- Russian Literature, Russian Poetry, Osip Mandelshtam, Russian Studies, Vladislav Khodasevich, Literary Theory, and 137 moreRussian Emigre Literature, Futurism, Nikolai Nekrasov, Boratynsky, History of Russian Literature, 19th Century Russian Literature, 20th Century Russian Literature, Cognitive Poetics, Poetics, Benedikt Livshits, 20th century Avant-Garde, Simbolism, Prison Literature, Life Style, Dandyism, M. Zoshchenko, Oberiu, Symbolism, Baudelaire, Prose poems, Literary Tradition, Andrei Bely, Turgenev, Russian Futurism, Ivan Turgenev, French Literature, Visualization, Literature and Visual Arts, Stéphane Mallarmé, Arthur Rimbaud, African Art, Edgar Degas, I. Annensky, Nikolay Gumilev, Valery Bryusov, David Burliuk, Velimir Chlebnikov, Modernist Literature (Literary Modernism), Lifestyle, Aleksandr Blok, Polish Literature, First World War, Dostoevsky, First World War in Literature, D.S. Merezhkovsky, Derzhavin, Osip Mandelstam, Russian Formalism, Russian emigration, Yuri Tynianov, Boris Eikhenbaum, Vigotski, Culture in the Soviet Union, Daniil Kharms, The Circle of Michael Kuzmin, Yury Olesha, Korney Chukovsky, Michail Kuzmin, Aleksandr Vvedensky, Nikolay Oleynikov, Nikolay Zabolotsky, Valentin Stenich, Pushkin, Batyushkov, Zygmunt Krasinski, Trauma Studies, Body Image, Phenomenology of the body, Literature and Trauma, Trauma, Mikhail Gershenzon, Boris Poplavsky, Literary Canon, Memoir and Autobiography, Dreams, Dreams and Literature, Nina Berberova, Georgy Ivanov, Dostoevskij, Russian Avant-Garde, Велимир Хлебников, Paul Valéry, Avant-Garde, Russian avant-garde art, Avant garde Poetry, Boris Pasternak, Viktor Shklovsky, Vladimir Mayakovsky, символизм, Gogol, Leo Tolstoy, Reception Studies, Reader Response, Александр Блок, Ideology and Literature, Semantics, Modernist poetry, Caucasus, Elegy, Poetry and Poetics, Linguistics and Poetics, Vasily Zhukovsky, Soviet literature, Владимир Владимирович Маяковский, Soviet Poetry, Nikolaj Gumilev, Nikolai Gumilev, Folklore, Chastushka, Folk songs, Folklore and Literature, Борис Пастернак, Василий Андреевич Жуковский, Konstantin Vaginov, Andrey Bely, Russian Symbolism, Андрей Белый, Modernism, Satire & Irony, Subjectivity, Conceptualism, Modern Russian Poetry, Московский концептуализм, Russian contemporary Literature, Phraseology, Russian Language, Cognitive Linguistics, Metaphor, Lexical Semantics, Digital Humanities, Poetry, Audience and Reception Studies, Cognitive Literary Theory, рецептивная эстетика, теория литературы, дигитализация, and когнитивная поэтикаedit
Книга "Травма эмиграции: случай Владислава Ходасевича" совмещает филологическую и психологическую оптику. Обращаясь к письмам и снам поэта, его серьезным и шуточным стихам, критике и прозе, Успенский рассматривает эмигрантский период... more
Книга "Травма эмиграции: случай Владислава Ходасевича" совмещает филологическую и психологическую оптику. Обращаясь к письмам и снам поэта, его серьезным и шуточным стихам, критике и прозе, Успенский рассматривает эмигрантский период жизни и творчества Ходасевича как длящуюся травму, которая и мучила поэта, и определяла созданные им шедевры — стихи "Европейской ночи", биографию Державина, мистификацию "Жизнь Василия Травникова", а также ряд других произведений. Книга выходит, когда Россия вновь разделилась на уехавших и оставшихся и когда феномен эмиграции приобрел почти ту же остроту, что и сто лет назад. Случай Ходасевича дает возможность как лучше понять, что происходит с теми, кто оказался на чужбине, так и отчасти объяснить смутные страхи тех, кто отказался эмигрировать.
Research Interests: Disability Studies, Poetics, Disability and Illness in Literature, Dreams (Psychology), Literature and Trauma, and 15 moreDostoevsky, Russian Poetry, Pushkin, Hoax Literature, Trauma, 19th Century Russian Literature, Biography and Life-Writing, Fyodor Dostoevsky, Derzhavin, Vladislav Khodasevich, Russian emigration, Russian Emigre Literature, Modern Russian Poetry, Mikhail Gershenzon, and Russian Emigre Poetry
В монографии рассматривается поэтический язык книги Бориса Пастернака «Сестра моя — жизнь» сквозь призму идиоматики (коллокации, фразеологизмы, устойчивые словосочетания, конструкции и поговорки). Пристальное прочтение стихов сборника —... more
В монографии рассматривается поэтический язык книги Бориса Пастернака «Сестра моя — жизнь» сквозь призму идиоматики (коллокации, фразеологизмы, устойчивые словосочетания, конструкции и поговорки). Пристальное прочтение стихов сборника — начиная с разбора отдельных строк и строф и заканчивая языковым анализом нескольких стихотворений — позволяет утверждать, что «готовые» словосочетания были для поэта источником неожиданных и темных метафор, а также обеспечивали повышенную семантическую связность и многозначность поэтического текста. Особая роль идиоматики в «Сестре моей — жизни» дает возможность на новых основаниях обратиться к проблеме эволюции поэтического языка модернизма.
