- Chinese Philosophy, Mythology, Philosophy of History, Chinese mythology, Anthropology of China, Research Methodology, and 26 moreChinese Literature (Literature), Confucian Philosophy, Daoism, Epistemology (Anthropology), Sinology, Confucianism, Chinese Folk Religion, Folktales, Medieval China, Classical Chinese literature, Qing Dynasty (Ch'ing Dynasty), Chinese Textual Culture, China Tang~Song Dynasties, History of Beijing, Medieval Studies, Mythology And Folklore, Chinese Religions, Zoroastrians in China, Medieval Cultural Contacts, Anthropology of Religion, Tang Dynasty, Chinese history (History), Late Imperial-Modern China, Song Dynasty, Ethnohistory, and Han Dynastyedit
The first full Russian translation of late Tang xiaoshuo "Xiao Xiang lu" 瀟湘錄 and "Da Tang qi shi ji" 大唐奇事記. With introduction and commentary.
Research Interests:
"Liang Shuming (1893-1988) is one of the prominent Chinese philosophers. He developed a paradigm thoroughly new for Chinese philosophy and created philosophy of culture that included view on Chinese culture as one of greatest world... more
"Liang Shuming (1893-1988) is one of the prominent Chinese philosophers. He developed a paradigm thoroughly new for Chinese philosophy and created philosophy of culture that included view on Chinese culture as one of greatest world cultural systems. In temporal dimension, this philosophy of culture becomes philosophy of history, much influenced by traditional Chinese views on historical process. The first chapter of the book is a short biographical sketch, while the second and third chapters deal with conceptions of Liang’s predecessors in imperial China and with ontological and epistemological basis of his theory. The author sets forth the main characteristics of Liang Shuming’s philosophy of culture in the fourth chapter, and the fifth chapter chiefly concerns his concept of structure of the world historical process and the sense of history.
Moscow, 2009. ISBN: 978-5-8381-0165-5."
In Russian.
Moscow, 2009. ISBN: 978-5-8381-0165-5."
In Russian.
Research Interests:
Folk religion deities and demons that share some or all of their names and/or basic functions with Daoist and Buddhist deities and demons do not always have their origins in Daoism or Buddhism. This article examines the emergence of Zhong... more
Folk religion deities and demons that share some or all of their names and/or basic functions with Daoist and Buddhist deities and demons do not always have their origins in Daoism or Buddhism. This article examines the emergence of Zhong Kui, a spirit with a complex pedigree, as a part of folk demonology.
Божества и демоны народной религии, которые полностью или частично совпадают по имени и/или по основным функциям с даосскими и буддийскими божествами и демонами, необязательно имеют источником даосизм или буддизм. В настоящей статье рассмотрено появление в «ядре» народной демонологии Чжун Куя – духа со сложной «родословной».
Божества и демоны народной религии, которые полностью или частично совпадают по имени и/или по основным функциям с даосскими и буддийскими божествами и демонами, необязательно имеют источником даосизм или буддизм. В настоящей статье рассмотрено появление в «ядре» народной демонологии Чжун Куя – духа со сложной «родословной».
Research Interests:
In the second half of the nineteenth century at the latest, a legend emerged in Beijing about the sacrificial death of the founder's daughter during the casting of a large bell for the Bell Tower. It is similar to a group of medieval... more
In the second half of the nineteenth century at the latest, a legend emerged in Beijing about the sacrificial death of the founder's daughter during the casting of a large bell for the Bell Tower. It is similar to a group of medieval Chinese tales associated with the cults of patron deities of the crafts. These have their origins in tales from Western regions related to Eastern European stories of walled-up wives. In the case of the Beijing tradition, the religious tale is transformed into a secular legend with, at best, a tenuous connection to a local cult. The story of the casting of a bell for the Bell Tower persists in Beijing's oral tradition to this day. There are also a number of related stories told in other regions of China, as well as Korean tales that are genetically linked to it. The article examines both the structural and semantic features of several mythological stories about the making of a bell for the Bell Tower recorded by Chinese folklorists from the 1950s to the 1980s, alongside those of the first known English (1870s) and the first known Chinese (1930s) amateur recordings of the legend. It also traces the connection of these texts with similar narratives from other regions, as well as with the aforementioned medieval legends of patron deities of crafts, ancient beliefs in the efficacy of human sacrifice for metallurgical production characteristic of the Wu region, and Confucian notions of filial piety.
For citation: Starostina A.B. Beijing Mythological Stories about the Lady of the Bell Foundry. Vestnik NSU. Series: History and Philology. 2024;23(4):9-20. (In Russ.)
Не позже второй половины XIX в Пекине появилось предание о гибели дочери литейщика при отливке большого колокола для Колокольной башни. Оно родственно группе связанных с культами покровителей ремесла сюжетов о духах людей, бросившихся в печь. Религиозное предание эволюционировало, превратившись в секулярную городскую легенду. В статье рассмотрены особенности нескольких мифологических рассказов об изготовлении колокола на башне Чжунлоу, зафиксированных фольклористами в Пекине с 1950-х по 1980-е гг. Одновременно уделено внимание первой известной англоязычной (1870-е гг.) и первой известной китайской (1930-е гг.) любительским записям пекинского предания о колоколе и материалам интернет-фольклора. Прослежена связь этих текстов с современными им аналогичными нарративами из других регионов, а также со средневековыми преданиями о покровителях ремесла, с древней верой в действенность человеческой жертвы для металлургического производства и конфуцианскими представлениями о почтительности к родителям.
Для цитирования: Старостина А. Б. Пекинские мифологические рассказы о Матушке Колокольного литья // Вестник НГУ. Серия: История, филология. 2024;23(4):9-20.
For citation: Starostina A.B. Beijing Mythological Stories about the Lady of the Bell Foundry. Vestnik NSU. Series: History and Philology. 2024;23(4):9-20. (In Russ.)
Не позже второй половины XIX в Пекине появилось предание о гибели дочери литейщика при отливке большого колокола для Колокольной башни. Оно родственно группе связанных с культами покровителей ремесла сюжетов о духах людей, бросившихся в печь. Религиозное предание эволюционировало, превратившись в секулярную городскую легенду. В статье рассмотрены особенности нескольких мифологических рассказов об изготовлении колокола на башне Чжунлоу, зафиксированных фольклористами в Пекине с 1950-х по 1980-е гг. Одновременно уделено внимание первой известной англоязычной (1870-е гг.) и первой известной китайской (1930-е гг.) любительским записям пекинского предания о колоколе и материалам интернет-фольклора. Прослежена связь этих текстов с современными им аналогичными нарративами из других регионов, а также со средневековыми преданиями о покровителях ремесла, с древней верой в действенность человеческой жертвы для металлургического производства и конфуцианскими представлениями о почтительности к родителям.
Для цитирования: Старостина А. Б. Пекинские мифологические рассказы о Матушке Колокольного литья // Вестник НГУ. Серия: История, филология. 2024;23(4):9-20.
Research Interests:
The Legend of the Yellow Crane Tower. From the History of the Chinese Oikotype of AaTh 676 In the second half of the 20th century, numerous tales belonging to the “Open Sesame” type (AaTh 676) were recorded in China. Many of them contain... more
The Legend of the Yellow Crane Tower. From the History of the Chinese Oikotype of AaTh 676
In the second half of the 20th century, numerous tales belonging to the “Open Sesame” type (AaTh 676) were recorded in China. Many of them contain some elements that can also be found in medieval Chinese narrative prose. In this context, the article examines some contemporary records of an 11th – 12th centuries urban legend associated with a rock near the Huanghelou, or Yellow Crane Tower in Ezhou (a prefecture within the boundaries of modern Wuhan city in Hubei province), including a short monorhymic poem written by the poet Su Shi (1037–1101). It has been argued that this urban legend combines motifs found in two different groups of medieval mythological stories. The first group is based on the motif of the treasure hidden in the mountain, while the second has as its main motif an underground Daoist paradise full of immortals that can be reached by means of an acoustic signal. A possible connection between the legend and the local tradition of aurifiction (the imitation of gold) is noticed. The article discusses also an early Chinese written source that contains both an occurrence of the motif “Door opens in mountain” (D1552.0.1 according to S. Thompson), common to both groups, and a mention of the acoustic signal required to enter a magical cave. This source is “Xi yu ji”, or “Records on the Western Regions”, the travelogue written in the 7th century by the Buddhist monk and traveller Xuanzang. However, neither a treasure nor a Daoist paradise is mentioned in this text.
Во второй половине XX в. в материковом Китае были записаны многочисленные сказки, относящиеся к сюжетному типу «Сезам, откройся» (АaТh 676). Большая их часть содержит элементы, которые можно было найти уже в китайской средневековой сюжетной прозе. С этой точки зрения были рассмотрены несколько близких по времени (XI – начало XII в.) записей городской легенды, которая была связана со скалой поблизости от Хуанхэ лоу – башни Желтых журавлей в округе Эчжоу (находился в границах современного г. Ухань в провинции Хубэй), в том числе монорим из 22 строчек, написанный поэтом Су Ши (1037–1101). В этой легенде были объединены мотивы, ранее встречавшиеся в двух разных по тематике группах китайских средневековых мифологических рассказов.
