важная часть социального ландшафта и жизненного мира северных сел, расположенных н... more Плавмагазины — важная часть социального ландшафта и жизненного мира северных сел, расположенных на путях водного сообщения. Роль плавмагазинов особенно значима для поселений Обского Севера, где «северный завоз» всегда осуществлялся с юга силами Обь-Иртышского речного пароходства. Плавмагазины активно использовались во время нефтегазового освоения Обского Севера в позднесоветский период, однако их «золотой век» наступил в 1990–2000-е гг., когда частными предпринимателями были созданы целые флотилии плавмагазинов, ставших важным фактором обеспечения транспортной доступности и улучшения социально-экономического положения местных сообществ. Исследование выполнено по материалам полевой экспедиции, проведенной летом 2019 г. в акватории Средней и Нижней Оби. Концептуальная рамка исследования строится на основе социальной философии Б. Латура, Дж. Урри и Дж. Ло с характерной для нее аксиоматикой гетерогенного, гибридного мира, находящегося в непрестанном движении, и установкой на изучение сетевых, подвижных и изменчивых форм социальной жизни. Особое внимание уделяется использованию ландшафтных условий и возможностей (affordances) в формировании и функционировании мобильной торговой инфраструктуры. В случае плавмагазинов наблюдается стирание границ между ландшафтом и транспортной инфраструктурой вплоть до их слияния в единую функциональную систему в смысле Т. Ингольда. Важнейшим условием ее работы является пространственно-временная синхронизация информационных, товарно-денежных и сырьевых потоков, достигаемая благодаря гибридному характеру темпорального режима самого плавмагазина. Рассмотренный кейс открывает возможности для теоретической проблематизации взаимосвязи мобильности, ландшафта и режимов темпоральности.
Floating shops are an important part of the social landscape and life in northern villages located on water traffic ways. The role of the latter is especially important for settlements in the Ob North, where the “Northern supply haul” (deliveries of goods to the Northern Territories) has always been carried out from the south by the Ob-Irtysh River Shipping Company. Floating shops were actively used during the oil and gas development of the Ob North in the late Soviet period, but their “golden age” came in the 1990–2000s, when private entrepreneurs created flotillas of floating shops, which became an important factor in ensuring transport accessibility and improving the socio-economic status of local communities. The study is based on the materials of a field expedition trip conducted in the summer of 2019 in the water area of the Middle and Lower Ob. The conceptual framework of the study is built on the basis of the social philosophy of Latour, Urry and Law, with its characteristic axiomatics of a heterogeneous, hybrid world in constant motion, and with an orientation toward the study of networked, mobile, and variable forms of social life. In this article, special attention is paid to the use of the landscape conditions and affordanсes for the formation and functioning of the mobile trade infrastructure. In the present case, we observe the elimination of borders between the landscape and the transport infrastructure until their merger into a unified functional system in the terminology of Ingold. An essential condition for the success of this system is a spatio-temporal synchronization of the information, commodity-money, and raw flows achieved by the hybrid nature of the floating shop’s mode of temporality. This case offers opportunities for the theoretical conceptualization of the interconnection between mobility, landscape, and modes of temporality.
Агапов М. Г. «Северный вопрос» в российском политическом языке 60–70-х годов XIX века // Вестник Пермского университета. История. 2021. № 4(55). С. 117–128., 2021
Исследование посвящено происхождению языка российской арктической политики, понимаемого как набор... more Исследование посвящено происхождению языка российской арктической политики, понимаемого как набор определенных идиом, риторик, грамматик и категорий. Формирование языка российской арктической политики происходило в условиях радикальной трансформации российской государственной и общественно-политической жизни 1860–70-х гг. Как всякий политический язык, он развивался в дискуссиях о политическом: истории, политической экономии, международных отношениях и праве. И как всякий политический язык, являлся инструментом рационализации и конструирования реальности. Анализируются риторика и прагматика «защитников Севера России»: промышленников В. Н. Латкина, М. К. Сидорова, общественных деятелей В. Л. Долинского, Д. Л. Мордовцева и др. Пытаясь заручиться поддержкой государства для своих деловых проектов и выступая с позиций «национальной внешней политики», они развивали алармистско-конспирологический способ говорения (дискурс) о Северном крае, сближаясь тем самым с активно формирующейся консервативно-националистической оппозицией либеральным реформам. «Северный вопрос» таким образом конструировался как одно из слабых мест либерального правительства. Идеоматика и речевые конструкции «защитников Севера России» строились на тезисе об угрозе отчуждения Северного края, резонирующем в 1860-е гг. с порожденной польским восстанием 1863–64 гг. моральной паникой относительно «подрыва» целостности российского государства, а в следующее десятилетие – с «военной тревогой», вызванной восточным кризисом 1875–1878 гг. В заключении делается вывод о том, что ключевую роль в формировании языка российской арктической политики сыграла общественность, которой, однако, в рассматриваемый период не удалось добиться включения «северного вопроса» в актуальную общероссийскую повестку.
The study is dedicated to the emergence of the Russian Arctic politics language which is considered as a set of specific idioms, rhetoric, grammars, and categories. The formation of the Russian Arctic politics language took place during drastic transformations of Russian public and civil political life in the 1860s and 1870s. As any political language, it developed through discussions on political matters: political economy, international relations, and law. Moreover, as every political language, it became an instrument for rationalizing and constructing reality. The rhetoric and pragmatics of the “Russian North protectors”, such as manufacturers V.N. Latkin, M.K. Sidorov, public persons V.L. Dolinskiy, D.L. Mordovtsev, and others, are analyzed in the article. Attempting to gain governmental support for their business projects and promoting the position of “state international policy”, they developed an alarmist conspiracy method of speech (discourse) about the North of Russia, making themselves closer to the dynamically forming conservative nationalist opposition to the liberal reforms. From that perspective, the “Northern question” was constructed as one of weak points of the liberal government. Idiomatic and speech constructions of the “Russian North protectors” were grounded on the thesis about the threat of alienation of the North of Russia. In the 1860s, this resonated with the moral panic originated from the Polish riots of 1863–1864 concerning the “disruption” of the wholeness of the Russian state, and with the “military anxiety” provoked by the eastern crisis of 1875–1876 in the next decade. The author concludes that the key part in forming the Russian Arctic politics language was played by society, which, however, failed to include the “North question” in the current Russian agenda.
Данный форум представляет собой дискуссионные реплики коллег в ответ на статью Н.В. Ссорина-Чайко... more Данный форум представляет собой дискуссионные реплики коллег в ответ на статью Н.В. Ссорина-Чайкова “Антропология времени: очерк истории и современности”. Авторы рассматривают основные положения статьи, указывают на возможные направления развития ее аргументации – особенно в области темпоральной множественности – а также подвергают критическому анализу ряд ее постулатов. Таким образом, дискуссия дополняет обзор истории и современного состояния антропологии времени, включая исследования постсоветской и постколониальной антропологии и исследования глобализации западного времени и проблематики темпоральности антропоцена. Дискуссия завершается ответом Н.В. Ссорина-Чайкова на данные реплики.
Агапов М.Г. Советская арктическая навигация 1937 года: Упущенный рекорд парохода «Моссовет» // Новый исторический вестник. 2021. №4 (70). С. 50-76.
На основании ранее неизвестных архивных документов и мемуарной литературы в статье рассматриваютс... more На основании ранее неизвестных архивных документов и мемуарной литературы в статье рассматриваются трудности, успехи и неудачи освоения Северного морского пути Советским государством во время первых пятилеток. Применив метод case-study, автор сконцентрировал внимание на участии парохода «Моссовет» в навигации 1937 г. Перед пароходом «Моссовет» в навигацию 1937 г. была поставлена задача особой государственной важности: впервые в истории арктического мореходства совершить двойное сквозное коммерческое плавание по всей трассе Севморпути – пройти от Мурманска до Петропавловска-Камчатского и вернуться обратно, завершив рейс в одном из европейских портов. Трудности, с которыми экипаж «Моссовета» столкнулся при выполнении поставленной задачи, представляют собой в концентрированном виде весь спектр основных проблем освоения Северного морского пути в 1930-е гг. В статье системно анализируется сложный комплекс природных, технических, административных и личностных факторов, не позволивших пароходу «Моссовет» успешно завершить двойной сквозной проход по всей трассе Северного морского пути. Автор приходит к выводу, что советское освоение Северного морского пути в 1930-е гг. имело все основные признаки, характерные для крупных народно-хозяйственных проектов периода индустриализации: необоснованное завышение планов и каскад повышенных обязательств при ограниченности ресурсов, замещение экономических стимулов и рациональных методов управления политическими кампаниями и угрозой репрессий за «вредительство». Несмотря на мужество и самоотверженный труд судовых экипажей, стремление партийно-государственного руководства к показательным рекордам обернулось самым серьезным в довоенный период срывом работ в Арктике. Agapov M.G. Soviet Arctic Navigation of 1937: The Unacknowledged Record of the Steamship “Mossovet” Based on previously unknown archival documents and memoir literature, the article examines the difficulties, achievements and failures in the exploration of the Northern Sea Route by the Soviet Union during the first five-year plans. Using the case-study method, the author focuses on the participation of the steamship “Mossovet” in the navigation of 1937. During the 1937 navigation period the steamship “Mossovet” was to carry out a task of national priority, i.e., for the first time in the Arctic maritime history to make a double through commercial sea trip along the entire Northern Sea Route, sailing from Murmansk to Petropavlovsk-Kamchatsky and backward, finishing in one of European ports. The problems which the crew of the steamship “Mossovet” were faced with while implementing its task, largely indicated the entire range of problems relating to the exploration of the Northern Sea Route in the 1930s. The article analyzes the sophisticated complex of natural, technical, administrative and personal factors which did not allow the steamship “Mossovet” to successfully finish the two-way passage. The author arrives at the conclusion that the Soviet exploration of the Northern Sea Route in the 1930s had all the signs typical of big national projects during the industrialization period, namely, unreasonably boosted plans and increased obligations in combination with limited resources, employing political campaigns and a threat of repressions against “sabotage” instead of economic incentives and efficient management methods. Despite the courage and commitment of the ship crews, the striving of the party and state leadership for breaking demonstrative records caused the most serious disruption of work in the Arctic in the period prior to the World War II.