Research Interests: Russian Literature, Semantics, Stylistics, Literary Stylistics, Poetics, and 14 moreMetaphor, Lexical Semantics, Modernism, Russian Language, Phraseology, Russian Poetry, 20th Century Russian Literature, Literary Darwinism Or Evolutionary Literary Theory, Boris Pasternak, Idioms, Osip Mandelstam, Linguistics and Poetics, Linguopoetics, and Борис Пастернак
В гуманитарном мире сложился устойчивый образ О. Мандельштама — сложного, «темного» поэта, чьи стихи нуждаются в кропотливой дешифровке. Увлеченные поисками интертекстуальных связей, филологи зачастую игнорируют первооснову... more
В гуманитарном мире сложился устойчивый образ О. Мандельштама — сложного, «темного» поэта, чьи стихи нуждаются в кропотливой дешифровке. Увлеченные поисками интертекстуальных связей, филологи зачастую игнорируют первооснову мандельштамовской лирики — язык. В своей монографии «К русской речи» П. Успенский и В. Файнберг исследуют роль идиоматики в поэтическом языке Мандельштама: как поэт систематически использует фразеологию для создания сложных поэтических образов и подчас загадочных смыслов. Идиоматика, по мнению авторов, определяет не только смысл строк или строф, но иногда и развитие всего стихотворения, что позволяет считать русский язык главным «вдохновителем» поэта. Предложенная авторами когнитивная модель восприятия творчества Мандельштама дает ответ на вопрос, почему его
стихи, несмотря на всю их «эзотеричность», кажутся интуитивно понятными и сохраняют силу поэтического высказывания для нескольких поколений читателей.
стихи, несмотря на всю их «эзотеричность», кажутся интуитивно понятными и сохраняют силу поэтического высказывания для нескольких поколений читателей.
Research Interests: Russian Studies, Perception, Semantics, Literary Stylistics, Poetics, and 15 moreLiterary Theory, Intertextuality, Metaphor, Cognitive Linguistics, Linguistics, Russian Language, Cognitive Literary Theory, Phraseology, Russian Poetry, 20th Century Russian Literature, Idioms, Stylistics; Literary Linguistics; Cognitive Poetics, Osip Mandelstam, Literary Semantics, and Linguopoetics
This book is devoted to the poorly studied early poetry of Vladislav Khodasevich (1886–1939), one of the most remarkable poets of the Russian “Silver Age”. The research focuses primarily on early collections of Khodasevich, Molodost’... more
This book is devoted to the poorly studied early poetry of Vladislav Khodasevich (1886–1939), one of the most remarkable poets of the Russian “Silver Age”.
The research focuses primarily on early collections of Khodasevich, Molodost’ (Youth, 1908), Schastlivyj domik (The Happy Little House, 1914), and selection of poems from another book, Vetv’ (Branch, 1917). The mentioned texts are regarded as consequent stages of the poet’s development.
We took into consideration several aspects of the development of Khodasevich’s poetry. The first question of our interest was which texts of the poets of older generation (V. Bryusov, A. Blok, A. Bely) were adopted and revised by Khodasevich in his early verses.
Second, the present thesis analyses Russian poetry of the 19th century in Khodasevich’s treatment. In Molodost’ the references to Pushkin’s epoch were rather conventional and emanated from the influence of Bryusov, who had the reputation of the follower of Pushkin’s tradition. However, over time the presence of Pushkin’s epoch in Khodasevich’s writings was becoming more significant. In the verses written between 1916 and 1917 a new kind of reference to the 19th century literature becomes visible. The poet’s development consisted in gradual disengaging from the influence of Bryusov and other symbolist poets, and in overcoming them through employing the traditions of the 19th century.
The third important theme of the study is Khodasevich’s own evolution. In our opinion, the poet, being under the influence of the “younger” symbolists, had adopted their model of evolution as well. For example, the first stage of Khodasevich’s development, i.e. his “thesis”, corresponds to the “antithesis” of Block and Bely. The following stage of his evolution is in contrast to the first one, similarly to how it happened among the “younger” symbolists.
Having undertaken the analysis of the poems written between 1915 and 1917, when aesthetic themes were replaced with social and ethical problems, helped us reach the conclusion that the third stage of Khodasevich’s evolution (the “synthesis”) corresponds to the “synthesis” of Blok.
The research focuses primarily on early collections of Khodasevich, Molodost’ (Youth, 1908), Schastlivyj domik (The Happy Little House, 1914), and selection of poems from another book, Vetv’ (Branch, 1917). The mentioned texts are regarded as consequent stages of the poet’s development.
We took into consideration several aspects of the development of Khodasevich’s poetry. The first question of our interest was which texts of the poets of older generation (V. Bryusov, A. Blok, A. Bely) were adopted and revised by Khodasevich in his early verses.
Second, the present thesis analyses Russian poetry of the 19th century in Khodasevich’s treatment. In Molodost’ the references to Pushkin’s epoch were rather conventional and emanated from the influence of Bryusov, who had the reputation of the follower of Pushkin’s tradition. However, over time the presence of Pushkin’s epoch in Khodasevich’s writings was becoming more significant. In the verses written between 1916 and 1917 a new kind of reference to the 19th century literature becomes visible. The poet’s development consisted in gradual disengaging from the influence of Bryusov and other symbolist poets, and in overcoming them through employing the traditions of the 19th century.
The third important theme of the study is Khodasevich’s own evolution. In our opinion, the poet, being under the influence of the “younger” symbolists, had adopted their model of evolution as well. For example, the first stage of Khodasevich’s development, i.e. his “thesis”, corresponds to the “antithesis” of Block and Bely. The following stage of his evolution is in contrast to the first one, similarly to how it happened among the “younger” symbolists.
Having undertaken the analysis of the poems written between 1915 and 1917, when aesthetic themes were replaced with social and ethical problems, helped us reach the conclusion that the third stage of Khodasevich’s evolution (the “synthesis”) corresponds to the “synthesis” of Blok.