Первая из групп строится вокруг мотива сокровищ, хранящихся в горе. Что касается второй группы рассказов, то для нее основной мотив – подземный даосский рай, в который можно попасть с помощью акустического сигнала (стука). В статье также была прослежена возможная связь легенды о сокровище башни Желтых журавлей с локальной традицией изготовления имитаций золота. О случайных находках таких имитаций в интересующий нас период упоминается в работе Шэнь Ко (1031–1095) «Мэнси би тань» («Записи бесед в Мэнси»). В статье указан ранний китайский письменный источник, в котором присутствуют одновременно и общий для обеих групп мотив «В горе открывается дверь» (D1552.0.1 по С. Томпсону) и упоминание об акустическом сигнале (формуле и стуке), необходимом для проникновения в пещеру: это относящийся к VII в. травелог буддийского монаха Сюаньцзана «Си юй цзи» («Записки о Западном крае»). Ни о сокровище, ни о даосском рае тем не менее в этом памятнике речь не идет.
In the second half of the 20th century, numerous tales belonging to the “Open Sesame” type (AaTh 676) were recorded in China. Many of them contain some elements that can also be found in medieval Chinese narrative prose. In this context, the article examines some contemporary records of an 11th – 12th centuries urban legend associated with a rock near the Huanghelou, or Yellow Crane Tower in Ezhou (a prefecture within the boundaries of modern Wuhan city in Hubei province), including a short monorhymic poem written by the poet Su Shi (1037–1101). It has been argued that this urban legend combines motifs found in two different groups of medieval mythological stories. The first group is based on the motif of the treasure hidden in the mountain, while the second has as its main motif an underground Daoist paradise full of immortals that can be reached by means of an acoustic signal. A possible connection between the legend and the local tradition of aurifiction (the imitation of gold) is noticed. The article discusses also an early Chinese written source that contains both an occurrence of the motif “Door opens in mountain” (D1552.0.1 according to S. Thompson), common to both groups, and a mention of the acoustic signal required to enter a magical cave. This source is “Xi yu ji”, or “Records on the Western Regions”, the travelogue written in the 7th century by the Buddhist monk and traveller Xuanzang. However, neither a treasure nor a Daoist paradise is mentioned in this text.
Во второй половине XX в. в материковом Китае были записаны многочисленные сказки, относящиеся к сюжетному типу «Сезам, откройся» (АaТh 676). Большая их часть содержит элементы, которые можно было найти уже в китайской средневековой сюжетной прозе. С этой точки зрения были рассмотрены несколько близких по времени (XI – начало XII в.) записей городской легенды, которая была связана со скалой поблизости от Хуанхэ лоу – башни Желтых журавлей в округе Эчжоу (находился в границах современного г. Ухань в провинции Хубэй), в том числе монорим из 22 строчек, написанный поэтом Су Ши (1037–1101). В этой легенде были объединены мотивы, ранее встречавшиеся в двух разных по тематике группах китайских средневековых мифологических рассказов.
Первая из групп строится вокруг мотива сокровищ, хранящихся в горе. Что касается второй группы рассказов, то для нее основной мотив – подземный даосский рай, в который можно попасть с помощью акустического сигнала (стука). В статье также была прослежена возможная связь легенды о сокровище башни Желтых журавлей с локальной традицией изготовления имитаций золота. О случайных находках таких имитаций в интересующий нас период упоминается в работе Шэнь Ко (1031–1095) «Мэнси би тань» («Записи бесед в Мэнси»). В статье указан ранний китайский письменный источник, в котором присутствуют одновременно и общий для обеих групп мотив «В горе открывается дверь» (D1552.0.1 по С. Томпсону) и упоминание об акустическом сигнале (формуле и стуке), необходимом для проникновения в пещеру: это относящийся к VII в. травелог буддийского монаха Сюаньцзана «Си юй цзи» («Записки о Западном крае»). Ни о сокровище, ни о даосском рае тем не менее в этом памятнике речь не идет.
Research Interests:
A Daoist Priest as Magical Helper in Pei Xing’s Novella “The Tale of Xue Zhao” The article aims to confirm the hypothesis presented in 2011 that the chuanqi tale “Xue Zhao” by Pei Xing (9th century) contains a sequence of motifs... more
A Daoist Priest as Magical Helper in Pei Xing’s Novella “The Tale of Xue Zhao”
The article aims to confirm the hypothesis presented in 2011 that the chuanqi tale “Xue Zhao” by Pei Xing (9th century) contains a sequence of motifs characteristic of the international tale type “Sleeping Beauty” (no. 410 in the Aarne – Thompson Index). The role of the Daoist Celestial master Shen (Shen Yuan / Shen Yuanzhi) as a helper is considered. The author provides some data on the image of Master Shen as the companion of Emperor Xuanzong on his lunar journey in Tang fiction. The article proves the existence of parallel characters to Shen Yuan in the early Western European versions of the “Sleeping Beauty”.
Статья направлена на подтверждение выдвинутой еще в 2011 г. гипотезы о том, что в новелле Пэй Сина «Повесть о Сюэ Чжао» (IX в.) обнаруживается последовательность мотивов, которые свойственны международному сюжетному типу «Спящая красавица» (№ 410 по указателю Аарне-Томпсона). Рассмотрена роль даосского Небесного наставника Шэня (Шэнь Юаня, или Шэнь Юаньчжи) как волшебного помощника героев. Приведены некоторые данные, касающиеся изображения путешествия на Луну в танской литературе и Небесного наставника Шэня как спутника императора Сюань-цзуна (Минхуана) во время этого путешествия. Продемонстрировано наличие персонажных параллелей для Небесного наставника Шэня в ранних (XIII-XIV вв.) западноевропейских версиях «Спящей красавицы». Поставлен вопрос об инокультурном источнике сюжета танской новеллы.
The article aims to confirm the hypothesis presented in 2011 that the chuanqi tale “Xue Zhao” by Pei Xing (9th century) contains a sequence of motifs characteristic of the international tale type “Sleeping Beauty” (no. 410 in the Aarne – Thompson Index). The role of the Daoist Celestial master Shen (Shen Yuan / Shen Yuanzhi) as a helper is considered. The author provides some data on the image of Master Shen as the companion of Emperor Xuanzong on his lunar journey in Tang fiction. The article proves the existence of parallel characters to Shen Yuan in the early Western European versions of the “Sleeping Beauty”.
Статья направлена на подтверждение выдвинутой еще в 2011 г. гипотезы о том, что в новелле Пэй Сина «Повесть о Сюэ Чжао» (IX в.) обнаруживается последовательность мотивов, которые свойственны международному сюжетному типу «Спящая красавица» (№ 410 по указателю Аарне-Томпсона). Рассмотрена роль даосского Небесного наставника Шэня (Шэнь Юаня, или Шэнь Юаньчжи) как волшебного помощника героев. Приведены некоторые данные, касающиеся изображения путешествия на Луну в танской литературе и Небесного наставника Шэня как спутника императора Сюань-цзуна (Минхуана) во время этого путешествия. Продемонстрировано наличие персонажных параллелей для Небесного наставника Шэня в ранних (XIII-XIV вв.) западноевропейских версиях «Спящей красавицы». Поставлен вопрос об инокультурном источнике сюжета танской новеллы.
Research Interests:
On the question of the origin of legends about Melusine and Madame White Snake This paper examines the origins of two legends that are close in structure and content: the Western European tale of Melusine and the Chinese tale of the... more
On the question of the origin of legends about Melusine and Madame White Snake
This paper examines the origins of two legends that are close in structure and content: the Western European tale of Melusine and the Chinese tale of the White Snake. The author accepts Ding Naitong's conclusion about the genetic link between the ancient story of the taming of a shape-shifting empousa (witch or lamia) by Apollonius of Tyana in the 3rd century biography written by Lucius Flavius Philostratus and a) late medieval Chinese tales of the White Snake, beginning with the story of Feng Menlong in the 17th century, and b) Western European stories of marriages with demonic women from the 12th and 13 th centuries, including Walter Map’s Henno cum dentibus. On this basis, and with the help of additional data, mainly a fragment of Nizami’s Iskandar-nāmeh and two stories from Hong Mai’s (1123–1202) collection Yijian zhi (“Records of Yi Jian”), an attempt has been made to clarify the relationship between all these plots, as well as between them and the Melusine legend. The article raises the question of a possible connection between the figure of Xu Xuan, who was the protagonist ofFeng Menglong’s tale, and Apollonius of Tyana as a character in a mythological narrative.
В статье рассмотрено происхождение близких структурно и содержательно легенд — западноевропейской о Мелюзине и китайской о Белой змее. Автор принимает вывод Дин Найтуна о генетической связи рассказа об укрощении оборотня Аполлонием Тианским в написанной Флавием Филостратом биографии, с одной стороны, с китайскими позднесредневековыми нарративами о Белой змее, начиная с повести Фэн Мэнлуна, а с другой — с западноевропейскими рассказами XII–XIII вв. о союзах с демоническими женщинами. Предпринята попытка на этой основе и с привлечением дополнительных данных — в первую очередь фрагмента «Искендер-намэ» Низами и рассказов из свода Хун Мая «Ицзянь чжи» — уточнить родственные отношения между всеми этими сюжетами, а также между ними и легендой о Мелюзине.