Журнал социологии и социальной антропологии, 24(1): 168–203 / The Journal of Sociology and Social Anthropology], 24(1): 168–203 (in Russian), 2021
На примере снеголедовых дорог («зимников») полуострова Ямал
рассматриваются социально-антропологи... more На примере снеголедовых дорог («зимников») полуострова Ямал рассматриваются социально-антропологические аспекты характерной для Арктической зоны Российской Федерации транспортной мультимодальности, т.е. сочленения в повседневных мобильных практиках разных транспортных средств, официальных и неформальных, постоянных (авиа) и сезонных (наземных и водных) путей сообщения. Если с логистической точки зрения транспортная мультимодальность подразумевает прежде всего сочленение природно-климатических условий, автотехники и профессионального мастерства, то с антропологической точки зрения не менее важным оказывается сочетание, разграничение и конфронтация складывающихся на «зимнике» различных жизненных укладов, образов места, практик мобильности и т.п. При этом разделительные линии индустриальное — традиционное и официальное — неформальное во многом отступают на второй план. На низовом уровне в выражено гетерогенной коммуникационной среде решающее значение получают по большей части неписанные правила и нормы, складывающиеся и изменяющиеся вокруг конкретных дорожных условий, средств передвижения и практик мобильности, позволяющие пересекать официальные границы, достраивать существующую транспортную инфраструктуру и тем самым обеспечивать связанность пространства
Referring to the example of Yamal peninsula winter roads (“zimniks”), this article covers the issue of socio-anthropological aspects of transport multimodality featured for the Arctic zone of the Russian Federation, in particular combination of different formal and informal types of transport as well as permanent (air) and seasonal (land and sea) transport routes. From logical perspective, transport multimodality implies primarily a combination of weather-climate conditions, auto equipment and professionalism, and from anthropological point of view, combination, differentiation and confrontation between different lifestyles, place images, mobility patters, etc. forming on “zimnik” are just as significant. Moreover, such demarcation lines as industrial — traditional and formal — informal mostly recede into the background. On the lower level in strongly defined heterogeneous communicative environment the unwritten rules and regulations formed and modified according to specific road conditions, type of transport and mobility practices play the crucial part as they allow to cross the official borders, to construct the existing transport infrastructure and, thus, to provide the connectivity of the space.
Антропологический форум / A N T R O P O L O G I C H E S K I J F O R U M. № 48. С. 144–178., 2021
В статье анализируется феномен внутригородского неравенства в условиях характерного для малых мон... more В статье анализируется феномен внутригородского неравенства в условиях характерного для малых монопрофильных городов Севера России доминирования градообразующей профессионально-отраслевой группы. В качестве исследовательского кейса взята «столица» НК «ЛУКОЙЛ» город Когалым (ХМАО-Югра). На основе данных комплексного историко-полевого исследования анализируются механизмы производства и оспаривания неравенства. В центре внимания — сложный социальный антагонизм между нефтяниками и не-нефтяниками, причины и динамика которого исследуются, в частности, на примере трансформации празднования Дня Когалыма. Делается вывод о том, что в ситуации монопрофильного города культурная гегемония главенствующей группы обеспечивается посредством тесно связанных друг с другом практик: корпоративной унификации культурного ландшафта города, закрепления в локальном историческом нарративе точки зрения главенствующей группы, рефрейминга профессионального праздника главенствующей группы как общегородского, официальной праздничной коммеморации и ритуалов дара.
The article analyzes the phenomenon of intra-city inequality under the rule of city-forming enterprises in the northern single-industry (oil) town by employing R. Brubaker’s cognitive-linguistic version of social constructivism. The “capital” of the LUKOIL Oil Company — Kogalym (Khanty-Mansi Autonomous Okrug — Yugra) — was chosen as a research focus. The mechanisms of production and contestation of intra-city inequality in Kogalym are analyzed based on complex historical-field research data. The corporate imageineering (Ch. Rutheiser’s term) of Kogalym, ritual aspects of the town culture, as well as various discursive frameworks of the town’s selfpresentation are considered. We focus our attention on the complex social antagonism between oil workers and non-oil workers; we investigate its causes and dynamics, specifically, through the case of the transformation of the Kogalym Day celebration. We conclude that — in the context of a single-industry town — the cultural hegemony of the dominant group is ensured through closely related practices: the corporate unification of the cultural landscape of the town, consolidation of the dominant group’s point of view in the local historical narrative, reframing of the professional holiday of the dominant group as town-wide, official holiday commemorations, and gift rituals. The grassroot frustration on the part of the excluded is manifested in the form of a folklore reaction to the symbols of the “dominant” group, the creation of a historical narrative and places of memory alternative to the official canon. At the same time, the specific life cycle of the northern single-industry town’s population considerably diminishes its cultural diversity.
The article discusses the activities of members of the Siberian commercial elite and public figur... more The article discusses the activities of members of the Siberian commercial elite and public figures, known collectively as the “Zealots of the North,” aimed at formulating and promoting the economic interests of their region in the 1860s. People such as the gold mine owners V. N. Latkin and M. K. Sidorov strove to draw the attention of the government, business circles, and the educated public to the problems of the Russian Empire’s “northern borderlands.” They were doing this by politicizing economic concerns and concealing their own business interests by using the rhetoric of patriotism and national security. By denouncing their foreign competitors as agents of anti-Russian foreign policies in Britain and other countries and criticizing the government for a lack of protectionist measures, the Zealots of the North found themselves in the camp of conservative and nationalist critics of the Great Reforms. The hopes of Latkin and Sidorov to convert their propaganda efforts into commercial profit turned out to be futile. However, the discourse of economic protectionism and antiforeign suspicions that they had fostered would become popular with supporters of various scenarios of Russia’s economic and political isolationism
В статье исследуется феномен спонтанной музеефикации пространства индустриальной зоны правого бер... more В статье исследуется феномен спонтанной музеефикации пространства индустриальной зоны правого берега р. Туры в г. Тюмени. Кризис местного порта, связанный с изменением транспортной географии в регионе (1990—2000-е годы), а также последовавшая за ним муниципальная ревитализация берега и речной инфраструктуры (с 2008 г.) сопровождались возникновением среди социальных групп, разделяющих между собой это пространство, практик, направленных на создание “мест памяти”, призванных увековечить историю речного побережья. Эти практики, прежде всего создание частных непрофессиональных музеев — реальных и виртуальных, рассматриваются как спонтанная реакция рефлексирующих горожан на проекты, стремительно меняющие привычный облик улиц и районов. Мы рассматриваем несколько случаев таких музеефицирующих практик, направленных не только на сохранение конкретных исторических документов и зданий, но и на их включение в сеть других музеефицирующих субъектов, формирующих во взаимодействии друг с другом, а также с муниципальной программой устройства набережной особое культурное поле.
The article discusses the spontaneous museumification of the Tura river waterfront (Tyumen, Russia). The depression of the Tyumen river port, which followed after changes in the region’s transportation system in the 1990—2000s, and subsequent municipal revitalization of the waterfront (after 2008) resulted in practices whereby the social actors sharing the area would intend to memorialize the waterfront history. We consider these practices, such as the launching of private museums, both real and virtual, as a spontaneous reaction of self-conscious citizens to the municipal development projects that rapidly alter the familiar landscape of streets and neighborhoods. We examine a number of practices aimed not only at conserving historical artefacts and buildings, but also at integrating them into the network of other museums that operate in collaboration with each other, as well as with the urban program of waterfront development, forming a special cultural space.