Research Interests: Russian Studies, Russian Literature, Poetics, Modernist Literature (Literary Modernism), Intertextuality, and 17 morePolish Literature, Dostoevsky, Pushkin, 20th Century Russian Literature, 19th Century Russian Literature, Simbolism, Lifestyle, Literary Tradition, Andrei Bely, Vladislav Khodasevich, Boratynsky, Aleksandr Blok, D.S. Merezhkovsky, Batyushkov, Zygmunt Krasinski, Nikolai Nekrasov, and Valery Bryusov
В книгу вошли воспоминания, дневники и письма Е.К. Лившиц, жены поэта Бенедикта Лившица. Они рассказывают о счастливом времени дружбы с Осипом и Надеждой Мандельштамами, Михаилом Кузминым, Корнеем Чуковским; о горьких годах войны, лишений... more
В книгу вошли воспоминания, дневники и письма Е.К. Лившиц, жены поэта Бенедикта Лившица. Они рассказывают о счастливом времени дружбы с Осипом и Надеждой Мандельштамами, Михаилом Кузминым, Корнеем Чуковским; о горьких годах войны, лишений и лагереи. Ее письма, охватывающие более полувека (с 1940-х по 1980-е годы), — это свидетельство долгой и упорной борьбы за сохранение человеческого достоинства и за спасение поэтического наследия Бенедикта Лившица. Книга проиллюстрирована фотографиями Е.К. Лившиц, ее близких и друзей.
Research Interests:
«Письма Риты» — первая публикация писем Маргариты Пуришинской (1935—1983) к мужу, поэту Леониду Аронзону (1939—1970). Её эпистолярий — не только важный документ эпохи оттепели и неофициальной культуры Ленинграда, но и живая, страстная,... more
«Письма Риты» — первая публикация писем Маргариты Пуришинской (1935—1983) к мужу, поэту Леониду Аронзону (1939—1970). Её эпистолярий — не только важный документ эпохи оттепели и неофициальной культуры Ленинграда, но и живая, страстная, поэтичная любовная речь. Письма стали главным и единственным литературным произведением Риты Пуришинской, в котором она воплотила свой дар любить и вдохновлять. Возможность оценить его в полной мере, услышать неповторимый женский голос, появилась только с выходом этой книги.
Для широкого круга читателей.
Для широкого круга читателей.
Research Interests: Russian Literature, Women's writing, Gender and Sexuality, Gender, Women Writers, and 15 moreThaw-era Soviet Union, 20th Century Russian Literature, Women and Culture, Love discourse, Ego documents, оттепель, Women's Letters, Women's Letters and Diaries, Gender In Soviet History, Ottepel, Unofficial Soviet Literature, Unofficial Russian poetry of the 1950 and 1960, Леонид Аронзон, Leonid Aronzon, and love letter
В настоящем издании впервые публикуются четыре машинописных сборника Елены Шварц (1948–2010), замечательного поэта ленинградского андеграунда: «Войско, изгоняющее бесов», «Оркестр», «Разбивка парка на берегу Финского залива» и «Корабль».... more
В настоящем издании впервые публикуются четыре машинописных сборника Елены Шварц (1948–2010), замечательного поэта ленинградского андеграунда: «Войско, изгоняющее бесов», «Оркестр», «Разбивка парка на берегу Финского залива» и «Корабль». Воспроизведенные по архивным самиздатским экземплярам, эти сборники позволяют восстановить корпус стихов Шварц 1970-х – начала 1980-х годов, прославивший ее в неофициальных литературных кругах.
Research Interests: Russian contemporary Literature, Russian Poetry, 20th Century Russian Literature, Underground Literature, contemporary Russian poetry, and 7 moreСамиздат, Samizdat, неофициальная поэзия 70-х, Unofficial Soviet Literature, Unofficial Russian poetry of the 1950 and 1960, Elena Shvarts, and Helena Shvarts
В книге публикуются неизданные стихи Елены Шварц 1966-1974 годов.
Research Interests:
Circulation of Fictional Texts in the GULAG This dataset presents a list of literary texts circulating in the Soviet penitentiary system between 1917 and 1991. The data are extracted from texts of memoirs published between 1928 and... more
Circulation of Fictional Texts in the GULAG
This dataset presents a list of literary texts circulating in the Soviet penitentiary system between 1917 and 1991. The data are extracted from texts of memoirs published between 1928 and 2016. The database includes poetic and prosaic texts, as well as the authors mentioned, taking into account the situation of the texts' recitation, the geography and the time frame of their occurrence. (2023-02-15)
URL: https://dataverse.pushdom.ru/dataset.xhtml?persistentId=doi:10.31860/openlit-2022.11-B007
В датасете представлена роспись литературных текстов, бытовавших в советской пенитенциарной системе в 1917—1991 гг. Данные извлечены из текстов воспоминаний, публиковавшихся в 1928—2016 гг. В базу включены поэтические и прозаические тексты, а также упоминаемые авторы, учтена ситуация рецитации текстов, география их бытования и хронологические рамки. Описание данных приведено в файле readme.pdf.
This dataset presents a list of literary texts circulating in the Soviet penitentiary system between 1917 and 1991. The data are extracted from texts of memoirs published between 1928 and 2016. The database includes poetic and prosaic texts, as well as the authors mentioned, taking into account the situation of the texts' recitation, the geography and the time frame of their occurrence. (2023-02-15)
URL: https://dataverse.pushdom.ru/dataset.xhtml?persistentId=doi:10.31860/openlit-2022.11-B007
В датасете представлена роспись литературных текстов, бытовавших в советской пенитенциарной системе в 1917—1991 гг. Данные извлечены из текстов воспоминаний, публиковавшихся в 1928—2016 гг. В базу включены поэтические и прозаические тексты, а также упоминаемые авторы, учтена ситуация рецитации текстов, география их бытования и хронологические рамки. Описание данных приведено в файле readme.pdf.