This paper examines the origins of two legends that are close in structure and content: the Western European tale of Melusine and the Chinese tale of the White Snake. The author accepts Ding Naitong's conclusion about the genetic link between the ancient story of the taming of a shape-shifting empousa (witch or lamia) by Apollonius of Tyana in the 3rd century biography written by Lucius Flavius Philostratus and a) late medieval Chinese tales of the White Snake, beginning with the story of Feng Menlong in the 17th century, and b) Western European stories of marriages with demonic women from the 12th and 13 th centuries, including Walter Map’s Henno cum dentibus. On this basis, and with the help of additional data, mainly a fragment of Nizami’s Iskandar-nāmeh and two stories from Hong Mai’s (1123–1202) collection Yijian zhi (“Records of Yi Jian”), an attempt has been made to clarify the relationship between all these plots, as well as between them and the Melusine legend. The article raises the question of a possible connection between the figure of Xu Xuan, who was the protagonist ofFeng Menglong’s tale, and Apollonius of Tyana as a character in a mythological narrative.
В статье рассмотрено происхождение близких структурно и содержательно легенд — западноевропейской о Мелюзине и китайской о Белой змее. Автор принимает вывод Дин Найтуна о генетической связи рассказа об укрощении оборотня Аполлонием Тианским в написанной Флавием Филостратом биографии, с одной стороны, с китайскими позднесредневековыми нарративами о Белой змее, начиная с повести Фэн Мэнлуна, а с другой — с западноевропейскими рассказами XII–XIII вв. о союзах с демоническими женщинами. Предпринята попытка на этой основе и с привлечением дополнительных данных — в первую очередь фрагмента «Искендер-намэ» Низами и рассказов из свода Хун Мая «Ицзянь чжи» — уточнить родственные отношения между всеми этими сюжетами, а также между ними и легендой о Мелюзине.
Research Interests:
Статья посвящена содержанию дискуссии о сыновней почтительности и конфуцианском принципе «сын и отец друг друга покрывают», в которой приняли участие многие видные ученые-философы в КНР. Первый этап дискуссии, открытой Лю Цинпином, длился... more
Статья посвящена содержанию дискуссии о сыновней почтительности и конфуцианском принципе «сын и отец друг друга покрывают», в которой приняли участие многие видные ученые-философы в КНР. Первый этап дискуссии, открытой Лю Цинпином, длился с 2002 по 2004 гг., второй был открыт в 2006 г. публикацией в журнале «Сюэ хай» статьи Дэн Сяомана.
Research Interests:
This article examines the sources and nature of the first attempt to systematically describe Chinese folklore for comparative purposes. The index of Chinese folk tales in the 12th chapter of NB Dennis's monograph "The Folklore of China"... more
This article examines the sources and nature of the first attempt to systematically describe Chinese folklore for comparative purposes. The index of Chinese folk tales in the 12th chapter of NB Dennis's monograph "The Folklore of China" (1876) was based on a scheme by S. Baring-Gould, which was published as an appendix to W. Henderson's collection of English folklore (1866). In turn, Baring-Gould improved the model created by J.-G. von Hahn and published in the first volume of the collection of Greek and Albanian tales (1864). The 1876 index is shorter than its predecessors: it has 15 "roots" (roughly corresponding to the tale types), 9 of which Dennis himself identified; von Hahn had 40 such types, and Baring-Gould had 51. If von Hahn and Dennis used elements of the migrationist position in their schemes, Baring-Gould was merely following the early ideas of the mythological school about a single ancient source of Indo-European folklore. Dennis had a broader perspective which allowed him to consider the parallels between the mythological traditions of all inhabited continents in his book, but in the index he compares Chinese tales mainly with Indo-European, reflecting the influence of the 'Sino-Aryan' movement popular among Sinologists in the 1870s.
В статье рассмотрены источники и специфика первой попытки систематического описания китайского фольклора для сравнительных целей. Помещенный в 12-й главе монографии Н.Б. Денниса «Фольклор Китая» (1876) указатель китайских сказок и легенд был составлен на основе схемы С. Баринг-Гулда, приложенной к собранию английского фольклора У. Хендерсона (1866). В свою очередь, Баринг-Гулд усовершенствовал модель, созданную Й.-Г. фон Ханом и опубликованную в первом томе его собрания греческих и албан ских сказок (1864). Указатель 1876 г. короче своих предшественников: в нем насчитывается 15 «корней» (которые примерно соответствуют сюжетным типам). Девять из них Деннис выделил самостоятельно; у фон Хана таких типов было 40, а у Баринг-Гулда-51. Если фон Хан и Деннис в своих построениях учитывали позицию миграционистов, то Баринг-Гулд исходил только из ранних представлений мифологической школы о едином древнем источнике индоевропейского фольклора. Деннис располагал более широкой перспективой, которая позволила ему учитывать в книге параллели между мифологическими традициями всех обитаемых континентов; но в указателе он сопоставляет китайские сказки преимущественно с индоевропейскими, в чем сказалось влияние популярной в 1870-е гг. среди синологов школы «сино-арийства».
В статье рассмотрены источники и специфика первой попытки систематического описания китайского фольклора для сравнительных целей. Помещенный в 12-й главе монографии Н.Б. Денниса «Фольклор Китая» (1876) указатель китайских сказок и легенд был составлен на основе схемы С. Баринг-Гулда, приложенной к собранию английского фольклора У. Хендерсона (1866). В свою очередь, Баринг-Гулд усовершенствовал модель, созданную Й.-Г. фон Ханом и опубликованную в первом томе его собрания греческих и албан ских сказок (1864). Указатель 1876 г. короче своих предшественников: в нем насчитывается 15 «корней» (которые примерно соответствуют сюжетным типам). Девять из них Деннис выделил самостоятельно; у фон Хана таких типов было 40, а у Баринг-Гулда-51. Если фон Хан и Деннис в своих построениях учитывали позицию миграционистов, то Баринг-Гулд исходил только из ранних представлений мифологической школы о едином древнем источнике индоевропейского фольклора. Деннис располагал более широкой перспективой, которая позволила ему учитывать в книге параллели между мифологическими традициями всех обитаемых континентов; но в указателе он сопоставляет китайские сказки преимущественно с индоевропейскими, в чем сказалось влияние популярной в 1870-е гг. среди синологов школы «сино-арийства».
Research Interests:
Chinese Legends about the Construction Sacrifice in the 8th — 9th Centuries and Worship of the Smithing Goddesses Legends of women who threw themselves into a smelting furnace and became patron goddesses of blacksmiths and founders... more
Chinese Legends about the Construction Sacrifice in the 8th — 9th Centuries and Worship of the Smithing Goddesses
Legends of women who threw themselves into a smelting furnace and became patron goddesses of blacksmiths and founders (so-called tou lu shen) have existed in China since the 8th century. Cults for such goddesses have been common in many regions for more than a thousand years, but their origins remain unknown.
Two Tang stories about the construction of city walls in Balkh and Fenzhou, respectively, must be considered as parallels to the first surviving record of the legend of a goddess of the furnace. Identifying the motifs that make up these stories in turn allows us to establish their affinity with a group of Indian and Eastern European tales of walled-up wives.
Легенды о так называемых тоу лу шэнь - женщинах, бросившихся в плавильную печь и ставших после этого покровительницами кузнечного и литейного дела - известны в Китае с VIII в. Культы таких богинь были распространены во многих регионах в течение тысячи лет с лишним. Тем не менее происхождение их до сих пор не было известно.
Параллели первой записи легенды о богине кузнечного горна (из сборника «Цзи вэнь» - «То, что слышал», составленного Ню Су) находятся среди включенных в свод «Тайпин гуан цзи» танских рассказов и посвящены строительству стен городов - соответственно Фэньчжоу и Балха. В свою очередь, разбор этих двух рассказов по мотивам позволяет установить их родство с группой сюжетов о замурованной жене, распространенных в наши дни в Индии и в Восточной Европе.
Legends of women who threw themselves into a smelting furnace and became patron goddesses of blacksmiths and founders (so-called tou lu shen) have existed in China since the 8th century. Cults for such goddesses have been common in many regions for more than a thousand years, but their origins remain unknown.
Two Tang stories about the construction of city walls in Balkh and Fenzhou, respectively, must be considered as parallels to the first surviving record of the legend of a goddess of the furnace. Identifying the motifs that make up these stories in turn allows us to establish their affinity with a group of Indian and Eastern European tales of walled-up wives.
Легенды о так называемых тоу лу шэнь - женщинах, бросившихся в плавильную печь и ставших после этого покровительницами кузнечного и литейного дела - известны в Китае с VIII в. Культы таких богинь были распространены во многих регионах в течение тысячи лет с лишним. Тем не менее происхождение их до сих пор не было известно.
Параллели первой записи легенды о богине кузнечного горна (из сборника «Цзи вэнь» - «То, что слышал», составленного Ню Су) находятся среди включенных в свод «Тайпин гуан цзи» танских рассказов и посвящены строительству стен городов - соответственно Фэньчжоу и Балха. В свою очередь, разбор этих двух рассказов по мотивам позволяет установить их родство с группой сюжетов о замурованной жене, распространенных в наши дни в Индии и в Восточной Европе.