Аннотация. В статье рассматривается роль географического воображения в освоении Арктики. При этом... more Аннотация. В статье рассматривается роль географического воображения в освоении Арктики. При этом географическое воображение понимается как форма знания (в значении М. Фуко). Мысленные образы неизведанных земель ни в коей мере не были порождением произвольной фантазии, они логически выводились из характерных для каждой эпохи общих географических представлений об упорядоченности мира. Анализу эволюции таких представлений об Арктике посвящена первая часть статьи. Во второй части анализируется роль географического воображения в освоении Арктики на примере (case study) сюжета о месторождении серебра на Новой Земле. Рассматривается феномен «серебряной лихорадки», охватившей Русский Север во второй половине XVII в. Делается вывод, что легенда о ново-земельных серебряных рудниках, как и многие другие нарративы подобного рода, возникла в результате перформативного акта (в значении Дж. Остина): рассказы о рассказах о новоземельном серебре стали восприниматься как рассказы (только) о новоземельном серебре. Вместе с тем легенды о серебряных копях сыграли позитивную роль в освоении Новой Земли, так как в процессе их поисков был накоплен опыт мореплавания в северных широтах, составлены описания и карты новоземельных островов, собраны минералогические образцы
The article discusses the role of geographical imagination in the development of the Arctic. At the same time, geographical imagination is understood as a form of knowledge (in the definition of M. Foucault). Mental images of unexplored lands in no way were a product of a random fantasy, they were logically derived from the general geographical views of each era of the ordering of the world. The first part of the article regards the analysis of the evolution of such ideas about the Arctic. The second part analyzes the role of geographical imagination in the development of the Arctic on the example (case study) of the silver deposit in Novaya Zemlya. The phenomenon of “silver rush” that swept the Russian North in the second half of the XVII century is considered. The conclusion develops the idea that the legend of Novaya Zemlya silver mines, as many similar narratives, arose as a result of the performative act (in the definition of J. Austin): tales about Novaya Zemlya silver stories started to be perceived as stories (only) about Novaya Zemlya silver. However, the legend of the silver mines positively influenced the development of Novaya Zemlya, because in the searching process the experience of navigation in the Northern latitudes was accumulated, descriptions and maps of Novaya Zemlya islands were compiled, mineralogical samples were collected.
Рассматривается практика командировок преподавателей крупных региональных вузов на работу в вузов... more Рассматривается практика командировок преподавателей крупных региональных вузов на работу в вузовские филиалы, действовавшие в ХМАО-Югре и ЯНАО в 1990-х-первой половине 2000-х гг. Реконструируется личный опыт преподавателей-«вахтовиков», центральным моментом которого было высвобождение из структуры в коммунитас (в значении В. Тэрнера). Делается вывод, что опыт коммунитас был специфически северным явлением, так как в условиях работы тех же преподавателей в других, не-северных, вузовских филиалах он не проявлялся.
The specific practice of assignment trips by teachers from large regional higher institutions to work in affiliated outposts operating in the Khanty-Mansi Autonomous Okrug — Yugra and Yamalo-Nenets Autonomous Okrug in the 1990s to the first half of the 2000s is investigated. Under the conditions of the «educational boom», expressed, in particular, in the large-scale «branching» of small northern cities, when almost all of them established networks of affiliated outposts, the «rotation-based» work of the faculty members became a mass phenomenon. «Assignment trip to the North» involved a rather radical, albeit temporary, change of lifestyle. It included three stages: 1) trip to the outpost; 2) «life on the outpost»; 3) return home. The passage by individuals through each of the stages can be correlated with the stages of the classic rite of passage highlighted by A. van Gennep (rites de passage). The first and third stages were associated with a long journey: the trip to the outpost corresponded to the separation phase (separation), during which the individual was detached from the social structure and certain cultural obligations of the «home» (family and «head university»), returning home — the recovery phase (reaggregation), when individuals regain the rights and obligations of a «structural» type, forcing them to structure their behaviour in accordance with usual norms and ethical standards. On the basis of in-depth interviews of rotational teachers, their personal work and leisure experience «at the outposts» is reconstructed, the central point of which was the experience of being releasing from normative behaviour into communitas (in the meaning of V. Turner), which is expressed, in particular, in the temporary shift of norms and ethical standards. It is concluded that the experience of communitas was a specifically northern phenomenon, since it did not manifest itself under the conditions of the work of the same rotational teachers in other, not northern, affiliated outposts. In other words, the North represents in this case a special world of justification (in the meaning of L. Boltanski and L. Thevenot), with its own logic of substantiation of behaviour that cannot be reduced to the logic of other worlds.
Uploads
Books by Mikhail Agapov
North. Moreover, as the cases of foating shops and winter roads demonstrate, the Yamal landscape has its own agency in assembling space, organizing channels for the fows of goods, money, and raw materials. The fact that transport workers on the Yamal aim to use landscape advantages in order to gain spatial benefts makes
the mobile commercial infrastructure they have created highly adaptive. In terms of T. Ingold (Ingold 2000, 2018), this adaptability frmly links the infrastructure to the surrounding landscape, which results in their merging into a single functional system.
созданному после окончания Первой мировой войны под эгидой Великобритании «еврейскому национальному очагу» в Палестине, проводившаяся в 1920-е–1930-е гг. Большое внимание уделено анализу «коминтерновского», «наркоминдельского» и «хозяйственного» направлениям советской политики. Работа основана на малоизвестных документах из российских архивов.
The monograph is devoted to the Soviet policy regarding the “national home of Jewish people” in Palestine established after the end of the First World War under the aegis of Great Britain, in the 1920-1930s. Much attention is paid to analysis of three Soviet policy areas: Comintern line, Ministry of Foreign Affairs
line and economic cooperation. The research is based on little-known documents from Russian archives.
Papers by Mikhail Agapov
Российской империи. Весьма продуктивным представляется обращение к исследовательским программам глобальной истории, новой имперской истории, исторической антропологии. Нельзя забывать, что М.К. Сидоров действовал в эпоху множественной трансформации Российской империи, его деятельность, на наш
взгляд, интересна именно тем, что являлась важной частью трансимперских и глобальных процессов.
The main stages in the evolution of the image of a notable Russian entrepreneur, explorer of the European and Siberian North of Russia, and an enthusiast for establishing the sea route to Siberia, Mikhail Konstantinovich Sidorov (1823–1887) in historiography, memoirs, popular science and general fiction, and in the media, are reconstructed. The
role of M.K. Sidorov himself in the formation of his biographical canon is shown. The motifs underlying the campaigns carried out at different times to popularise the figure of M.K. Sidorov are clarified. There have been identified and analysed main topoi for evaluation of the personality, life and work of M.K. Sidorov: “unheard prophet”, “zealot of the North”,
“unmercenary entrepreneur”, “progressive capitalist”, “outstanding dilettante”, among others. The need for a critical turn in the study of the life and works of M.K. Sidorov is argued. In particular, there have been proposed the options for a broader contextualisation and a more focused problematisation of research on the northern entrepreneurship in the later
Russian Empire. It deems very productive resorting to research programmes of global history, new imperial history, and historical anthropology. It should not be forgotten that M.K. Sidorov was active in an epoch of extensive transformation of the Russian Empire; his activities, in our opinion, are interesting precisely because of that they were an important part of the trans-imperial and global processes.
в этом контексте «Север России» был переосмыслен как «Русский Север», что дало новые основания для символического присвоения территорий северных народов.
The normativity of the “Russian North” concept seems self-evident; however, it was introduced only in the mid-19th century and became an integral part of political discourse and everyday language only at the turn of the 19th — 20th centuries. The concept of “Russian North” had been developed in the works of Russian scientists, public figures and officials from the mid-18th to the first half of the 19th centuries, when the cultural construction of the territory implied connections based on both facts and fiction; thus, “Siberia”, “Caucasus”, “Russian North” and other “regions” became analytical categories. They were the result of a diverse set of intellectual operations (observation, description, comparison, systematization, differentiation, etc.) carried out by government officials, scientists and travelers, poets and philosophers. The cultural construction of the northern imperial periphery was inseparable from the cultural construction of the center, since observers from the center could hardly describe the main features of the periphery without simultaneously identifying their starting position. In the second half of the 18th century, the discourse about the Northern territory became a part of the Russian imperial cameralism with its special distribution of territories and their peoples according to the “scale of comparative civilization” (L. Wolff). In the second half of the 19th century, the Russification discourse became dominant, aiming at the radical reassembly of the imperial society as a single nation-state body. Thus, the “North of Russia” was reconsidered as the “Russian North”, which provided new grounds for the symbolic appropriation of the northern peoples’ territories.
северной периферии. Центральным сюжетом исследования является деловое партнерство известного мореплавателя и ученого, адмирала П. И. Крузенштерна и видных деятелей отечественного северного предпринимательства золотопромышленников и купцов В. Н. Латкина и М. К. Сидорова в рамках образованной ими в 1858 г. Печорско-Обской компании для развития промышленности, судоходства и торговли в Северном океане по рекам Печоре
и Оби. На основе подробного анализа проектной, организационной и логистической деятельности компании делается вывод о том, что причины ее краха в середине 1860-х гг. не могут быть объяснены лишь такими отмеченными в историографии объективными факторами, как недостаточная поддержка со стороны государства, противодействие чиновников и конкурентов. Банкротство компании во многом было обусловлено и субъективными
причинами. Так, представление об избыточном богатстве естественных ресурсов Севера России и возможности их легкого извлечения помешало П. И. Крузенштерну, В. Н. Латкину и М. К. Сидорову адекватно оценить всю сложность стоящих перед ними организационно-логистических задач. Склонность компаньонов к визионерству, их расчет на удачу и взаимные обвинения в провале предприятия без анализа собственных просчетов являются не
менее важной частью истории Печорско-Обской компании. Без учета такого рода субъективных факторов в реализации новаторских коммерческих проектов колоссальный опыт отечественного северного предпринимательства не может быть проанализирован комплексно и использован следующими поколениями предпринимателей в полной мере.