Research Interests: Russian Literature, Soviet Regime, Digital Humanities, Mnemonics, Literary Canon, and 15 moreLiterature and Politics, Canon Formation, Databases, 20th Century Russian Literature, Texts and transmission, 19th Century Russian Literature, Digital Library, GULAG, Memoirs, Memoir, Mémoire, Textual Transmission, Soviet Union, Gulag Literature, and Gulag Studies
В статье описываются результаты применения сетевого анализа к «Камер-фурьерскому журналу» В. Ф. Ходасевича. Преобразование эмигрантского дневника Ходасевича в формализованный вид дает возможность характеризовать структуру сообщества... more
В статье описываются результаты применения сетевого анализа к «Камер-фурьерскому журналу» В. Ф. Ходасевича. Преобразование эмигрантского дневника Ходасевича в формализованный вид дает возможность характеризовать структуру сообщества русских эмигрантов. С помощью методов сетевого анализа уточняются историко-литературные сведения о центральных и периферийных фигурах эмиграции. Кроме того, полученные данные позволяют проверить, насколько обосновано противопоставление «старших» и «младших» литераторов в поле эмигрантской литературы.
[This article describes the results of the application of network analysis to «Kamer-fur’erskij Žurnal» by V. Khodasevich. The formalization of the contents of Khodasevich’s émigré diary makes it possible to outline the structure of the community of the Russian emigrants. Certain historical and literary data on the central and marginal émigré figures are specified by means of network analysis. Besides, the obtained results allow to validate the opposition between «the older» and «the younger» writers in the emigré literary field of the 1920—1930s.]
[This article describes the results of the application of network analysis to «Kamer-fur’erskij Žurnal» by V. Khodasevich. The formalization of the contents of Khodasevich’s émigré diary makes it possible to outline the structure of the community of the Russian emigrants. Certain historical and literary data on the central and marginal émigré figures are specified by means of network analysis. Besides, the obtained results allow to validate the opposition between «the older» and «the younger» writers in the emigré literary field of the 1920—1930s.]
Research Interests: Digital Humanities, Social Networks, Diaspora, Pierre Bourdieu, Social Network Analysis (SNA), and 15 moreSociology of Literature, Russian History, Diaspora Studies, Diary Studies, Literary History, Emigration Research, 20th Century Russian Literature, Russian Emigre History, Generations, Vladislav Khodasevich, Russian emigration, Ego documents, Russian Emigre Literature, Literary Communities, and Migration and Diaspora Studies
Статья посвящена двум поэтическим текстам второй половины 1960-х годов, которые состоят из пословиц и поговорок. Хотя стихи принадлежать очень разным авторам (одно стихотворение написал диссидент Юлий Даниэль, а другое — представитель... more
Статья посвящена двум поэтическим текстам второй половины 1960-х годов, которые состоят из пословиц и поговорок. Хотя стихи принадлежать очень разным авторам (одно стихотворение написал диссидент Юлий Даниэль, а другое — представитель лианозовской школы Ян Сатуновский), оба текста преследуют одну и ту же задачу: деконструировать статус «народной мудрости», закрепленный в советской культуре за пословицами и поговорками. В статье подробно анализируется, каким образом авторы, избравшие принцип центона как наиболее актуальный, показывают моральную ущербность провербиальных выражений. Отдельно рассматривается проблема поэтического субъекта.
Research Interests: Literary Stylistics, Poetics, Russian Language, Russian Poetry, 20th Century Russian Literature, and 15 moreSoviet Dissidents, Ideology and Literature, Russian Poetry of the 20th century, Soviet discourse, Collocation and idiomatic expressions, диссиденты, Politics of Language, Dissident Literature, Soviet Poetry, Unofficial Russian poetry of the 1950 and 1960, русские пословицы, Lianosovo-school , Ян Сатуновский, Proverbs and Sayings, and Лианозовская школа
This article focuses on the role of idioms in Boris Pasternak’s collection The Second Birth (1932), a topic which has not yet received scholarly attention. The idiomatic level of the Russian language, with its fixed connotations, provides... more
This article focuses on the role of idioms in Boris Pasternak’s collection The
Second Birth (1932), a topic which has not yet received scholarly attention.
The idiomatic level of the Russian language, with its fixed connotations,
provides Pasternak with material for sophisticated metaphors, and
simultaneously for transmitting conventional and easily recognizable
meanings. Thus, the focus on idioms offers an opportunity to explain clearly
how a balance of simplicity and complexity is achieved in a work that stems
from the poet’s transitional period. In the first section of the article, we
discuss the main types of Pasternak’s treatment of idioms; in the second, we
provide a number of illustrative examples, analyzing the intertwining of
various phraseological modifications in the context of stanzas. In our reading,
we pay close attention to the relationship between semantic and visual
features of Pasternak’s verses, and in the third section, we discuss the topic
of visuality in Pasternak’s poetry from a theoretical point of view. Idioms, we
conclude, are not only an essential part of Pasternak’s poetic language, but
also represent an area that opens up a new frontier of research.
Second Birth (1932), a topic which has not yet received scholarly attention.
The idiomatic level of the Russian language, with its fixed connotations,
provides Pasternak with material for sophisticated metaphors, and
simultaneously for transmitting conventional and easily recognizable
meanings. Thus, the focus on idioms offers an opportunity to explain clearly
how a balance of simplicity and complexity is achieved in a work that stems
from the poet’s transitional period. In the first section of the article, we
discuss the main types of Pasternak’s treatment of idioms; in the second, we
provide a number of illustrative examples, analyzing the intertwining of
various phraseological modifications in the context of stanzas. In our reading,
we pay close attention to the relationship between semantic and visual
features of Pasternak’s verses, and in the third section, we discuss the topic
of visuality in Pasternak’s poetry from a theoretical point of view. Idioms, we
conclude, are not only an essential part of Pasternak’s poetic language, but
also represent an area that opens up a new frontier of research.
Research Interests: Semantics, Poetics, Vygotsky, Phraseology, Russian Poetry, and 15 more20th Century Russian Literature, Literature and visuality, Boris Pasternak, Idioms, Russian Poetry of the 20th century, Soviet discourse, Collocation and idiomatic expressions, Linguistics and Literature, Linguistics and Poetics, Poetic Language, Visual Effects in Poetry, Phraseology In Poetry, Soviet Poetry, Luria, and Борис Пастернак
В заметке анализируется случай поэтической "проговорки" у В. Шефнера.