Research Interests:
A Eurasian motif complex built around the illusion of a flood was described by Artёm Koz'min in 2011 under the preliminary name of the Saint Euplus Miracle. Subsequently, this discovery proved to be productive in the understanding of the... more
A Eurasian motif complex built around the illusion of a flood was described by Artёm Koz'min in 2011 under the preliminary name of the Saint Euplus Miracle. Subsequently, this discovery proved to be productive in the understanding of the development of some Chinese plots including the image of a magic paintbrush. This article deals with a combination of the magic paintbrush image and the borrowed motif complex centred around water that apears miraculously, or the illusion of it, in Chinese tradition. The image of a magic brush has been widespread in the literature and folklore of China for centuries, although this combination, which underlies the famous tale Ma Liang and his Magic Brush, remains unnoticed.
The aim of the article is to describe the Chinese version of the Saint Euplus Miracle and to point out its characteristic features. In all the Chinese examples analysed, the role of the magic helper was prominent, while in the non-Chinese cases the helper was generally absent. Another feature specific to the Chinese cases was the helper giving the hero a magic object to use in drawing or painting.
The aim of the article is to describe the Chinese version of the Saint Euplus Miracle and to point out its characteristic features. In all the Chinese examples analysed, the role of the magic helper was prominent, while in the non-Chinese cases the helper was generally absent. Another feature specific to the Chinese cases was the helper giving the hero a magic object to use in drawing or painting.
Research Interests:
Статья посвящена предполагаемой фольклорной основе трёх китайских новелл эпохи Тан о вторжении мужа в сон жены: «Записок о трёх снах» Бо Синцзяня, «Студента Чжана» Ли Мэя и «Дугу Сяшу» Сюэ Юйсы. Психологизм, свойственный этим новеллам,... more
Статья посвящена предполагаемой фольклорной основе трёх китайских новелл эпохи Тан о вторжении мужа в сон жены: «Записок о трёх снах» Бо Синцзяня, «Студента Чжана» Ли Мэя и «Дугу Сяшу» Сюэ Юйсы. Психологизм, свойственный этим новеллам, маскирует их содержательную близость к фольклорным рассказам о путевой встрече со сверхъестественным или необычайным. Использование китайского и инокультурного сравнительного материала позволяет показать, что эти новеллы обязаны своим появлением вере в ночные пиршества духов и возможности участия в них человека. Все они строятся на сказочной модели спасения брачного партнера: прекращая сон жены, герой тем самым избавляет ее от наваждения. В ту же группу следует включить еще около десятка китайских нарративов VIII-X вв., в центре которых находится участие женщины в празднествах духов. Своим возникновением подобные сюжеты, не имеющие близких аналогов в предшествующей и последующей китайской традиции, наиболее вероятно, обязаны влиянию фольклора и верований иранских народов. Ключевые слова китайский фольклор, фольклор Центральной Азии, танская новелла, миграция сюжетов Для цитирования Старостина А. Б. Фольклорная основа трех позднетанских новелл о вторжении в чужой сон // Вестник НГУ.
The article aims to explore alleged folklore basis of three Chinese chuanqi tales about a husband's intrusion into his wife's dream written during the middle-late Tang period, namely, the first episode of “A Record of Three Dreams” by Bai Xingjian, “Student Zhang” by Li Mei, and “Dugu Xiashu” by Xue Yusi. The psychologism inherent in these stories masks their closeness to folklore and literature tales about supernatural or uncommon road encounters. The use of Chinese and foreign comparative material allows us to show that these stories originate in belief in the night feasts of spirits and in the possibility of humans participating in those feasts. Two of the three tales, “Student Zhang” and “Dugu Xiashu”, also contain the international motif of a musician engaged to entertain spirits or devils during their night revels. All three chuanqi are based on a fairy-tale concept of rescuing a spouse: by interrupting his wife’s sleep, the hero thus saves her from spirit possession that could end badly for her.
It is possible to conclude that the international tale type of the three tales about a husband's intrusion into his wife's dream come, in some respects, closest to is “The Danced-out Shoes”. About a dozen Chinese narratives of the 8th – 10th centuries in the centre of which is the participation of a woman in the night feasts of spirits including even Daoist immortals should be assigned to the same group. Such plots, which have no close analogues in previous and subsequent Chinese tradition, most likely owe their appearance to the influence of folklore and beliefs of the Iranian peoples.
The article aims to explore alleged folklore basis of three Chinese chuanqi tales about a husband's intrusion into his wife's dream written during the middle-late Tang period, namely, the first episode of “A Record of Three Dreams” by Bai Xingjian, “Student Zhang” by Li Mei, and “Dugu Xiashu” by Xue Yusi. The psychologism inherent in these stories masks their closeness to folklore and literature tales about supernatural or uncommon road encounters. The use of Chinese and foreign comparative material allows us to show that these stories originate in belief in the night feasts of spirits and in the possibility of humans participating in those feasts. Two of the three tales, “Student Zhang” and “Dugu Xiashu”, also contain the international motif of a musician engaged to entertain spirits or devils during their night revels. All three chuanqi are based on a fairy-tale concept of rescuing a spouse: by interrupting his wife’s sleep, the hero thus saves her from spirit possession that could end badly for her.
It is possible to conclude that the international tale type of the three tales about a husband's intrusion into his wife's dream come, in some respects, closest to is “The Danced-out Shoes”. About a dozen Chinese narratives of the 8th – 10th centuries in the centre of which is the participation of a woman in the night feasts of spirits including even Daoist immortals should be assigned to the same group. Such plots, which have no close analogues in previous and subsequent Chinese tradition, most likely owe their appearance to the influence of folklore and beliefs of the Iranian peoples.
Research Interests:
Старостина А. Б. Чудесный колонок в хэбэйском фольклоре // Традиционная культура. 2022. Т. 23. No 1. С. 69–79. This article examines the beliefs concerning weasel (Mustela sibirica, or huang-shu-lang, huangyou, huang pi-zi) as a... more
Старостина А. Б. Чудесный колонок в хэбэйском фольклоре //
Традиционная культура. 2022. Т. 23. No 1. С. 69–79.
This article examines the beliefs concerning weasel (Mustela sibirica, or huang-shu-lang, huangyou, huang pi-zi) as a mythological character that are widespread in our time in the vicinity of Beijing and Tianjin, as well as in the south of Hebei province. It makes use of field materials and data from forums as well as other Internet resources of mainland China. The weasel as a carrier of supernatural abilities is often included among the “four great families” or “five sacred animals,” beliefs about which spread in China in the seventeenth century with the accession of the Manchu house of Qing. However, in Hebei, it is now mostly perceived as an independent deity. Sometimes a magic weasel is described as an enricher: for example, it can contribute to the prosperity of its patronized family and bring it things stolen from other places. Magic weasel can manipulate people, causing hysterical disorder or preventing a tardy traveler from finding a way home at dusk. Similar abilities can be attributed to ordinary weasels, in such cases, the informants often offer parascientific explanations. The weasel is asked for help in case of illness; if necessary, he can presumably find out one’s future. Weasels can also possess a medium-healer or an ordinary person, in the latter case becoming the cause of illness. The last part of the article describes stories about how the weasels try to gain immortality.
В статье рассмотрены распространенные в наше время в окрестностях Пекина и Тяньцзиня, а также на юге провинции Хэбэй представления о колонке (хуан-шу-лан, хуанъю, хуан пи-цзы) как мифологическом персонаже. Использованы полевые материалы и данные форумов и других интернет-ресурсов материкового Китая. Обладающего сверхъестественными способностями колонка часто включают в число «четырех великих семей» или «пяти священных животных», представления о которых распространились в Китае в XVII в. с воцарением маньчжурского дома Цин; однако в Хэбэе он сейчас по большей части воспринимается как самостоятельное божество. Иногда чудесного колонка описывают как обогатителя: так, он может в целом способствовать процветанию покровительствуемой семьи или непосредственно приносить в дом похищенные в других местах продукты. Чудесный колонок способен манипулировать людьми, вызывая истерическое расстройство или препятствуя запоздалому путнику найти дом в сумерках. Подобные способности могут приписывать и обычным колонкам, находя в таком случае для них паранаучные объяснения. К колонку обращаются за помощью при болезни или при необходимости узнать собственное будущее. Колонок также может вселяться в медиума-целителя или в обычного человека, в последнем случае становясь причиной его болезни. Последняя часть статьи посвящена рассказам о способах, с помощью которых чудесный колонок пытается обрести бессмертие.
Традиционная культура. 2022. Т. 23. No 1. С. 69–79.
This article examines the beliefs concerning weasel (Mustela sibirica, or huang-shu-lang, huangyou, huang pi-zi) as a mythological character that are widespread in our time in the vicinity of Beijing and Tianjin, as well as in the south of Hebei province. It makes use of field materials and data from forums as well as other Internet resources of mainland China. The weasel as a carrier of supernatural abilities is often included among the “four great families” or “five sacred animals,” beliefs about which spread in China in the seventeenth century with the accession of the Manchu house of Qing. However, in Hebei, it is now mostly perceived as an independent deity. Sometimes a magic weasel is described as an enricher: for example, it can contribute to the prosperity of its patronized family and bring it things stolen from other places. Magic weasel can manipulate people, causing hysterical disorder or preventing a tardy traveler from finding a way home at dusk. Similar abilities can be attributed to ordinary weasels, in such cases, the informants often offer parascientific explanations. The weasel is asked for help in case of illness; if necessary, he can presumably find out one’s future. Weasels can also possess a medium-healer or an ordinary person, in the latter case becoming the cause of illness. The last part of the article describes stories about how the weasels try to gain immortality.