The article considers a little examined aspect of the history of Russian entrepreneurship associated with the risky nature of commercial and industrial development of the Russian imperial northern periphery. The central plot of the study is the business partnership of the famous navigator and scientist, Admiral P.I.Kruzenshtern and prominent figures of the Russian northern entrepreneurship of gold miners and merchants V. N. Latkin and M. K. Sidorov within the framework of the Pechora-Ob Company formed by them in 1858 for the development of industry, shipping and trade in the Northern Ocean along the Pechora and Ob rivers. Based on a detailed analysis of the company’s design, organizational and logistics activities, it is concluded that the reasons for its collapse in
the mid-1860s cannot be explained only by objective factors noted in historiography such as insufficient support from the state, opposition from officials and competitors. The bankruptcy of the company was largely due to subjective reasons. Thus, the idea of the excessive wealth of natural resources of Russia’s North and the possibility of their easy extraction prevented P. I. Kruzenshtern, V. N. Latkin and M. K. Sidorov from adequately assessing the complexity of the organizational and logistical tasks facing them. The propensity of the partners to being visionary, their reliance on luck
and mutual accusations of the failure of the enterprise without analyzing their own miscalculations are no less important part of the history of the Pechora-Ob company. Without taking account of such subjective factors in the implementation of innovative commercial projects, the enormous
experience of domestic northern entrepreneurship cannot be analyzed comprehensively and used by the next generations of entrepreneurs in full measure.
This article analyzes a campaign to involve Russian and foreign sailors in discovering a sea route to Siberia. The campaign was launched in the 1860s–1870s by M. K. Sidorov, a Siberian gold miner and public figure (1823–1887). Sidorov’s recruiting campaign is a perfect example of an attempt to establish cooperation between segments of the imperial periphery in the realm of a private commercial project while avoiding direct participation of the imperial center. Sidorov acted as a third party in the communication between the imperial authorities and local communities, successfully pitching himself as an independent, albeit not always successful, actor. The window of opportunity for the enterprising Siberian industrialist opened due to the Great Reforms of the 1860s, which launched the process of a dynamic and multifaceted transformation of the Empire. This process was gradually encompassing the most remote borderland territories of the Empire, including those in the North. But, unlike businessmen from different classes who perceived these territories as a source of enrichment (export of timber, graphite, sea-hunting industry, fisheries, etc.), the imperial center treated its vast northern territorial possessions as a burden and did not want to invest in their development. In the 1860s–1870s, the transportation infrastructure of the northern borderland or the Empire developed largely due to specialists from Great Britain, the United Kingdoms of Sweden and Norway, Finland, the Governorate of Livonia, and Estonia. The northern periphery of the Russian Empire was increasingly falling under foreign influence, which caused concern for private entrepreneurs and government officials. A way to replace foreign sailors was training indigenous peoples of the Russian North in maritime affairs.
Drawing on the example of agitation and propaganda campaigns carried out in the north of the Ob region in the 1930s among the indigenous population, a specific tool of the Soviet ideological indoctrination of the Great Break period — a mobile cinema (installations designed to screen silent and sound films to a small audience in open areas and in premises not equipped with stationary film projectors) — has been comprehensively studied. The mobile cinema is considered as one of the varieties of cultural management technologies that are equally characteristic of all states and empires of the modern era, including the USSR, where, due to the existence of state ideology and low literacy of the population, it was even more important than other cultural technologies. The management supported and strengthened the centralized power, serving as a complement to force and coercion.
Based on the materials of the State Archive of the Socio-Political History of the Tyumen Region, it has been established that the first mobile cinema in the north of the Ob region was created under the auspices of the Committee of the North under the All-Russian Central Executive Committee of the USSR, but it reached its fullest flourishing in the area during the period when the region came under the jurisdiction of the Chief Directorate of the Northern Sea Route (1935–1938). The repertoire of a mobile cinema was compiled centrally, and it included popular science and feature films, united by a common goal, which was the ideological indoctrination of the audience. For representatives of the indigenous peoples of the North, movie screening itself was the most important
experience of joining a new life, akin to the rite of initiation. Indigenous peoples were most interested in movies that narrated about their own daily life: hunting, fishing, travelling. Mobile cinemas were moved around the north by sled and specially equipped boats. The work of a mobile cinema in the north of the Ob region was associated with constant overcoming of a number of problems: the shortage of films, frequent breakdowns of movie cameras, and the lack of qualified projectionists. Nevertheless, mobile cinemas made significant contribution to the modernization of everyday life and worldview of the indigenous peoples of the Ob North.
Public education was as important as military structure, entrepreneurship, and missionary work in developing frontier territories, all of which were used as tools of colonization by modern empires. Imperial experience includes both external and internal colonization. This article presents a social and historical reconstruction of the educational colonization of Western Siberia, considered the longest and most extensive example of internal educational colonization in the Russian Empire. Colonial/peripheral universities were essential to this process, serving as advocates of colonization and agents of decolonization in different historical circumstances. The article analyzes the origins of higher education in Siberia, drawing on discussions about the nature of the soon-to-be Siberian university. Some discussants envisioned an authentic people's, "rustic" university, while others pictured a particularly classical institution of higher education. The author concludes that two models of organizing the peripheral university took shape at the turn of the 20th century in the Russian Empire. The first model involved the creation of a green-field university by sending teachers from metropolitan universities to work in the periphery, which is how Tomsk Imperial University was established. The second model, on the contrary, considered normal schools in place as a base for establishing universities. Later, in the Soviet Union, the second model was primarily used to establish institutions of higher education in the regions.
ландшафты, хранящие память о глубокой древности. Эта экспансия описывается нами с точки зрения нарративов и практик, связанных с переосмыслением статуса ландшафта, объявляемого ресурсом нового типа. В процесс прояснения позиций по поводу этого вопроса вовлекаются все социальные группы, претендующие на место в ландшафте, а также сам ландшафт, видоизменяющийся в соответствии с групповыми представлениями об археологическом наследии (режимами наследия) и с вызовами, порождаемыми межгрупповым взаимодействием. На материале полевых исследований в Курганской области и на юге Тюменской области мы описываем группы, активно декларирующие свое мнение по
поводу целей популяризации археологического наследия, а также практики совместной модификации археологических мест, порождающие характерную материальность переосмысляемых ландшафтов.
The article discusses the tourist commodifi cation of archaeological sites in the Tobol Trans-Urals region (Tobol’skoe Zaural’e, Russia). The transformation of the region into a taskscape of professional archaeology associated with the urban centers of the Kurgan and Tyumen regions, as well as its tourist development, run by both the state and private business, involves the archaeological heritage of remote territories into the urban economy. This urban expansion is described here from the perspective of landscape negotiation, that is, the narratives and practices of rethinking the territories interpreted as a resource of the new type. This rethinking process involves all social groups claiming a place in the landscape, as well as the landscape itself, modifi ed both in accordance with group ideas about the archaeological heritage (heritage regimes) and in accordance with the challenges generated by intergroup interaction. Based on fieldwork in the Kurgan region and in the south of the Tyumen region, we identify the main groups participating in negotiation on the promotion of the archaeological heritage, and also describe the practices of mutual modifi cation of archaeological sites, which producing landscapes of negotiation.
наступил в 1990–2000-е гг., когда частными предпринимателями были созданы целые флотилии плавмагазинов, ставших важным фактором обеспечения транспортной доступности и улучшения социально-экономического положения местных сообществ. Исследование выполнено по материалам полевой экспедиции, проведенной летом 2019 г. в акватории Средней и Нижней Оби. Концептуальная рамка исследования строится на основе социальной философии Б. Латура, Дж. Урри и Дж. Ло с характерной для нее аксиоматикой гетерогенного, гибридного мира, находящегося в непрестанном движении, и установкой на изучение сетевых, подвижных и изменчивых форм социальной жизни. Особое
внимание уделяется использованию ландшафтных условий и возможностей (affordances) в формировании и функционировании мобильной торговой инфраструктуры. В случае плавмагазинов наблюдается стирание границ между ландшафтом и транспортной инфраструктурой вплоть до их слияния в единую функциональную систему в смысле Т. Ингольда. Важнейшим условием ее работы является пространственно-временная синхронизация информационных, товарно-денежных и сырьевых потоков, достигаемая благодаря гибридному характеру темпорального режима самого плавмагазина. Рассмотренный кейс открывает возможности для теоретической проблематизации взаимосвязи мобильности, ландшафта и режимов темпоральности.
Floating shops are an important part of the social landscape and life in northern villages located on water traffic ways. The role of the latter is especially important for settlements in the Ob North, where the “Northern supply haul” (deliveries of goods to the Northern Territories) has always been carried out from the south by the Ob-Irtysh River Shipping Company. Floating shops were actively used during the oil and gas development of the Ob North in the late Soviet period, but their “golden age” came in the 1990–2000s, when private entrepreneurs created flotillas of floating shops, which became an important factor in ensuring transport accessibility and improving the socio-economic status of local
communities. The study is based on the materials of a field expedition trip conducted in the summer of 2019 in the water area of the Middle and Lower Ob. The conceptual framework of the study is built on the basis of the social philosophy of Latour, Urry and Law, with its characteristic axiomatics of a heterogeneous, hybrid world in constant motion, and with an orientation toward the study of networked, mobile, and variable forms of social life. In this article, special attention is paid to the use of the landscape conditions and affordanсes for the formation and functioning of the mobile trade infrastructure. In the present case, we observe the elimination of borders between the landscape and the transport
infrastructure until their merger into a unified functional system in the terminology of Ingold. An essential condition for the success of this system is a spatio-temporal synchronization of the information, commodity-money, and raw flows achieved by the hybrid nature of the floating shop’s mode of temporality. This case offers opportunities for the theoretical conceptualization of the interconnection between mobility, landscape, and modes of temporality.