Research Interests: Trauma Studies, Culture in the Soviet Union, Russian Poetry, 20th Century Russian Literature, Trauma, and 10 moreIdeology and Literature, Russian Poetry of the 20th century, Literature and Identity, Literary Semantics, Soviet Poetry, Trauma Studies In Literature, Semantics of Text and Discourse, советская поэзия, Русская поэзия ХХ века, and Poetry. Semantics. Language
В статье анализируется стихотворение Александра Кушнера «Времена не выбирают...» (1978) и закрепившееся в провербиальном фонде начало этих стихов — «Времена не выбирают, / В них живут и умирают». Опираясь на лингвистический анализ текста,... more
В статье анализируется стихотворение Александра Кушнера «Времена не выбирают...» (1978) и закрепившееся в провербиальном фонде начало этих стихов — «Времена не выбирают, / В них живут и умирают». Опираясь на лингвистический анализ текста, в частности на идиоматический подход, я предпринимаю попытку деконструкции стихотворения. Как я показываю в статье, ключевая сентенция осциллирует между универсальным и ситуативным значением. Текст стихотворения разыгрывает риторическую систему аргументов в пользу приятия современности, превращая парадоксальный афоризм в риторический довод. Отдельного внимания заслуживает финальная с трофа, в которой на первый план выходит языковой оборот из уголовно-процессуального дискурса «снять отпечатки пальцев». Использование этого оборота выдает присущее субъекту специфическое понимание истории и современности. Система аргументов текста предстает сбивчивой и противоречивой, что, на мой взгляд, объясняется травматичностью эпохи сталинизма: субъект убеждает принять современность не столько воображаемого собеседника (читателя), сколько самого себя, ощущая опасность политического преследования за другую точку зрения. Лингвистический анализ стихотворения «Времена не выбирают...» позволяет только на имманентных основаниях отнести этот текст к официальной советской поэзии.
*
The article is focused on Alexander Kushner’s poem “They don’t Choose the Times...”. We analyze the whole text and its first lines “They don’t choose the times, / They live and die in them”, which have been fixed in the Russian proverbial and quotation fund. Based on the linguistic analysis of the text, in particular, on the idiomatic approach, I attempt to deconstruct the poem. As it is shown, the key maxim oscillates between universal and situational meaning. The text of the poem realizes a rhetorical system of arguments to accept modernity and turns the paradoxical maxim into a rhetorical argument. The final stanza deserves special attention. The phrase from the criminal procedural discourse “to take fi ngerprints” plays the main role in it. The use of this figure of speech betrays the subject’s specific understanding of history and modernity. The system of text arguments appears to be disordered and contradictory. In my opinion, it can be explained by the traumatic nature of the Stalin’s era. The subject convinces to accept modernity not an imaginary interlocutor (a reader) as of himself, because he feels the danger of political persecution for having different.
*
The article is focused on Alexander Kushner’s poem “They don’t Choose the Times...”. We analyze the whole text and its first lines “They don’t choose the times, / They live and die in them”, which have been fixed in the Russian proverbial and quotation fund. Based on the linguistic analysis of the text, in particular, on the idiomatic approach, I attempt to deconstruct the poem. As it is shown, the key maxim oscillates between universal and situational meaning. The text of the poem realizes a rhetorical system of arguments to accept modernity and turns the paradoxical maxim into a rhetorical argument. The final stanza deserves special attention. The phrase from the criminal procedural discourse “to take fi ngerprints” plays the main role in it. The use of this figure of speech betrays the subject’s specific understanding of history and modernity. The system of text arguments appears to be disordered and contradictory. In my opinion, it can be explained by the traumatic nature of the Stalin’s era. The subject convinces to accept modernity not an imaginary interlocutor (a reader) as of himself, because he feels the danger of political persecution for having different.
Research Interests: Semantics, Literary Criticism, Stylistics, Literary Stylistics, Poetics, and 15 moreLinguistic stylistics, Literature and Trauma, Russian Poetry, Memes, Ideology and Literature, Idioms, Russian Poetry of the 20th century, Soviet literature, Collocation and idiomatic expressions, contemporary Russian poetry, Language and Style, Trauma Narratives, Kushner, Soviet Poetry, and Александр Кушнер
The purpose of the article is to offer an explanation of the intertextual density characteristic of the poetry of Russian modernism. Intertextuality is viewed from two perspectives — the reader’s and the author’s. In terms of perceiving... more
The purpose of the article is to offer an explanation of the intertextual density characteristic of the poetry of Russian modernism. Intertextuality is viewed from two perspectives — the reader’s and the author’s. In terms of perceiving the text, intertextuality is not needed to “encode” the meaning of a work (according to Taranovsky’s and Ronen’s ideas, derived from the large intertextual theory) — it implements a memorial function (maintains the memory of significant canonical texts) and brings the reader special cognitive pleasure. The main focus of the article is on the author’s perspective. The citation thinking of modernist poets may be comprehended through the categories of folklore studies, first of all, within the framework of the model of epic storytelling. The use of this theory allows one to give a systematic explanation of the intertextuality of many poets (first of all, V. Khodasevich, but also other poets with neoclassical features or with an intense dialogue with literary tradition) and to see in the consciousness of the modernist writer features peculiar to the consciousness of the bearer
of the folklore tradition. Particular attention is paid to the topics, the lexical cliches and to work with tradition in modernist lyrics, as well as to the mechanisms of text generation.
Задача статьи — предложить объяснение цитатной плотности, характерной для поэзии русского модернизма. Интертекстуальность рассматривается из двух перспектив — читательской и авторской. В плане восприятия текста цитатность нужна не для того, чтобы «закодировать» смысл произведения, — она реализует мемориальную функцию (поддерживает память о значимых текстах канона) и приносит читателю особое когнитивное удовольствие. Основной акцент в статье сделан на перспективе автора. Цитатное мышление модернистских поэтов предлагается осмыслять в категориях фольклористики, прежде всего в рамках модели эпического сказительства. Использование этой теории позволяет дать системное объяснение цитатности многих поэтов (прежде всего Владислава Ходасевича) и увидеть в сознании литератора-модерниста черты, присущие сознанию носителя фольклорной традиции. Особое внимание уделяется топике, лексическим клише и работе с традицией в модернистской лирике, а также механизмам текстопорождения.
of the folklore tradition. Particular attention is paid to the topics, the lexical cliches and to work with tradition in modernist lyrics, as well as to the mechanisms of text generation.