В статье рассмотрены распространенные в наше время в окрестностях Пекина и Тяньцзиня, а также на юге провинции Хэбэй представления о колонке (хуан-шу-лан, хуанъю, хуан пи-цзы) как мифологическом персонаже. Использованы полевые материалы и данные форумов и других интернет-ресурсов материкового Китая. Обладающего сверхъестественными способностями колонка часто включают в число «четырех великих семей» или «пяти священных животных», представления о которых распространились в Китае в XVII в. с воцарением маньчжурского дома Цин; однако в Хэбэе он сейчас по большей части воспринимается как самостоятельное божество. Иногда чудесного колонка описывают как обогатителя: так, он может в целом способствовать процветанию покровительствуемой семьи или непосредственно приносить в дом похищенные в других местах продукты. Чудесный колонок способен манипулировать людьми, вызывая истерическое расстройство или препятствуя запоздалому путнику найти дом в сумерках. Подобные способности могут приписывать и обычным колонкам, находя в таком случае для них паранаучные объяснения. К колонку обращаются за помощью при болезни или при необходимости узнать собственное будущее. Колонок также может вселяться в медиума-целителя или в обычного человека, в последнем случае становясь причиной его болезни. Последняя часть статьи посвящена рассказам о способах, с помощью которых чудесный колонок пытается обрести бессмертие.
Research Interests:
Китайские средневековые парадоксография и сюжетная проза дают богатый материал для исследования кросс-культурных контактов. В русле этого направления с использованием методов компаративистики обсуждается ряд особенностей сюжета об... more
Китайские средневековые парадоксография и сюжетная проза дают богатый материал для исследования кросс-культурных контактов. В русле этого направления с использованием методов компаративистики обсуждается ряд особенностей сюжета об отсроченной смерти безголового всадника в раннесредневековой китайской письменной традиции. Самая ранняя известная фиксация данного сюжета относится к V–VI вв. н. э. Она связана с именем некоего Цзя Юна (или Цзя Мэна). Цель статьи – показать продуктивность постановки отдельного парадоксографического текста с явными следами инокультурного влияния в сравнительный контекст исследования. Рассмотрены некоторые параллели к рассказу в других фольклорных традициях – от современных южнокитайских, вьетнамских и североиндийских до средневековой русской, реконструирована общая логика сюжета, а также выявлены несколько способов его адаптации к средневековой китайской картине мира.
The Mission of the Headless Horseman: on a Migrating Plot in Chinese “Records of Anomalies"
Chinese medieval prose provides rich material for the study of cross-cultural contacts. In line with this vector of research, the article discusses some features of the plot about the delayed death of a headless horseman in early medieval Chinese prose using the methods of comparative studies. The earliest known written fixation of the plot dates back to the 5 th – 6 th centuries; it was associated with the name of a certain Jia Yong (or Jia Meng). The article aims to demonstrate the fruitfulness of a comparative approach applied to a case of a paradoxographical text possessing clear traces of foreign cultural influence. The article discusses the parallels of the story that exist in other folklore traditions, from modern South Chinese and North Indian to medieval Russian. The general logic of the plot is reconstructed, and some ways of its adaptation to the medieval Chinese world picture are revealed.
The Mission of the Headless Horseman: on a Migrating Plot in Chinese “Records of Anomalies"
Chinese medieval prose provides rich material for the study of cross-cultural contacts. In line with this vector of research, the article discusses some features of the plot about the delayed death of a headless horseman in early medieval Chinese prose using the methods of comparative studies. The earliest known written fixation of the plot dates back to the 5 th – 6 th centuries; it was associated with the name of a certain Jia Yong (or Jia Meng). The article aims to demonstrate the fruitfulness of a comparative approach applied to a case of a paradoxographical text possessing clear traces of foreign cultural influence. The article discusses the parallels of the story that exist in other folklore traditions, from modern South Chinese and North Indian to medieval Russian. The general logic of the plot is reconstructed, and some ways of its adaptation to the medieval Chinese world picture are revealed.
Research Interests:
The scholarly study of Chinese folklore began in the middle of the 19th century. Pioneering research had been conducted by Europeans, who were familiar with current works in this area and gained access to the field, archival, and book... more
The scholarly study of Chinese folklore began in the middle of the 19th century. Pioneering research had been conducted by Europeans, who were familiar with current works in this area and gained access to the field, archival, and book sources in different regions of China. Among the first people who embarked on the study of Chinese folklore was British journalist and diplomat Nicholas Belfield Dennys. In 1876, he published the monography of Chinese folklore studies: “The Folk-Lore of China, and Its Affinities with That of the Aryan and Semitic Races”. His goal was to view Chinese folklore in a global context; for its implementation, he compiled the first elementary index of plots and motifs of Chinese folklore. The Chinese themselves commenced the academic study of the folklore of China several decades later, relying largely on the developments of their European predecessors. In the 1920s, the book by Dennys became known in China, however, it had little impact on Chinese folklore studies. The data the book contained mostly was not new to the researchers in China, the method used to compile the index was known to them earlier, and comparative studies in the region were in their cradle at this time. In the West, up to the middle of the 20th century, Dennys’ book was often consulted in search of comparative Chinese material. Nevertheless, some of the author’s finds have never received further development. The place of this work in the history of the comparative study of Chinese folklore also remained rather uncertain. This article describes the context in which “The Folk-Lore of China” appeared, examines the author’s methodological premises, as well as the role of his findings in the further development of folklore studies.
Начало научному изучению китайского фольклора было положено в середине XIX в. европейцами, знакомыми с актуальными трудами в этой сфере и получившими доступ к полевым, архивным и книжным источникам в разных районах Китая. В числе первых людей, обратившихся к таким исследованиям, был британский журналист и дипломат Н. Б. Деннис (Dennys, Nicholas Belfield, 1839–1900). В 1876 г. вышла его книга «Фольклор Китая и его родство с фольклором арийской и семитской рас». Целью автора было рассмотрение китайского фольклора в мировом контексте, для ее достижения он составил первый простейший указатель сюжетов и мотивов китайского фольклора. Сами китайцы занялись академическими исследованиями своего фольклора несколькими десятилетиями позже, во многом опираясь на наработки европейских предшественников. В 1920-е гг. они познакомились с книгой Денниса, но влияние она оказала небольшое: материал по большей части не был нов для исследователей в Китае, метод, использованный для составления указателя, стал им известен раньше, а сравнительные исследования в регионе в это время только начинались. На Западе же вплоть до середины XX в. к книге Денниса часто обращались в поисках китайского материала для сравнительных исследований. Тем не менее ряд находок автора так и не был освоен. Остается недостаточно проясненным и место его работы в истории сравнительного изучения китайского фольклора.
В настоящей статье дана характеристика контекста, в котором появился «Фольклор Китая», рассмотрены методологические предпосылки автора, а также роль его находок в дальнейшем развитии фольклористики.
Начало научному изучению китайского фольклора было положено в середине XIX в. европейцами, знакомыми с актуальными трудами в этой сфере и получившими доступ к полевым, архивным и книжным источникам в разных районах Китая. В числе первых людей, обратившихся к таким исследованиям, был британский журналист и дипломат Н. Б. Деннис (Dennys, Nicholas Belfield, 1839–1900). В 1876 г. вышла его книга «Фольклор Китая и его родство с фольклором арийской и семитской рас». Целью автора было рассмотрение китайского фольклора в мировом контексте, для ее достижения он составил первый простейший указатель сюжетов и мотивов китайского фольклора. Сами китайцы занялись академическими исследованиями своего фольклора несколькими десятилетиями позже, во многом опираясь на наработки европейских предшественников. В 1920-е гг. они познакомились с книгой Денниса, но влияние она оказала небольшое: материал по большей части не был нов для исследователей в Китае, метод, использованный для составления указателя, стал им известен раньше, а сравнительные исследования в регионе в это время только начинались. На Западе же вплоть до середины XX в. к книге Денниса часто обращались в поисках китайского материала для сравнительных исследований. Тем не менее ряд находок автора так и не был освоен. Остается недостаточно проясненным и место его работы в истории сравнительного изучения китайского фольклора.
В настоящей статье дана характеристика контекста, в котором появился «Фольклор Китая», рассмотрены методологические предпосылки автора, а также роль его находок в дальнейшем развитии фольклористики.
Research Interests:
The Grateful Dead as a Matchmaker: on the Problem of Tale Migration During the Tang era (618–907), literati were most intensely interested in foreign tales and their plots. Together with the long-existing tradition of recording and... more
The Grateful Dead as a Matchmaker: on the Problem of Tale Migration
During the Tang era (618–907), literati were most intensely interested in foreign tales and their plots. Together with the long-existing tradition of recording and processing oral “tales of the miraculous”, this led to the fact that many stories, which were to appear in the Western written sources several centuries later, had been first recorded in Tang China. When analyzing such narratives, special attention should be paid to identifying apparently new features added for adaptation to the Chinese tradition. The story “Mou Ying”, included in the late Tang collection “Xiao Xiang Lu”, combines the features of the international tale types “The Grateful Dead” (ATU 505) and “The Spirit in Blue Light” (ATU 562).An attempt is made to prove that “Spirit in Blue Light” has an advantage here and, thus, “Mou Ying” turns out to be the earliest fi xation of this tale type.