радикальной трансформации российской государственной и общественно-политической жизни 1860–70-х гг. Как всякий политический язык, он развивался в дискуссиях о политическом: истории, политической экономии, международных отношениях и праве. И как всякий политический язык, являлся инструментом рационализации и конструирования реальности. Анализируются риторика и прагматика «защитников Севера России»: промышленников В. Н. Латкина, М. К. Сидорова, общественных деятелей В. Л. Долинского, Д. Л. Мордовцева и др. Пытаясь заручиться поддержкой государства для своих деловых проектов и выступая с позиций «национальной внешней политики», они
развивали алармистско-конспирологический способ говорения (дискурс) о Северном крае, сближаясь тем самым с активно формирующейся консервативно-националистической
оппозицией либеральным реформам. «Северный вопрос» таким образом конструировался как одно из слабых мест либерального правительства. Идеоматика и речевые конструкции
«защитников Севера России» строились на тезисе об угрозе отчуждения Северного края, резонирующем в 1860-е гг. с порожденной польским восстанием 1863–64 гг. моральной
паникой относительно «подрыва» целостности российского государства, а в следующее десятилетие – с «военной тревогой», вызванной восточным кризисом 1875–1878 гг. В
заключении делается вывод о том, что ключевую роль в формировании языка российской арктической политики сыграла общественность, которой, однако, в рассматриваемый
период не удалось добиться включения «северного вопроса» в актуальную общероссийскую повестку.
The study is dedicated to the emergence of the Russian Arctic politics language which is considered as a set of specific idioms, rhetoric, grammars, and categories. The formation of the Russian Arctic politics language took place during drastic transformations of Russian public and civil political life in the 1860s and 1870s. As any political language, it developed through discussions on political matters: political economy, international relations, and law.
Moreover, as every political language, it became an instrument for rationalizing and constructing reality. The rhetoric and pragmatics of the “Russian North protectors”, such as manufacturers V.N. Latkin, M.K. Sidorov, public persons V.L. Dolinskiy, D.L. Mordovtsev, and others, are analyzed in the article. Attempting to gain governmental support
for their business projects and promoting the position of “state international policy”, they developed an alarmist conspiracy method of speech (discourse) about the North of Russia, making themselves closer to the dynamically forming conservative nationalist opposition to the liberal reforms. From that perspective, the “Northern question” was
constructed as one of weak points of the liberal government. Idiomatic and speech constructions of the “Russian North protectors” were grounded on the thesis about the threat of alienation of the North of Russia. In the 1860s, this resonated with the moral panic originated from the Polish riots of 1863–1864 concerning the “disruption” of the
wholeness of the Russian state, and with the “military anxiety” provoked by the eastern crisis of 1875–1876 in the next decade. The author concludes that the key part in forming the Russian Arctic politics language was played by society, which, however, failed to include the “North question” in the current Russian agenda.
Трудности, с которыми экипаж «Моссовета» столкнулся при выполнении поставленной задачи, представляют собой в концентрированном виде весь спектр основных проблем освоения Северного морского пути в 1930-е гг. В статье системно анализируется сложный комплекс природных, технических, административных и личностных факторов, не позволивших пароходу «Моссовет» успешно завершить двойной сквозной проход по всей трассе Северного морского пути. Автор приходит к выводу, что советское освоение Северного морского пути в 1930-е гг. имело все основные признаки, характерные для крупных народно-хозяйственных проектов периода индустриализации: необоснованное завышение планов и каскад повышенных обязательств при ограниченности ресурсов, замещение экономических стимулов и рациональных методов управления политическими кампаниями и угрозой репрессий за «вредительство». Несмотря на мужество и самоотверженный труд судовых экипажей, стремление партийно-государственного руководства к показательным рекордам обернулось самым серьезным в довоенный период срывом работ в Арктике.
Agapov M.G. Soviet Arctic Navigation of 1937: The Unacknowledged Record of the Steamship “Mossovet”
Based on previously unknown archival documents and memoir literature, the article examines the difficulties, achievements and failures in the exploration of the Northern Sea Route by the Soviet Union during the first five-year plans. Using the case-study method, the author focuses on the participation of the steamship “Mossovet” in the navigation of 1937. During the 1937 navigation period the steamship “Mossovet” was to carry out a task of national priority, i.e., for the first time in the Arctic maritime history to make a double through commercial sea trip along the entire Northern Sea Route, sailing from Murmansk to Petropavlovsk-Kamchatsky and backward, finishing in one of European ports.
The problems which the crew of the steamship “Mossovet” were faced with while implementing its task, largely indicated the entire range of problems relating to the exploration of the Northern Sea Route in the 1930s. The article analyzes the sophisticated complex of natural, technical, administrative and personal factors which did not allow the steamship “Mossovet” to successfully finish the two-way passage. The author arrives at the conclusion that the Soviet exploration of the Northern Sea Route in the 1930s had all the signs typical of big national projects during the industrialization period, namely, unreasonably boosted plans and increased obligations in combination with limited resources, employing political campaigns and a threat of repressions against “sabotage” instead of economic incentives and efficient management methods. Despite the courage and commitment of the ship crews, the striving of the party and state leadership for breaking demonstrative records caused the most serious disruption of work in the Arctic in the period prior to the World War II.
рассматриваются социально-антропологические аспекты характерной для Арктической зоны Российской Федерации транспортной мультимодальности, т.е. сочленения в повседневных мобильных практиках разных транспортных средств, официальных и неформальных, постоянных (авиа) и сезонных (наземных и водных) путей сообщения. Если с логистической точки зрения транспортная мультимодальность подразумевает прежде всего сочленение природно-климатических условий, автотехники и профессионального мастерства, то с антропологической
точки зрения не менее важным оказывается сочетание, разграничение и конфронтация складывающихся на «зимнике» различных жизненных укладов, образов места, практик мобильности и т.п. При этом разделительные линии индустриальное — традиционное и официальное — неформальное во многом отступают на второй план. На низовом уровне в выражено гетерогенной коммуникационной среде решающее значение получают по большей части неписанные правила и нормы, складывающиеся и изменяющиеся вокруг конкретных дорожных условий, средств передвижения и практик мобильности, позволяющие пересекать официальные границы, достраивать существующую транспортную инфраструктуру и тем самым обеспечивать связанность пространства
Referring to the example of Yamal peninsula winter roads (“zimniks”), this article covers the issue of socio-anthropological aspects of transport multimodality featured for the Arctic zone of the Russian Federation, in particular combination of different formal and informal types of transport as well as permanent (air) and seasonal
(land and sea) transport routes. From logical perspective, transport multimodality implies primarily a combination of weather-climate conditions, auto equipment and professionalism, and from anthropological point of view, combination, differentiation and
confrontation between different lifestyles, place images, mobility patters, etc. forming on “zimnik” are just as significant. Moreover, such demarcation lines as industrial — traditional and formal — informal mostly recede into the background. On the lower level in strongly defined heterogeneous communicative environment the unwritten rules
and regulations formed and modified according to specific road conditions, type of transport and mobility practices play the crucial part as they allow to cross the official borders, to construct the existing transport infrastructure and, thus, to provide the connectivity of the space.
В качестве исследовательского кейса взята «столица» НК «ЛУКОЙЛ» город Когалым (ХМАО-Югра). На основе данных
комплексного историко-полевого исследования анализируются механизмы производства и оспаривания неравенства. В центре внимания — сложный социальный антагонизм между нефтяниками и не-нефтяниками, причины и динамика которого исследуются, в частности, на примере трансформации празднования Дня Когалыма. Делается вывод о том, что в ситуации монопрофильного города культурная гегемония главенствующей группы обеспечивается посредством тесно связанных друг с другом практик: корпоративной унификации культурного ландшафта города, закрепления в локальном историческом нарративе точки зрения главенствующей группы, рефрейминга профессионального праздника главенствующей группы как общегородского, официальной праздничной коммеморации и ритуалов дара.
The article analyzes the phenomenon of intra-city inequality under the rule of city-forming enterprises in the northern single-industry (oil) town by employing R. Brubaker’s cognitive-linguistic version of social constructivism.
The “capital” of the LUKOIL Oil Company — Kogalym (Khanty-Mansi Autonomous Okrug — Yugra) — was chosen as a research focus. The mechanisms of production and contestation of intra-city inequality in Kogalym are analyzed based on complex historical-field research data. The corporate imageineering (Ch. Rutheiser’s term) of Kogalym, ritual aspects of the town culture, as well as various discursive frameworks of the town’s selfpresentation are considered. We focus our attention on the complex social antagonism between oil workers and non-oil workers; we investigate its causes and dynamics, specifically, through the case of the transformation of the Kogalym Day celebration.
We conclude that — in the context of a single-industry town — the cultural hegemony of the dominant group is ensured through closely related practices: the corporate unification of the cultural landscape of the town, consolidation of the dominant group’s point of view in the local historical narrative, reframing of the professional holiday of the dominant group as town-wide, official holiday commemorations, and gift rituals. The grassroot frustration on the part of the excluded is manifested in the form of a folklore reaction to the symbols of the “dominant” group, the creation of a historical narrative and places of memory alternative to the official canon. At the same time, the specific life cycle of the northern single-industry town’s population considerably diminishes its cultural diversity.