Задача статьи — предложить объяснение цитатной плотности, характерной для поэзии русского модернизма. Интертекстуальность рассматривается из двух перспектив — читательской и авторской. В плане восприятия текста цитатность нужна не для того, чтобы «закодировать» смысл произведения, — она реализует мемориальную функцию (поддерживает память о значимых текстах канона) и приносит читателю особое когнитивное удовольствие. Основной акцент в статье сделан на перспективе автора. Цитатное мышление модернистских поэтов предлагается осмыслять в категориях фольклористики, прежде всего в рамках модели эпического сказительства. Использование этой теории позволяет дать системное объяснение цитатности многих поэтов (прежде всего Владислава Ходасевича) и увидеть в сознании литератора-модерниста черты, присущие сознанию носителя фольклорной традиции. Особое внимание уделяется топике, лексическим клише и работе с традицией в модернистской лирике, а также механизмам текстопорождения.
Research Interests: Modernist poetry, Oral Traditions, Intertextuality, Reader Response, Folklore (Literature), and 15 moreAnna Akhmatova, Boris Pasternak, Theory of literature, Oral performance, Russian Poetry of the 20th century, Vladislav Khodasevich, Folkloristics, Osip Mandelstam, Oral Literature and Folklore Studies, Intertextuality and Allusion, Folklore and Literature, Singer of Tales, History of Russian Literature, Oral Formulaic Poetry, and Marina Cvetaeva
Research Interests:
Research Interests: Experimental Psychology, Perception, Digital Humanities, Poetry, Audience and Reception Studies, and 20 moreLiterary Theory, Reader Response, Cognitive Literary Theory, Cognitive Bias, 20th century Avant-Garde, Artificial Neural Networks, Author, поэзия, рецептивная эстетика, рецепция, нейронные сети, Generative Poetry, Text Structure, Text Analysis and Text Perception, теория литературы, эмпирическое литературоведение, смысл и текст, Русский авангард, дигитализация, когнитивная поэтика, and Литературный авангард
В статье анализируются сохранившиеся фрагменты лагерных стихов Мандельштама. В фокусе внимания статьи - отрывок "Черная ночь, душный барак, жирные вши", который (несколько пародийно) рассматривается в интертекстуальной оптике. Такой... more
В статье анализируются сохранившиеся фрагменты лагерных стихов Мандельштама. В фокусе внимания статьи - отрывок "Черная ночь, душный барак, жирные вши", который (несколько пародийно) рассматривается в интертекстуальной оптике. Такой взгляд иллюстрирует слабые стороны интертекстуальной теории К. Тарановского и О. Ронена в действии и одновременно позволяет обратиться к базовым механизмам культуры и ее рецепции.
Research Interests: Russian Literature, Poetics, Friedrich Nietzsche, Intertextuality, 20th Century Russian Literature, and 15 moreReception of Antiquity, GULAG, Osip Mandelshtam, Author, Archilochus, Osip Mandelstam, Intertextuality and Allusion, Veselovsky, Decembrist Movement, Gulag Writing, Nietzsche In Russia, Antiquity in Modern Culture, Literature in concentration camps, Anatoly Lunacharsky, and Kuchelbeker V.K
Research Interests: Russian Literature, Women's writing, Gender and Sexuality, Women's Literature, Poetics, and 11 moreGender Discourse, Culture in the Soviet Union, Thaw-era Soviet Union, 20th Century Russian Literature, Letters, Ego documents, Women's Letters and Diaries, Unofficial Russian poetry of the 1950 and 1960, Soviet Sexuality, Леонид Аронзон, and Leonid Aronzon
В статье анализируется пародия В. Гаврильчика на любовное стихотворение С. Щипачева, рассматривается эротизм в официальной советской поэзии и обсуждается генезис любовной лирики Л. Аронзона
Research Interests: Eroticism, Thaw-era Soviet Union, Russian Poetry, Russian Poetry of the 20th century, Literary Parody, and 14 moreSoviet literature, Love discourse, Sexuality in Literature, Erotic Literature, Soviet nonconformist art, Eroticism In Literature, Soviet Poetry, Macaronic Literature, неофициальная поэзия 70-х, Macaronic Poetry, Unofficial Soviet Literature, Unofficial Russian poetry of the 1950 and 1960, Леонид Аронзон, and Leonid Aronzon
В работа рассматривается формирование новой поэтики Евгения Кропивницкого конца 1930-х — 1940-х годов через обретение поэтом особого поэтического субъекта, впоследствии оказавшего огромное влияние на «лианозовскую» поэтику в целом. Поэзия... more
В работа рассматривается формирование новой поэтики Евгения Кропивницкого конца 1930-х — 1940-х годов через обретение поэтом особого поэтического субъекта, впоследствии оказавшего огромное влияние на «лианозовскую» поэтику в целом. Поэзия Кропивницкого соотносится как с закономерностями эволюции русской лирики, так и с творчеством Андрея Белого, прежде всего, с опытом антропологической поэтики сборника "Пепел".
Research Interests: Subjectivity (Identity Politics), Modernism, Russian Poetry, Satire & Irony, Subjectivity, and 14 moreSoviet literature, Conceptualism, Andrey Bely, Modern Russian Poetry, Московский концептуализм, Андрей Белый, Unofficial Soviet Literature, soviet subjectivity, Лианозово, History of Russian Poetry, Lianosovo-school , Ян Сатуновский, Евгений Кропивницкий, and Лианозовская школа
В заметке анализируется стихотворение Е. Кропивницкого "Скрипач", написанное 6 марта 1953 г. и откликающееся на смерть Сталина. "Скрипач" —редкий случай аллегории в поэзии Кропивницкого и лианозовской группы.