Эпоха Тан (618-907) отмечена интенсивным интересом литераторов к инокультурным сюжетам. Вместе с длительно существовавшей традицией записи и переработки устных «рассказов об удивительном» это приводило к тому, что многие сказочные сюжеты, которым предстояло быть записанными на Западе еще через несколько столетий, получали первую фиксацию именно в танском Китае. При анализе таких нарративов особого внимания требует выявление привнесенных элементов, позволявших адаптировать их к китайской традиции. Рассказ «Моу Ин», включенный в позднетанский сборник «Сяо Сян лу» («Записи с берегов рек Сяо и Сян»), соединяет в себе черты международных сказочных типов «Благодарный мертвец» (АТУ 505) и «Дух в голубом свете» (АТУ 562). В настоящей работе предпринята попытка доказать, что преимуществом здесь обладает «Дух в голубом свете», и таким образом «Моу Ин» оказывается самой ранней фиксацией данного сюжетного типа.
Благодарный мертвец как сват: к вопросу о миграции сюжетов // Тексты магии и магия текстов: картина мира, словесность и верования Восточной Азии. Под науч. ред. И. С. Смирнова; сост. и отв. ред. Е. В. Волчкова, О. М. Мазо, А. А. Соловьева, А. Б. Старостина. М.: ВШЭ, 2022. С. 267–280.
During the Tang era (618–907), literati were most intensely interested in foreign tales and their plots. Together with the long-existing tradition of recording and processing oral “tales of the miraculous”, this led to the fact that many stories, which were to appear in the Western written sources several centuries later, had been first recorded in Tang China. When analyzing such narratives, special attention should be paid to identifying apparently new features added for adaptation to the Chinese tradition. The story “Mou Ying”, included in the late Tang collection “Xiao Xiang Lu”, combines the features of the international tale types “The Grateful Dead” (ATU 505) and “The Spirit in Blue Light” (ATU 562).An attempt is made to prove that “Spirit in Blue Light” has an advantage here and, thus, “Mou Ying” turns out to be the earliest fi xation of this tale type.
Эпоха Тан (618-907) отмечена интенсивным интересом литераторов к инокультурным сюжетам. Вместе с длительно существовавшей традицией записи и переработки устных «рассказов об удивительном» это приводило к тому, что многие сказочные сюжеты, которым предстояло быть записанными на Западе еще через несколько столетий, получали первую фиксацию именно в танском Китае. При анализе таких нарративов особого внимания требует выявление привнесенных элементов, позволявших адаптировать их к китайской традиции. Рассказ «Моу Ин», включенный в позднетанский сборник «Сяо Сян лу» («Записи с берегов рек Сяо и Сян»), соединяет в себе черты международных сказочных типов «Благодарный мертвец» (АТУ 505) и «Дух в голубом свете» (АТУ 562). В настоящей работе предпринята попытка доказать, что преимуществом здесь обладает «Дух в голубом свете», и таким образом «Моу Ин» оказывается самой ранней фиксацией данного сюжетного типа.
Благодарный мертвец как сват: к вопросу о миграции сюжетов // Тексты магии и магия текстов: картина мира, словесность и верования Восточной Азии. Под науч. ред. И. С. Смирнова; сост. и отв. ред. Е. В. Волчкова, О. М. Мазо, А. А. Соловьева, А. Б. Старостина. М.: ВШЭ, 2022. С. 267–280.
Research Interests:
In this paper, we offer a new Russian translation and an extensive commentary to the first chapter of “New Words” (Xīn yǔ), a Hàn-era treatise usually attributed to the intellectual Lu Jia. This text, frequently overlooked in the general... more
In this paper, we offer a new Russian translation and an extensive commentary to the first chapter of “New Words” (Xīn yǔ), a Hàn-era treatise usually attributed to the intellectual Lu Jia. This text, frequently overlooked in the general perspective of Hàn philosophy, is actually of fundamental importance to the entire philosophical tradition of the Hàn period. Primary attention is paid to the commentary, compiled by the authors as a side project in the course of their work on a new type of dictionary for Classical Chinese; defined as having a “linguo-philological” nature, it combines elements of corpus analysis with linguistic analysis that takes into account the current state of knowledge of historical phonology, grammar, and lexicology of Old Chinese.
Research Interests:
Paper presented at 中日俄比较民俗学国际研讨会 conference in Wuhan (autumn 2017). Tale type ATU411 in medieval Europe and China.
Research Interests:
In this paper, the author offers a perspective on the evolution of the Hairy Maiden (Mao-nü) legends in Chinese written and oral tradition, from the twelfth century to the present day, on the material of poems, short stories and records... more
In this paper, the author offers a perspective on the evolution of the Hairy Maiden (Mao-nü) legends in Chinese written and oral tradition, from the twelfth century to the present day, on the material of poems, short stories and records of the collectors of the Song – Qing eras, as well as memories of Hebei from the 1920s – 1940s and modern collections of fairy tales and legends. Attention is also paid to the pre-Song history of the character. Field research data from 2014–2016 were used in the article. Mao-nü lives in wooded mountains; she is benevolent towards people. Stories about her can be divided into two distinctive groups. In the first group, she is a supernatural being for whom there is no return to ordinary life. In the second group, she returns to human existence, leaves the liminal zone, and is doomed to die. W. Eberhard and Li Jianguo constructed the schemes close to the invariant of the Mao-nü plot. However, a few stories do not correspond to those schemes as a whole or their parts in which the Hairy Maiden acts as a magical assistant. The paper describes the concept of Mao-nü as a deity and traces the connection of the Mao-nü stories to the Daoist hagiography (from "Lie xian zhuan" and on). The author also provides data on the perception of Mao-nü in the visual arts. The paper elaborates on the evidences that prove the direct descendance of the plot of the revolutionary opera "The White-Haired Girl" from ancient folklore. It describes further how the "revolutionary play" influenced the circulation of stories concerning the White-Haired fairy. An attempt is made to determine how the Hairy Maiden's stories are connected to the stories about the "wild hairy people," including the Great Wall's builders. The author notes that for contemporary stories about Mao-nü, the proximity to written sources and links to the Huashan mountains are characteristic.
Research Interests:
SOURCES OF PU SONGLING’S MINIATURE TALE "MAKING ANIMALS" The reconstruction of the author’s original strategy in the collection Liao Zhai zhi yi (聊齋誌異) implies the ascertaining of the extent to which the text reflects the ethnographic and... more
SOURCES OF PU SONGLING’S MINIATURE TALE "MAKING ANIMALS"
The reconstruction of the author’s original strategy in the collection Liao Zhai zhi yi (聊齋誌異) implies the ascertaining of the extent to which the text reflects the ethnographic and folklore facts contemporary for Pu Songling. The article offers an attempt of the approach based on the examination of a miniature tale called "Making Animals" (Zao chu, 造畜). Researchers see its origins either in the Tang story "Third Lady of Banqiao Bridge" (9th century) or in current demonological beliefs. An analysis of the general structure of the miniature and its lexical features has been conducted. On its basis, as well as on the basis of the comparison of the text with earlier works about the transformation of human beings into animals, we conclude that the sources of the tale were ethnographic information obtained by the author in everyday life, and the story "Third Lady…" combined with several widespread folklore motifs.
Реконструкция авторской стратегии в сборнике «Ляо Чжай чжи и» (聊齋誌異) подразумевает определение того, в какой степени текст отражает современные Пу Сунлину этнографические и фольклорные реалии. В статье предложен подход к решению этой задачи на материале миниатюры «Превращение
в скотов» («Цзао чу», 造畜). В исследовательской литературе ее возводят или к танскому рассказу «Третья хозяйка с моста Баньцяо» (IX в.), или к актуальным для времени написания демонологическим представлениям. На основе анализа общей структуры миниатюры и ее лексических особенностей, а также сравнения текста с более ранними произведениями, посвященными превращениям людей в животных, сделан вывод о том, что источниками текста стали доступные автору в повседневной жизни этнографические сведения, а также переработанное ядро рассказа «Третья хозяйка…», дополненное широко распространенными фольклорными мотивами.
В сборнике Проблемы литератур Дальнего Востока: Избранные материалы IX международной научной конференции, Санкт-Петербург, 28–30 января 2021 года. Санкт-Петербург: Санкт-Петербургский государственный университет, 2021. – С. 56-68.
The reconstruction of the author’s original strategy in the collection Liao Zhai zhi yi (聊齋誌異) implies the ascertaining of the extent to which the text reflects the ethnographic and folklore facts contemporary for Pu Songling. The article offers an attempt of the approach based on the examination of a miniature tale called "Making Animals" (Zao chu, 造畜). Researchers see its origins either in the Tang story "Third Lady of Banqiao Bridge" (9th century) or in current demonological beliefs. An analysis of the general structure of the miniature and its lexical features has been conducted. On its basis, as well as on the basis of the comparison of the text with earlier works about the transformation of human beings into animals, we conclude that the sources of the tale were ethnographic information obtained by the author in everyday life, and the story "Third Lady…" combined with several widespread folklore motifs.