North. Moreover, as the cases of foating shops and winter roads demonstrate, the Yamal landscape has its own agency in assembling space, organizing channels for the fows of goods, money, and raw materials. The fact that transport workers on the Yamal aim to use landscape advantages in order to gain spatial benefts makes
the mobile commercial infrastructure they have created highly adaptive. In terms of T. Ingold (Ingold 2000, 2018), this adaptability frmly links the infrastructure to the surrounding landscape, which results in their merging into a single functional system.
созданному после окончания Первой мировой войны под эгидой Великобритании «еврейскому национальному очагу» в Палестине, проводившаяся в 1920-е–1930-е гг. Большое внимание уделено анализу «коминтерновского», «наркоминдельского» и «хозяйственного» направлениям советской политики. Работа основана на малоизвестных документах из российских архивов.
The monograph is devoted to the Soviet policy regarding the “national home of Jewish people” in Palestine established after the end of the First World War under the aegis of Great Britain, in the 1920-1930s. Much attention is paid to analysis of three Soviet policy areas: Comintern line, Ministry of Foreign Affairs
line and economic cooperation. The research is based on little-known documents from Russian archives.
Российской империи. Весьма продуктивным представляется обращение к исследовательским программам глобальной истории, новой имперской истории, исторической антропологии. Нельзя забывать, что М.К. Сидоров действовал в эпоху множественной трансформации Российской империи, его деятельность, на наш
взгляд, интересна именно тем, что являлась важной частью трансимперских и глобальных процессов.
The main stages in the evolution of the image of a notable Russian entrepreneur, explorer of the European and Siberian North of Russia, and an enthusiast for establishing the sea route to Siberia, Mikhail Konstantinovich Sidorov (1823–1887) in historiography, memoirs, popular science and general fiction, and in the media, are reconstructed. The
role of M.K. Sidorov himself in the formation of his biographical canon is shown. The motifs underlying the campaigns carried out at different times to popularise the figure of M.K. Sidorov are clarified. There have been identified and analysed main topoi for evaluation of the personality, life and work of M.K. Sidorov: “unheard prophet”, “zealot of the North”,
“unmercenary entrepreneur”, “progressive capitalist”, “outstanding dilettante”, among others. The need for a critical turn in the study of the life and works of M.K. Sidorov is argued. In particular, there have been proposed the options for a broader contextualisation and a more focused problematisation of research on the northern entrepreneurship in the later
Russian Empire. It deems very productive resorting to research programmes of global history, new imperial history, and historical anthropology. It should not be forgotten that M.K. Sidorov was active in an epoch of extensive transformation of the Russian Empire; his activities, in our opinion, are interesting precisely because of that they were an important part of the trans-imperial and global processes.
в этом контексте «Север России» был переосмыслен как «Русский Север», что дало новые основания для символического присвоения территорий северных народов.
The normativity of the “Russian North” concept seems self-evident; however, it was introduced only in the mid-19th century and became an integral part of political discourse and everyday language only at the turn of the 19th — 20th centuries. The concept of “Russian North” had been developed in the works of Russian scientists, public figures and officials from the mid-18th to the first half of the 19th centuries, when the cultural construction of the territory implied connections based on both facts and fiction; thus, “Siberia”, “Caucasus”, “Russian North” and other “regions” became analytical categories. They were the result of a diverse set of intellectual operations (observation, description, comparison, systematization, differentiation, etc.) carried out by government officials, scientists and travelers, poets and philosophers. The cultural construction of the northern imperial periphery was inseparable from the cultural construction of the center, since observers from the center could hardly describe the main features of the periphery without simultaneously identifying their starting position. In the second half of the 18th century, the discourse about the Northern territory became a part of the Russian imperial cameralism with its special distribution of territories and their peoples according to the “scale of comparative civilization” (L. Wolff). In the second half of the 19th century, the Russification discourse became dominant, aiming at the radical reassembly of the imperial society as a single nation-state body. Thus, the “North of Russia” was reconsidered as the “Russian North”, which provided new grounds for the symbolic appropriation of the northern peoples’ territories.
северной периферии. Центральным сюжетом исследования является деловое партнерство известного мореплавателя и ученого, адмирала П. И. Крузенштерна и видных деятелей отечественного северного предпринимательства золотопромышленников и купцов В. Н. Латкина и М. К. Сидорова в рамках образованной ими в 1858 г. Печорско-Обской компании для развития промышленности, судоходства и торговли в Северном океане по рекам Печоре
и Оби. На основе подробного анализа проектной, организационной и логистической деятельности компании делается вывод о том, что причины ее краха в середине 1860-х гг. не могут быть объяснены лишь такими отмеченными в историографии объективными факторами, как недостаточная поддержка со стороны государства, противодействие чиновников и конкурентов. Банкротство компании во многом было обусловлено и субъективными
причинами. Так, представление об избыточном богатстве естественных ресурсов Севера России и возможности их легкого извлечения помешало П. И. Крузенштерну, В. Н. Латкину и М. К. Сидорову адекватно оценить всю сложность стоящих перед ними организационно-логистических задач. Склонность компаньонов к визионерству, их расчет на удачу и взаимные обвинения в провале предприятия без анализа собственных просчетов являются не
менее важной частью истории Печорско-Обской компании. Без учета такого рода субъективных факторов в реализации новаторских коммерческих проектов колоссальный опыт отечественного северного предпринимательства не может быть проанализирован комплексно и использован следующими поколениями предпринимателей в полной мере.
The article considers a little examined aspect of the history of Russian entrepreneurship associated with the risky nature of commercial and industrial development of the Russian imperial northern periphery. The central plot of the study is the business partnership of the famous navigator and scientist, Admiral P.I.Kruzenshtern and prominent figures of the Russian northern entrepreneurship of gold miners and merchants V. N. Latkin and M. K. Sidorov within the framework of the Pechora-Ob Company formed by them in 1858 for the development of industry, shipping and trade in the Northern Ocean along the Pechora and Ob rivers. Based on a detailed analysis of the company’s design, organizational and logistics activities, it is concluded that the reasons for its collapse in
the mid-1860s cannot be explained only by objective factors noted in historiography such as insufficient support from the state, opposition from officials and competitors. The bankruptcy of the company was largely due to subjective reasons. Thus, the idea of the excessive wealth of natural resources of Russia’s North and the possibility of their easy extraction prevented P. I. Kruzenshtern, V. N. Latkin and M. K. Sidorov from adequately assessing the complexity of the organizational and logistical tasks facing them. The propensity of the partners to being visionary, their reliance on luck
and mutual accusations of the failure of the enterprise without analyzing their own miscalculations are no less important part of the history of the Pechora-Ob company. Without taking account of such subjective factors in the implementation of innovative commercial projects, the enormous
experience of domestic northern entrepreneurship cannot be analyzed comprehensively and used by the next generations of entrepreneurs in full measure.
This article analyzes a campaign to involve Russian and foreign sailors in discovering a sea route to Siberia. The campaign was launched in the 1860s–1870s by M. K. Sidorov, a Siberian gold miner and public figure (1823–1887). Sidorov’s recruiting campaign is a perfect example of an attempt to establish cooperation between segments of the imperial periphery in the realm of a private commercial project while avoiding direct participation of the imperial center. Sidorov acted as a third party in the communication between the imperial authorities and local communities, successfully pitching himself as an independent, albeit not always successful, actor. The window of opportunity for the enterprising Siberian industrialist opened due to the Great Reforms of the 1860s, which launched the process of a dynamic and multifaceted transformation of the Empire. This process was gradually encompassing the most remote borderland territories of the Empire, including those in the North. But, unlike businessmen from different classes who perceived these territories as a source of enrichment (export of timber, graphite, sea-hunting industry, fisheries, etc.), the imperial center treated its vast northern territorial possessions as a burden and did not want to invest in their development. In the 1860s–1870s, the transportation infrastructure of the northern borderland or the Empire developed largely due to specialists from Great Britain, the United Kingdoms of Sweden and Norway, Finland, the Governorate of Livonia, and Estonia. The northern periphery of the Russian Empire was increasingly falling under foreign influence, which caused concern for private entrepreneurs and government officials. A way to replace foreign sailors was training indigenous peoples of the Russian North in maritime affairs.
Drawing on the example of agitation and propaganda campaigns carried out in the north of the Ob region in the 1930s among the indigenous population, a specific tool of the Soviet ideological indoctrination of the Great Break period — a mobile cinema (installations designed to screen silent and sound films to a small audience in open areas and in premises not equipped with stationary film projectors) — has been comprehensively studied. The mobile cinema is considered as one of the varieties of cultural management technologies that are equally characteristic of all states and empires of the modern era, including the USSR, where, due to the existence of state ideology and low literacy of the population, it was even more important than other cultural technologies. The management supported and strengthened the centralized power, serving as a complement to force and coercion.