Research Interests: Poetics, Allegory, Allegory (Literature), Russian Poetry, 20th Century Russian Literature, and 13 moreStalin and Stalinism, Poetry and Poetics, Stalinism, Russian Poetry of the 20th century, сталинизм, Stalin and the USSR, Death In Literature, Unofficial Soviet Literature, поздний сталинизм, Лианозово, Lianosovo-school , Евгений Кропивницкий, and Лианозовская школа
Research Interests:
The article focuses on puns in boris Pasternak’s collection The Second Birth (1932). Since the analysis of the language game was almost entirely replaced with the analysis of polysemy, puns have not become the subject of a special study.... more
The article focuses on puns in boris Pasternak’s collection The Second Birth (1932). Since the analysis of the language game was almost entirely replaced with the analysis of polysemy, puns have not become the subject of a special study. Within the framework of this approach, the ambiguities in the poems were interpreted as “aesopian language” or the “author’s deafness”. According to the article, the cases of linguistic ambiguity in The Second Birth are the phenomena of poetical irony. Basing the analysis on phraseology as a fixed linguistic material, we show how the transformation of idioms
creates puns. The article examines examples in which Pasternak playfully transforms fixed expressions or constructions taken from the soviet discourse (the second section), as well as the language game that is not related to ideology (the third section). In the latter case, we are interested by the linguistic mechanisms of pun creation – from explicit interpretation of idioms to subtle ambiguity arising from language associations. The puns throughout the collection reduce the degree of seriousness and form the
ironic modality of the poems. The Second Birth thus balances not only between the simplicity and complexity of language, but also between the pathetic and ironic modalities.
creates puns. The article examines examples in which Pasternak playfully transforms fixed expressions or constructions taken from the soviet discourse (the second section), as well as the language game that is not related to ideology (the third section). In the latter case, we are interested by the linguistic mechanisms of pun creation – from explicit interpretation of idioms to subtle ambiguity arising from language associations. The puns throughout the collection reduce the degree of seriousness and form the
ironic modality of the poems. The Second Birth thus balances not only between the simplicity and complexity of language, but also between the pathetic and ironic modalities.
Research Interests: Semantics, Poetics, Phraseology, Russian Poetry, Russian Formalism, and 15 moreBoris Pasternak, Ideology and Literature, Idioms, Irony, Soviet discourse, Puns, Soviet literature, Collocation and idiomatic expressions, Linguistics and Literature, Aesopian Language, Linguistics and Poetics, Poetic Language, Phraseology In Poetry, Soviet Poetry, and Maksim Shapir
This article is dedicated to the analysis of one of the 20th century canonical poetic texts – “Elegy” by A.I. Vvedensky, a member of the OBERIU group. The authors investigate the scope of understanding in the text of extreme semantic... more
This article is dedicated to the analysis of one of the 20th century canonical poetic texts – “Elegy” by A.I. Vvedensky, a member of the OBERIU group. The authors investigate the scope of understanding in the text of extreme semantic complexity and ambiguity of both its plot and emotional modality. A detailed review of potential pretexts leads to the discourse on the significance of literary associations and their part in understanding of the poem.
Research Interests:
This article examines the prose of Konstantin Vaginov (1899–1934) through the prism of the theory of Soviet subjectivity. It analyzes four of Vaginov's novels (Goat Song, Works and Days of Svistonov, Bambocciada, and Harpagoniana) as... more
This article examines the prose of Konstantin Vaginov (1899–1934) through the prism of the theory of Soviet subjectivity. It analyzes four of Vaginov's novels (Goat Song, Works and Days of Svistonov, Bambocciada, and Harpagoniana) as examples of discursive praxis in the context of the creation of the “new Soviet person.” In each novel, Vaginov combines elements of both modernist and Soviet literature, but the authorial position invariably remains contradictory. This allows us to draw conclusions about the paradoxical evolution of the writer's own subjectivity, while bringing into sharp relief one of the more “successful” examples of the formation of the Soviet “I” in the late 1920s and early 1930s.
Research Interests: Russian Literature, Subjectivities, Identity (Culture), Poetics, Novel, and 13 more20th Century Russian Literature, Socialist Realism, Subjectivity, Novela picaresca, Soviet literature, Konstantin Vaginov, Picaresque, Soviet Culture and Ideology, The Russian Novel, Poetic and Experimental Prose, soviet subjectivity, Вагинов Константин, and Ilf and Petrov
Research Interests:
В статье рассматривается поэтика пастернаковской "Свадьбы" на фоне фольклорной и литературной традиции. Особое внимание уделено рефлексам "Светланы" Жуковского в стихах Пастернака.
Research Interests:
This paper is devoted to a rather well-known poet in Leningrad’s literary circles, the translator and dandy V. O. Stenich (1897-1938), and it’s divided into three parts: 1) Stenich’s profile; 2) An analysis of his lifestyle; 3) The first... more
This paper is devoted to a rather well-known poet in Leningrad’s literary circles, the translator and dandy V. O. Stenich (1897-1938), and it’s divided into three parts: 1) Stenich’s profile; 2) An analysis of his lifestyle; 3) The first edition of some Stenich’s poetry texts.
Above all, the second part is very important, since it concerns an in-depth investigation of Stenich’s everyday manners as a dandy: the poet’s personality is compared, on the one hand, with his predecessors (the Futurists) and their particular way of behaving; on the other hand, with Oberiuty’s lifestyle in both social and literary contexts.
Oberiuty can be considered as the one who closed a period of “creation of life” according to avant-garde principles: we are dealing with a sort of incessant trend, which began in the 10s and ended in the 30s. From a typological point of view, Stenich’s personality represents a “bridge” between two opposite poles, i. e. the Futurists and the Oberiuty; this idea can be demonstrated through a large amount of examples. I especially focused on a typology of lifestyle in the Russian literary context.