Реконструкция авторской стратегии в сборнике «Ляо Чжай чжи и» (聊齋誌異) подразумевает определение того, в какой степени текст отражает современные Пу Сунлину этнографические и фольклорные реалии. В статье предложен подход к решению этой задачи на материале миниатюры «Превращение
в скотов» («Цзао чу», 造畜). В исследовательской литературе ее возводят или к танскому рассказу «Третья хозяйка с моста Баньцяо» (IX в.), или к актуальным для времени написания демонологическим представлениям. На основе анализа общей структуры миниатюры и ее лексических особенностей, а также сравнения текста с более ранними произведениями, посвященными превращениям людей в животных, сделан вывод о том, что источниками текста стали доступные автору в повседневной жизни этнографические сведения, а также переработанное ядро рассказа «Третья хозяйка…», дополненное широко распространенными фольклорными мотивами.
В сборнике Проблемы литератур Дальнего Востока: Избранные материалы IX международной научной конференции, Санкт-Петербург, 28–30 января 2021 года. Санкт-Петербург: Санкт-Петербургский государственный университет, 2021. – С. 56-68.
Research Interests:
Рассказ «Жена секретаря» из средневекового китайского сборника «Обширные записки о странном» («Гуан и цзи», VIII в.) содержит несколько мотивов, в указателе С. Томпсона включенных в группу «Обычаи ведьм». Они нетипичны для средневековой... more
Рассказ «Жена секретаря» из средневекового китайского сборника «Обширные записки о странном» («Гуан и цзи», VIII в.) содержит несколько мотивов, в указателе С. Томпсона включенных в группу «Обычаи ведьм». Они нетипичны для средневековой китайской повествовательной прозы, зато могут сосуществовать в подобной связке в значительно более поздних европейских сюжетах (включая сюжетный тип СУС –832**).
В статье сделано предположение о том, что запись в «Обширных записках о странном» основана на переработке центральноазиатского устного рассказа.
В статье сделано предположение о том, что запись в «Обширных записках о странном» основана на переработке центральноазиатского устного рассказа.
Research Interests:
Старостина А. Б. Деревянный журавль Гао Пяня: о моделях чудесных птиц в Китае эпохи Тан (619-907 гг.) // Вестник Московского университета. Серия 13: Востоковедение. 2021. № 1. С. 58-71. Статья посвящена особенностям взаимодействия... more
Старостина А. Б. Деревянный журавль Гао Пяня: о моделях чудесных птиц в Китае эпохи Тан (619-907 гг.) //
Вестник Московского университета. Серия 13: Востоковедение. 2021. № 1. С. 58-71.
Статья посвящена особенностям взаимодействия устных и письменных сюжетных нарративов и ритуальных практик в ситуации интенсивного взаимодействия культур. Исследование построено на анализе трех эпизодов использования высокопоставленными функционерами Танской империи деревянных журавлей в религиозных и магических целях, описанных в «Старой истории Тан» («Цзю Тан шу») и в «Повествовании о колдовской смуте в Гуанлине»
(«Гуанлин яо луань чжи»). Описано проникновение в Китай бытовавшего в Индии и в Центральной Азии сюжета о деревянной птице. Разобрано несколько примеров его влияния на повествовательную прозу, а также на религиозную обрядность и на сферу приватных магических практик.
Сделано предположение о том, что заимствованный с Запада образ чудесной деревянной птицы был включен в систему имитативной магии, а сакрализация ремесленного мастерства была соединена с верой в вознесение на небеса верхом на журавле. Подобный подход нашел отражение и в двух рассказах из сборников, составленных в конце IX – начале X в.
The article is devoted to the characteristics of the interaction between the oral and written narratives and ritual practices during times of the intensive contacts of cultures. The study is based on the analysis of three cases of using wooden cranes for religious and magical purposes by high-ranking functionaries of the Tang Empire (619–907) described in “Old Tang History” (“Jiu Tang shu”) and “Chronicle of the Sorcerers’ Chaos in Guangling” (“Guangling yao luan zhi”). The article clarifies the Chinese perception of a legend of a magic wooden bird widespread in India and Central Asia in the early middle ages. The story’s infl uence on Chinese narrative prose and religious rituals and the sphere of private magical practices is explored.
Presumably, the borrowed image of a wonder bird made of wood was included in the system of imitative magic. During the process, the sacralization of craftsmanship was combined with the belief in the ascension of an immortal to heaven riding on a crane. Later, this approach was refl ected in two stories from collections of narrative prose of the 9th – 10th centuries.
Вестник Московского университета. Серия 13: Востоковедение. 2021. № 1. С. 58-71.
Статья посвящена особенностям взаимодействия устных и письменных сюжетных нарративов и ритуальных практик в ситуации интенсивного взаимодействия культур. Исследование построено на анализе трех эпизодов использования высокопоставленными функционерами Танской империи деревянных журавлей в религиозных и магических целях, описанных в «Старой истории Тан» («Цзю Тан шу») и в «Повествовании о колдовской смуте в Гуанлине»
(«Гуанлин яо луань чжи»). Описано проникновение в Китай бытовавшего в Индии и в Центральной Азии сюжета о деревянной птице. Разобрано несколько примеров его влияния на повествовательную прозу, а также на религиозную обрядность и на сферу приватных магических практик.
Сделано предположение о том, что заимствованный с Запада образ чудесной деревянной птицы был включен в систему имитативной магии, а сакрализация ремесленного мастерства была соединена с верой в вознесение на небеса верхом на журавле. Подобный подход нашел отражение и в двух рассказах из сборников, составленных в конце IX – начале X в.
The article is devoted to the characteristics of the interaction between the oral and written narratives and ritual practices during times of the intensive contacts of cultures. The study is based on the analysis of three cases of using wooden cranes for religious and magical purposes by high-ranking functionaries of the Tang Empire (619–907) described in “Old Tang History” (“Jiu Tang shu”) and “Chronicle of the Sorcerers’ Chaos in Guangling” (“Guangling yao luan zhi”). The article clarifies the Chinese perception of a legend of a magic wooden bird widespread in India and Central Asia in the early middle ages. The story’s infl uence on Chinese narrative prose and religious rituals and the sphere of private magical practices is explored.
Presumably, the borrowed image of a wonder bird made of wood was included in the system of imitative magic. During the process, the sacralization of craftsmanship was combined with the belief in the ascension of an immortal to heaven riding on a crane. Later, this approach was refl ected in two stories from collections of narrative prose of the 9th – 10th centuries.
Research Interests:
The article aims to clarify the relations between the early versions of tale type ATU 575. Examining the range of Chinese accounts concerning various wooden birds, the author concludes that two groups can be distinguished. The first... more
The article aims to clarify the relations between the early versions of tale type ATU 575. Examining the range of Chinese accounts concerning various wooden birds, the author concludes that two groups can be distinguished. The first consists of stories about flying wooden kite-like birds that are not used as vehicles, while in the second, we deal with wooden birds that can carry people. Records belonging to the second group and evidently having their origin in Indian and Central Asian folk tradition appear later in China. An attempt is made to restore possible outlines of the tale type's ancestral stories. The article states that the tale of an enamoured weaver in the Panchatantra evolves from the structure of such an ancestral story.
Research Interests:
Староcтина, А. Б. (2020). Летучая мышь как мировое зло: фейковые новости о причине пандемии и их источники. Фольклор и антропология города, III(1–2), 203–213. DOI: 10.22394/26583895-2020-3-1-2-203-213. В статье представлено описание... more
Староcтина, А. Б. (2020). Летучая мышь как мировое зло: фейковые новости о причине пандемии и их источники. Фольклор и антропология города, III(1–2), 203–213. DOI: 10.22394/26583895-2020-3-1-2-203-213.
В статье представлено описание того, как эволюционировал в интернете слух о супе из летучей мыши. Отмечена связь актуальных фольклорных нарративов о летучей мыши со стереотипами культурного расизма вне Китая и с неприязнью к богатым потребителям мяса диких животных внутри Китая. Рассмотрены источники слуха о супе из летучей мыши, связь этого слуха с фейковыми новостями, а также особенности его
распространения в Рунете. Всплеск интереса к слуху о супе из летучей мыши как источнике эпидемии пришелся на январь 2020 года. После серии опровержений слуха в мировых СМИ циркуляция его версий, имевших агрессивную окраску, несколько ослабла. Широкое распространение мотива «супа из летучей мыши» привело к тому, что его сокращенное упоминание может использоваться для нейтрально-иронического маркирования начала эпидемии. В Китае одним из результатов хождения слуха
стало превращение летучей мыши в символ диких животных, находящихся под угрозой из-за их употребления в пищу. В Рунете мотив «супа из летучей мыши» наиболее активно эксплуатировался в шутках и анекдотахю
The article describes the evolution of the “bat soup” rumor on the Internet. It outlines the connection of current folklore narratives about “bat soup” with stereotypes of cultural racism outside of China and with hostility towards wealthy consumers of wildfowl and venison in mainland China. The article studies the sources of this rumor, its connection to fake news, and the characteristics of its spreading in Russian-speaking segment of the Internet.
A surge of interest in the “bat soup” rumor occurred in January 2020. After a series of contradictions of the rumor in news media worldwide the circulation of its aggressive versions diminished somewhat. The wide distribution of the “bat soup” motif led to using of the concise version of it to mark, in a neutral/ironic way, the start of the pandemic. In China one of the consequences of the circulation of the rumor was that bats became a symbol of wild animals endangered due to consumption of them by humans. In Russian-speaking segment of the Internet the “bat soup” motif was mostly exploited in jokes and anecdotes.