Based on the materials of the State Archive of the Socio-Political History of the Tyumen Region, it has been established that the first mobile cinema in the north of the Ob region was created under the auspices of the Committee of the North under the All-Russian Central Executive Committee of the USSR, but it reached its fullest flourishing in the area during the period when the region came under the jurisdiction of the Chief Directorate of the Northern Sea Route (1935–1938). The repertoire of a mobile cinema was compiled centrally, and it included popular science and feature films, united by a common goal, which was the ideological indoctrination of the audience. For representatives of the indigenous peoples of the North, movie screening itself was the most important
experience of joining a new life, akin to the rite of initiation. Indigenous peoples were most interested in movies that narrated about their own daily life: hunting, fishing, travelling. Mobile cinemas were moved around the north by sled and specially equipped boats. The work of a mobile cinema in the north of the Ob region was associated with constant overcoming of a number of problems: the shortage of films, frequent breakdowns of movie cameras, and the lack of qualified projectionists. Nevertheless, mobile cinemas made significant contribution to the modernization of everyday life and worldview of the indigenous peoples of the Ob North.
Public education was as important as military structure, entrepreneurship, and missionary work in developing frontier territories, all of which were used as tools of colonization by modern empires. Imperial experience includes both external and internal colonization. This article presents a social and historical reconstruction of the educational colonization of Western Siberia, considered the longest and most extensive example of internal educational colonization in the Russian Empire. Colonial/peripheral universities were essential to this process, serving as advocates of colonization and agents of decolonization in different historical circumstances. The article analyzes the origins of higher education in Siberia, drawing on discussions about the nature of the soon-to-be Siberian university. Some discussants envisioned an authentic people's, "rustic" university, while others pictured a particularly classical institution of higher education. The author concludes that two models of organizing the peripheral university took shape at the turn of the 20th century in the Russian Empire. The first model involved the creation of a green-field university by sending teachers from metropolitan universities to work in the periphery, which is how Tomsk Imperial University was established. The second model, on the contrary, considered normal schools in place as a base for establishing universities. Later, in the Soviet Union, the second model was primarily used to establish institutions of higher education in the regions.
ландшафты, хранящие память о глубокой древности. Эта экспансия описывается нами с точки зрения нарративов и практик, связанных с переосмыслением статуса ландшафта, объявляемого ресурсом нового типа. В процесс прояснения позиций по поводу этого вопроса вовлекаются все социальные группы, претендующие на место в ландшафте, а также сам ландшафт, видоизменяющийся в соответствии с групповыми представлениями об археологическом наследии (режимами наследия) и с вызовами, порождаемыми межгрупповым взаимодействием. На материале полевых исследований в Курганской области и на юге Тюменской области мы описываем группы, активно декларирующие свое мнение по
поводу целей популяризации археологического наследия, а также практики совместной модификации археологических мест, порождающие характерную материальность переосмысляемых ландшафтов.
The article discusses the tourist commodifi cation of archaeological sites in the Tobol Trans-Urals region (Tobol’skoe Zaural’e, Russia). The transformation of the region into a taskscape of professional archaeology associated with the urban centers of the Kurgan and Tyumen regions, as well as its tourist development, run by both the state and private business, involves the archaeological heritage of remote territories into the urban economy. This urban expansion is described here from the perspective of landscape negotiation, that is, the narratives and practices of rethinking the territories interpreted as a resource of the new type. This rethinking process involves all social groups claiming a place in the landscape, as well as the landscape itself, modifi ed both in accordance with group ideas about the archaeological heritage (heritage regimes) and in accordance with the challenges generated by intergroup interaction. Based on fieldwork in the Kurgan region and in the south of the Tyumen region, we identify the main groups participating in negotiation on the promotion of the archaeological heritage, and also describe the practices of mutual modifi cation of archaeological sites, which producing landscapes of negotiation.
наступил в 1990–2000-е гг., когда частными предпринимателями были созданы целые флотилии плавмагазинов, ставших важным фактором обеспечения транспортной доступности и улучшения социально-экономического положения местных сообществ. Исследование выполнено по материалам полевой экспедиции, проведенной летом 2019 г. в акватории Средней и Нижней Оби. Концептуальная рамка исследования строится на основе социальной философии Б. Латура, Дж. Урри и Дж. Ло с характерной для нее аксиоматикой гетерогенного, гибридного мира, находящегося в непрестанном движении, и установкой на изучение сетевых, подвижных и изменчивых форм социальной жизни. Особое
внимание уделяется использованию ландшафтных условий и возможностей (affordances) в формировании и функционировании мобильной торговой инфраструктуры. В случае плавмагазинов наблюдается стирание границ между ландшафтом и транспортной инфраструктурой вплоть до их слияния в единую функциональную систему в смысле Т. Ингольда. Важнейшим условием ее работы является пространственно-временная синхронизация информационных, товарно-денежных и сырьевых потоков, достигаемая благодаря гибридному характеру темпорального режима самого плавмагазина. Рассмотренный кейс открывает возможности для теоретической проблематизации взаимосвязи мобильности, ландшафта и режимов темпоральности.
Floating shops are an important part of the social landscape and life in northern villages located on water traffic ways. The role of the latter is especially important for settlements in the Ob North, where the “Northern supply haul” (deliveries of goods to the Northern Territories) has always been carried out from the south by the Ob-Irtysh River Shipping Company. Floating shops were actively used during the oil and gas development of the Ob North in the late Soviet period, but their “golden age” came in the 1990–2000s, when private entrepreneurs created flotillas of floating shops, which became an important factor in ensuring transport accessibility and improving the socio-economic status of local
communities. The study is based on the materials of a field expedition trip conducted in the summer of 2019 in the water area of the Middle and Lower Ob. The conceptual framework of the study is built on the basis of the social philosophy of Latour, Urry and Law, with its characteristic axiomatics of a heterogeneous, hybrid world in constant motion, and with an orientation toward the study of networked, mobile, and variable forms of social life. In this article, special attention is paid to the use of the landscape conditions and affordanсes for the formation and functioning of the mobile trade infrastructure. In the present case, we observe the elimination of borders between the landscape and the transport
infrastructure until their merger into a unified functional system in the terminology of Ingold. An essential condition for the success of this system is a spatio-temporal synchronization of the information, commodity-money, and raw flows achieved by the hybrid nature of the floating shop’s mode of temporality. This case offers opportunities for the theoretical conceptualization of the interconnection between mobility, landscape, and modes of temporality.
радикальной трансформации российской государственной и общественно-политической жизни 1860–70-х гг. Как всякий политический язык, он развивался в дискуссиях о политическом: истории, политической экономии, международных отношениях и праве. И как всякий политический язык, являлся инструментом рационализации и конструирования реальности. Анализируются риторика и прагматика «защитников Севера России»: промышленников В. Н. Латкина, М. К. Сидорова, общественных деятелей В. Л. Долинского, Д. Л. Мордовцева и др. Пытаясь заручиться поддержкой государства для своих деловых проектов и выступая с позиций «национальной внешней политики», они
развивали алармистско-конспирологический способ говорения (дискурс) о Северном крае, сближаясь тем самым с активно формирующейся консервативно-националистической
оппозицией либеральным реформам. «Северный вопрос» таким образом конструировался как одно из слабых мест либерального правительства. Идеоматика и речевые конструкции
«защитников Севера России» строились на тезисе об угрозе отчуждения Северного края, резонирующем в 1860-е гг. с порожденной польским восстанием 1863–64 гг. моральной
паникой относительно «подрыва» целостности российского государства, а в следующее десятилетие – с «военной тревогой», вызванной восточным кризисом 1875–1878 гг. В
заключении делается вывод о том, что ключевую роль в формировании языка российской арктической политики сыграла общественность, которой, однако, в рассматриваемый
период не удалось добиться включения «северного вопроса» в актуальную общероссийскую повестку.
The study is dedicated to the emergence of the Russian Arctic politics language which is considered as a set of specific idioms, rhetoric, grammars, and categories. The formation of the Russian Arctic politics language took place during drastic transformations of Russian public and civil political life in the 1860s and 1870s. As any political language, it developed through discussions on political matters: political economy, international relations, and law.
Moreover, as every political language, it became an instrument for rationalizing and constructing reality. The rhetoric and pragmatics of the “Russian North protectors”, such as manufacturers V.N. Latkin, M.K. Sidorov, public persons V.L. Dolinskiy, D.L. Mordovtsev, and others, are analyzed in the article. Attempting to gain governmental support
for their business projects and promoting the position of “state international policy”, they developed an alarmist conspiracy method of speech (discourse) about the North of Russia, making themselves closer to the dynamically forming conservative nationalist opposition to the liberal reforms. From that perspective, the “Northern question” was
constructed as one of weak points of the liberal government. Idiomatic and speech constructions of the “Russian North protectors” were grounded on the thesis about the threat of alienation of the North of Russia. In the 1860s, this resonated with the moral panic originated from the Polish riots of 1863–1864 concerning the “disruption” of the
wholeness of the Russian state, and with the “military anxiety” provoked by the eastern crisis of 1875–1876 in the next decade. The author concludes that the key part in forming the Russian Arctic politics language was played by society, which, however, failed to include the “North question” in the current Russian agenda.
Трудности, с которыми экипаж «Моссовета» столкнулся при выполнении поставленной задачи, представляют собой в концентрированном виде весь спектр основных проблем освоения Северного морского пути в 1930-е гг. В статье системно анализируется сложный комплекс природных, технических, административных и личностных факторов, не позволивших пароходу «Моссовет» успешно завершить двойной сквозной проход по всей трассе Северного морского пути. Автор приходит к выводу, что советское освоение Северного морского пути в 1930-е гг. имело все основные признаки, характерные для крупных народно-хозяйственных проектов периода индустриализации: необоснованное завышение планов и каскад повышенных обязательств при ограниченности ресурсов, замещение экономических стимулов и рациональных методов управления политическими кампаниями и угрозой репрессий за «вредительство». Несмотря на мужество и самоотверженный труд судовых экипажей, стремление партийно-государственного руководства к показательным рекордам обернулось самым серьезным в довоенный период срывом работ в Арктике.
Agapov M.G. Soviet Arctic Navigation of 1937: The Unacknowledged Record of the Steamship “Mossovet”
Based on previously unknown archival documents and memoir literature, the article examines the difficulties, achievements and failures in the exploration of the Northern Sea Route by the Soviet Union during the first five-year plans. Using the case-study method, the author focuses on the participation of the steamship “Mossovet” in the navigation of 1937. During the 1937 navigation period the steamship “Mossovet” was to carry out a task of national priority, i.e., for the first time in the Arctic maritime history to make a double through commercial sea trip along the entire Northern Sea Route, sailing from Murmansk to Petropavlovsk-Kamchatsky and backward, finishing in one of European ports.
The problems which the crew of the steamship “Mossovet” were faced with while implementing its task, largely indicated the entire range of problems relating to the exploration of the Northern Sea Route in the 1930s. The article analyzes the sophisticated complex of natural, technical, administrative and personal factors which did not allow the steamship “Mossovet” to successfully finish the two-way passage. The author arrives at the conclusion that the Soviet exploration of the Northern Sea Route in the 1930s had all the signs typical of big national projects during the industrialization period, namely, unreasonably boosted plans and increased obligations in combination with limited resources, employing political campaigns and a threat of repressions against “sabotage” instead of economic incentives and efficient management methods. Despite the courage and commitment of the ship crews, the striving of the party and state leadership for breaking demonstrative records caused the most serious disruption of work in the Arctic in the period prior to the World War II.
рассматриваются социально-антропологические аспекты характерной для Арктической зоны Российской Федерации транспортной мультимодальности, т.е. сочленения в повседневных мобильных практиках разных транспортных средств, официальных и неформальных, постоянных (авиа) и сезонных (наземных и водных) путей сообщения. Если с логистической точки зрения транспортная мультимодальность подразумевает прежде всего сочленение природно-климатических условий, автотехники и профессионального мастерства, то с антропологической
точки зрения не менее важным оказывается сочетание, разграничение и конфронтация складывающихся на «зимнике» различных жизненных укладов, образов места, практик мобильности и т.п. При этом разделительные линии индустриальное — традиционное и официальное — неформальное во многом отступают на второй план. На низовом уровне в выражено гетерогенной коммуникационной среде решающее значение получают по большей части неписанные правила и нормы, складывающиеся и изменяющиеся вокруг конкретных дорожных условий, средств передвижения и практик мобильности, позволяющие пересекать официальные границы, достраивать существующую транспортную инфраструктуру и тем самым обеспечивать связанность пространства
Referring to the example of Yamal peninsula winter roads (“zimniks”), this article covers the issue of socio-anthropological aspects of transport multimodality featured for the Arctic zone of the Russian Federation, in particular combination of different formal and informal types of transport as well as permanent (air) and seasonal
(land and sea) transport routes. From logical perspective, transport multimodality implies primarily a combination of weather-climate conditions, auto equipment and professionalism, and from anthropological point of view, combination, differentiation and
confrontation between different lifestyles, place images, mobility patters, etc. forming on “zimnik” are just as significant. Moreover, such demarcation lines as industrial — traditional and formal — informal mostly recede into the background. On the lower level in strongly defined heterogeneous communicative environment the unwritten rules
and regulations formed and modified according to specific road conditions, type of transport and mobility practices play the crucial part as they allow to cross the official borders, to construct the existing transport infrastructure and, thus, to provide the connectivity of the space.
В качестве исследовательского кейса взята «столица» НК «ЛУКОЙЛ» город Когалым (ХМАО-Югра). На основе данных
комплексного историко-полевого исследования анализируются механизмы производства и оспаривания неравенства. В центре внимания — сложный социальный антагонизм между нефтяниками и не-нефтяниками, причины и динамика которого исследуются, в частности, на примере трансформации празднования Дня Когалыма. Делается вывод о том, что в ситуации монопрофильного города культурная гегемония главенствующей группы обеспечивается посредством тесно связанных друг с другом практик: корпоративной унификации культурного ландшафта города, закрепления в локальном историческом нарративе точки зрения главенствующей группы, рефрейминга профессионального праздника главенствующей группы как общегородского, официальной праздничной коммеморации и ритуалов дара.
The article analyzes the phenomenon of intra-city inequality under the rule of city-forming enterprises in the northern single-industry (oil) town by employing R. Brubaker’s cognitive-linguistic version of social constructivism.
The “capital” of the LUKOIL Oil Company — Kogalym (Khanty-Mansi Autonomous Okrug — Yugra) — was chosen as a research focus. The mechanisms of production and contestation of intra-city inequality in Kogalym are analyzed based on complex historical-field research data. The corporate imageineering (Ch. Rutheiser’s term) of Kogalym, ritual aspects of the town culture, as well as various discursive frameworks of the town’s selfpresentation are considered. We focus our attention on the complex social antagonism between oil workers and non-oil workers; we investigate its causes and dynamics, specifically, through the case of the transformation of the Kogalym Day celebration.
We conclude that — in the context of a single-industry town — the cultural hegemony of the dominant group is ensured through closely related practices: the corporate unification of the cultural landscape of the town, consolidation of the dominant group’s point of view in the local historical narrative, reframing of the professional holiday of the dominant group as town-wide, official holiday commemorations, and gift rituals. The grassroot frustration on the part of the excluded is manifested in the form of a folklore reaction to the symbols of the “dominant” group, the creation of a historical narrative and places of memory alternative to the official canon. At the same time, the specific life cycle of the northern single-industry town’s population considerably diminishes its cultural diversity.
The article discusses the spontaneous museumification of the Tura river waterfront (Tyumen, Russia). The depression of the Tyumen river port, which followed after changes in the region’s transportation system in the 1990—2000s, and subsequent municipal revitalization of the waterfront (after 2008) resulted in practices whereby the social actors sharing the area would intend to memorialize the waterfront history. We consider these practices, such as the launching of private museums, both real and virtual, as a spontaneous reaction of self-conscious citizens to the municipal development projects that rapidly alter the familiar landscape of streets and neighborhoods. We examine a number of practices aimed not only at conserving historical artefacts and buildings, but also at integrating them into the network of other museums that operate in collaboration with each other, as well as with the urban program of waterfront development, forming a special cultural space.
The article discusses the role of geographical imagination in the development
of the Arctic. At the same time, geographical imagination is understood as a form of
knowledge (in the definition of M. Foucault). Mental images of unexplored lands in no
way were a product of a random fantasy, they were logically derived from the general
geographical views of each era of the ordering of the world. The first part of the article
regards the analysis of the evolution of such ideas about the Arctic. The second part
analyzes the role of geographical imagination in the development of the Arctic on the
example (case study) of the silver deposit in Novaya Zemlya. The phenomenon of “silver rush” that swept the Russian North in the second half of the XVII century is considered. The conclusion develops the idea that the legend of Novaya Zemlya silver mines, as many similar narratives, arose as a result of the performative act (in the definition of J. Austin): tales about Novaya Zemlya silver stories started to be perceived as stories (only) about Novaya Zemlya silver. However, the legend of the silver mines positively influenced the development of Novaya Zemlya, because in the searching process the experience of navigation in the Northern latitudes was accumulated, descriptions and maps of Novaya Zemlya islands were compiled, mineralogical samples were collected.
The specific practice of assignment trips by teachers from large regional higher institutions to work in affiliated outposts operating in the Khanty-Mansi Autonomous Okrug — Yugra and Yamalo-Nenets Autonomous Okrug in the 1990s to the first half of the 2000s is investigated. Under the conditions of the «educational boom», expressed, in particular, in the large-scale «branching» of small northern cities, when almost all of them established networks of affiliated outposts, the «rotation-based» work of the faculty members became a mass phenomenon. «Assignment trip to the North» involved a rather radical, albeit temporary, change of lifestyle. It included three stages: 1) trip to the outpost; 2) «life on the outpost»; 3) return home. The passage by individuals through each of the stages can be correlated with the stages of the classic rite of passage highlighted by A. van Gennep (rites de passage). The first and third stages were associated with a long journey: the trip to the outpost corresponded to the separation phase (separation), during which the individual was detached from the social structure and certain cultural obligations of the «home» (family and «head university»), returning home — the recovery phase (reaggregation), when individuals regain the rights and obligations of a «structural» type, forcing them to structure their behaviour in accordance with usual norms and ethical standards. On the basis of in-depth interviews of rotational teachers, their personal work and leisure experience «at the outposts» is reconstructed, the central point of which
was the experience of being releasing from normative behaviour into communitas (in the meaning of V. Turner), which is expressed, in particular, in the temporary shift of norms and ethical standards. It is concluded that the experience of communitas was a specifically northern phenomenon, since it did not manifest itself under the conditions of the work of the same rotational teachers in other, not northern, affiliated outposts. In other words, the North represents in this case a special world of justification (in the meaning of L. Boltanski and L. Thevenot), with its own logic of substantiation of behaviour that cannot be reduced to the logic of other worlds.
http://fcior.edu.ru/card/14098/pervaya-mirovaya-voyna.html