В статье представлено описание того, как эволюционировал в интернете слух о супе из летучей мыши. Отмечена связь актуальных фольклорных нарративов о летучей мыши со стереотипами культурного расизма вне Китая и с неприязнью к богатым потребителям мяса диких животных внутри Китая. Рассмотрены источники слуха о супе из летучей мыши, связь этого слуха с фейковыми новостями, а также особенности его
распространения в Рунете. Всплеск интереса к слуху о супе из летучей мыши как источнике эпидемии пришелся на январь 2020 года. После серии опровержений слуха в мировых СМИ циркуляция его версий, имевших агрессивную окраску, несколько ослабла. Широкое распространение мотива «супа из летучей мыши» привело к тому, что его сокращенное упоминание может использоваться для нейтрально-иронического маркирования начала эпидемии. В Китае одним из результатов хождения слуха
стало превращение летучей мыши в символ диких животных, находящихся под угрозой из-за их употребления в пищу. В Рунете мотив «супа из летучей мыши» наиболее активно эксплуатировался в шутках и анекдотахю
The article describes the evolution of the “bat soup” rumor on the Internet. It outlines the connection of current folklore narratives about “bat soup” with stereotypes of cultural racism outside of China and with hostility towards wealthy consumers of wildfowl and venison in mainland China. The article studies the sources of this rumor, its connection to fake news, and the characteristics of its spreading in Russian-speaking segment of the Internet.
A surge of interest in the “bat soup” rumor occurred in January 2020. After a series of contradictions of the rumor in news media worldwide the circulation of its aggressive versions diminished somewhat. The wide distribution of the “bat soup” motif led to using of the concise version of it to mark, in a neutral/ironic way, the start of the pandemic. In China one of the consequences of the circulation of the rumor was that bats became a symbol of wild animals endangered due to consumption of them by humans. In Russian-speaking segment of the Internet the “bat soup” motif was mostly exploited in jokes and anecdotes.
Research Interests:
В сборнике V века «Ю мин лу» 幽明錄 помещён рассказ о том, как привидение каноноведа Чжэн Сюаня посетило одного из основателей «учения о сокровенном» (сюань сюэ) Ван Би незадолго до смерти последнего. В статье рассмотрен вопрос о возможном... more
В сборнике V века «Ю мин лу» 幽明錄 помещён рассказ о том, как привидение каноноведа Чжэн Сюаня посетило одного из основателей «учения о сокровенном» (сюань сюэ) Ван Би незадолго до смерти последнего. В статье рассмотрен вопрос о возможном времени происхождения этой легенды. Конфликт между парадигмами ханьского каноноведения и сюань сюэ был серьёзным. Тем не менее обстоятельства, предшествовавшие смерти Ван Би, заставляют предположить, что в легенде отражён не столько этот конфликт, сколько противостояние близких двору учёных в первой половине V века.
Research Interests:
Гора Тайшань, расположенная на территории нынешней провинции Шаньдун, одна из наиболее известных китайских священных гор, уже к началу новой эры стала одним из мест, куда, согласно поверьям, отправлялись души умерших людей. Ещё в эпоху... more
Гора Тайшань, расположенная на территории нынешней провинции Шаньдун, одна из наиболее известных китайских священных гор, уже к началу новой эры стала одним из мест, куда, согласно поверьям, отправлялись души умерших людей. Ещё в эпоху Хань появляются упоминания о Тайшаньской подземной управе. В статье рассмотрена структура и функции потустороннего мира Тайшань в VI - X веках на материале сюжетной прозы.
Усовершенствованная система имперской бюрократии отразилась в представлениях о потустороннем мире. Рассматриваемой эпохе принадлежит представление подгорного мира большой конторой окружного правителя, заваленной делами, в которых не всегда удаётся разобраться даже местным бюрократам.
Интеграция Тайшаньской управы в систему буддийских адов продолжалась, но непоследовательно, статус правителя Тайшани не был прояснён. Тайшаньскую управу пытались оставить за собой и даосы. И вне интересов даосов и буддистов лежали рассказы о деятельности мелких локальных божеств – родственников правителя Тайшани.
Усовершенствованная система имперской бюрократии отразилась в представлениях о потустороннем мире. Рассматриваемой эпохе принадлежит представление подгорного мира большой конторой окружного правителя, заваленной делами, в которых не всегда удаётся разобраться даже местным бюрократам.
Интеграция Тайшаньской управы в систему буддийских адов продолжалась, но непоследовательно, статус правителя Тайшани не был прояснён. Тайшаньскую управу пытались оставить за собой и даосы. И вне интересов даосов и буддистов лежали рассказы о деятельности мелких локальных божеств – родственников правителя Тайшани.
Research Interests:
This article is an attempt to find out how one of the leaders of the revival of Antiquity movement in China, the philosopher Han Yu (768–824), perceived the place of the Han era philosopher Yang Xiong (53 BCE – 18 CE) in the history of... more
This article is an attempt to find out how one of the leaders of the revival of Antiquity movement in China, the philosopher Han Yu (768–824), perceived the place of the Han era philosopher Yang Xiong (53 BCE – 18 CE) in the history of Confucianism and Chinese culture. The author argues that the works by Yang Xiong directly affected the ideas by Han Yu, especially those regarding the lineage of the transmission of the Way. She also suggests that the relationship as mentioned above has been ignored by many scholars because of the influence of Neo-Confucian paradigm.
Старостина А. Б. Конфуцианская концепция передачи Пути в работах Хань Юя //
Ориенталистика. 2020;3(1):70–83.
Старостина А. Б. Конфуцианская концепция передачи Пути в работах Хань Юя //
Ориенталистика. 2020;3(1):70–83.
Research Interests:
В работе анализируется сочинение видного историка и философа XVII в. Гу Яньу, посвященное некоторым аспектам исторической географии. Для Гу Яньу, идеолога противодействия маньчжурским захватчикам, официальный перенос места культа... more
В работе анализируется сочинение видного историка и философа XVII в. Гу Яньу, посвященное некоторым аспектам исторической географии. Для Гу Яньу, идеолога противодействия маньчжурским захватчикам, официальный перенос места культа Северного пика стал свидетельством того, что при новой династии Цин Китай приходит в упадок из-за отхода от древних традиций.
Research Interests:
Падающие демоны грома в средневековом Китае // In Umbra: Демонология как семиотическая система. М.: РГГУ, Институт высших гуманитарных исследований, Центр типологии и семиотики фольклора, 2013. С. 319-337.
Research Interests:
Xu Xuan’s Accounts of Inspecting Spirits: Contents and Structure of the Book (in Russian) Xu Xuan’s Accounts of Inspecting Spirits is a 10th century book about all kinds of supernatural events. For many centuries, its original text has... more
Xu Xuan’s Accounts of Inspecting Spirits: Contents and Structure of the Book (in Russian)
Xu Xuan’s Accounts of Inspecting Spirits is a 10th century book about all kinds of supernatural events. For many centuries, its original text has been thought to be lost, and to reconstruct its logical structure is a serious challenge for a modern scholar. We can be more or less confident, however, that most of its contents has survived to this day, as the author took part in the compiling of the Extensive Records of the Taiping Era.
Xu Xuan’s Accounts of Inspecting Spirits is a 10th century book about all kinds of supernatural events. For many centuries, its original text has been thought to be lost, and to reconstruct its logical structure is a serious challenge for a modern scholar. We can be more or less confident, however, that most of its contents has survived to this day, as the author took part in the compiling of the Extensive Records of the Taiping Era.
Research Interests:
The article is devoted to a discussion on filial piety and the Confucian principle of mutual concealment, in which many mainland Chinese philosophers have taken part.
Research Interests:
The Battle of Reason against Chinese Tradition (on Chen Huang's treatise "Xu wu gui lun"), in Russian.
В: Китай на пути к возрождению. К 80-летию академика М.Л. Титаренко. М., 2014.
В: Китай на пути к возрождению. К 80-летию академика М.Л. Титаренко. М., 2014.
Research Interests:
This article attempts to show that two Chinese tales composed in the ninth century belong to tale type ATU 410. The authors spent many years in Sichuan which is historically a border region of China. This provided them with the... more
This article attempts to show that two Chinese tales composed in the ninth century belong to tale type ATU 410. The authors spent many years in Sichuan which is historically a border region of China. This provided them with the opportunity to come into contact with foreigners and to read texts influenced by Western culture. Later the story was adapted to conform to local traditional texts about the revival of ghostly brides and therefore lost the characteristic features of the tale type.
Research Interests:
An article concerning the deities of thunder in "Tai ping guang ji"
Research Interests:
Encyclopedia entry for “Shang Yang" (商鞅), from "Big Russian Encyclopedia" internet-portal. To note an error in my part - Shang Yang wasn't against labor conscriptions, just opposite - he was very for it. Looks like he dreamed about... more
Encyclopedia entry for “Shang Yang" (商鞅), from "Big Russian Encyclopedia" internet-portal.
To note an error in my part - Shang Yang wasn't against labor conscriptions, just opposite - he was very for it. Looks like he dreamed about something very alike "war communism", with a system of state-made requisitions and distributions replacing trade and other individual activities.
To note an error in my part - Shang Yang wasn't against labor conscriptions, just opposite - he was very for it. Looks like he dreamed about something very alike "war communism", with a system of state-made requisitions and distributions replacing trade and other individual activities.