Above all, the second part is very important, since it concerns an in-depth investigation of Stenich’s everyday manners as a dandy: the poet’s personality is compared, on the one hand, with his predecessors (the Futurists) and their particular way of behaving; on the other hand, with Oberiuty’s lifestyle in both social and literary contexts.
Oberiuty can be considered as the one who closed a period of “creation of life” according to avant-garde principles: we are dealing with a sort of incessant trend, which began in the 10s and ended in the 30s. From a typological point of view, Stenich’s personality represents a “bridge” between two opposite poles, i. e. the Futurists and the Oberiuty; this idea can be demonstrated through a large amount of examples. I especially focused on a typology of lifestyle in the Russian literary context.
Research Interests: Russian Studies, Life Style, Futurism, Modernism, Culture in the Soviet Union, and 19 more20th Century Russian Literature, 20th century Avant-Garde, Dandyism, Osip Mandelshtam, M. Zoshchenko, Oberiu, Osip Mandelstam, Daniil Kharms, The Circle of Michael Kuzmin, Yury Olesha, Korney Chukovsky, Michail Kuzmin, Aleksandr Blok, Russian Futurism, Aleksandr Vvedensky, Benedikt Livshits, Nikolay Oleynikov, Nikolay Zabolotsky, and Valentin Stenich
Notes of a Cavalryman (Zapiski kavalerista, 1915–1916) by Nikolai Gumilev are dedicated to the poet’s participation in World War I and reveal a deep influence of Tolstoy’s novel War and Peace. A brief analysis of the work leads to the... more
Notes of a Cavalryman (Zapiski kavalerista, 1915–1916) by Nikolai Gumilev are dedicated to the poet’s participation in World War I and reveal a deep influence of Tolstoy’s novel War and Peace. A brief analysis of the work leads to the conclusion that Gumilev on a superficial level often argued with Tolstoy’s concept of war. Nevertheless, on a deeper level he took cues
from Nikolai Rostov not only by getting in the same situations as Tolstoy’s hero, but also by resembling Rostov’s psychological type. This consequently allows us to claim that during World War I, Nikolai Rostov was a model according to which Gumilev fashioned his own life.
«Записки кавалериста» (1915–1916) Н. С. Гумилева, посвященные участию поэта в Первой мировой войне, обнаруживают значительное влияние романа Л.Н. Толстого «Война и мир». Анализ «Записок кавалериста» позволяет прийти к выводу, что на поверхностном уровне Гумилев нередко полемизировал с толстовской концепцией войны, однако на глубинном уровне повествователь «Записок кавалериста» ориентировался на
Николая Ростова, не только попадая в те же ситуации, что и герой Толстого, но и повторяя его психологический тип. Это, в свою очередь, позволяет говорить о том, что во время Первой мировой войны Ростов являлся для Гумилева жизнетворческой моделью.
from Nikolai Rostov not only by getting in the same situations as Tolstoy’s hero, but also by resembling Rostov’s psychological type. This consequently allows us to claim that during World War I, Nikolai Rostov was a model according to which Gumilev fashioned his own life.
«Записки кавалериста» (1915–1916) Н. С. Гумилева, посвященные участию поэта в Первой мировой войне, обнаруживают значительное влияние романа Л.Н. Толстого «Война и мир». Анализ «Записок кавалериста» позволяет прийти к выводу, что на поверхностном уровне Гумилев нередко полемизировал с толстовской концепцией войны, однако на глубинном уровне повествователь «Записок кавалериста» ориентировался на
Николая Ростова, не только попадая в те же ситуации, что и герой Толстого, но и повторяя его психологический тип. Это, в свою очередь, позволяет говорить о том, что во время Первой мировой войны Ростов являлся для Гумилева жизнетворческой моделью.
Research Interests:
Комментарий к стихотворениям В. Маяковского 1920-х годов
Research Interests:
Research Interests:
В статье показано, что рецептивным фоном стихотворения Г. Иванова "Россия счастие. Россия свет..." являются романы Достоевского и творчество Блока.
Research Interests:
Research Interests:
Bryusov and Hokusai: A Note on One Erotic Image This article concerns the likely source of an erotic image from Valery Bryusov’s hoax poem collection Stikhi Nelli (Nelli’s Poems). It shows that the image of an octopus copulating with a... more
Bryusov and Hokusai: A Note on One Erotic Image
This article concerns the likely source of an erotic image from Valery Bryusov’s hoax poem collection Stikhi Nelli (Nelli’s Poems). It shows that the image of an octopus copulating with a woman in the culmination of the poem “Nochnoi ropot” (“Night Murmur”), is related to Japanese erotic engravings (shunga), and originates from Hokusai’s woodblock print “The Dream of the Fisherman’s Wife” (1814). Thus, the source established supports the idea that shunga inspired European modernist poetry in its search for a new erotic language.
This article concerns the likely source of an erotic image from Valery Bryusov’s hoax poem collection Stikhi Nelli (Nelli’s Poems). It shows that the image of an octopus copulating with a woman in the culmination of the poem “Nochnoi ropot” (“Night Murmur”), is related to Japanese erotic engravings (shunga), and originates from Hokusai’s woodblock print “The Dream of the Fisherman’s Wife” (1814). Thus, the source established supports the idea that shunga inspired European modernist poetry in its search for a new erotic language.
Research Interests: Japanese Art, Russian Poetry, 20th Century Russian Literature, Shunga, Visual arts and poetry, and 9 morePoetry and Art, Russian Poetry of the 20th century, Russian-Japanese Relations, Hokusai, Japanese Culture and Society In a Global Context, Octopus, Katsushika Hokusai, Valery Bryusov, and Reception of Japanese art in Europe
The article is devoted to the poet, translator and literary historian Pavel Petrovich Filip(p)ovich (1891 –1937). Filipovich is known as the most outstanding figure in Ukrainian culture of the 1920s –1930s.: a poet who was a member of the... more
The article is devoted to the poet, translator and literary historian Pavel Petrovich Filip(p)ovich (1891 –1937). Filipovich is known as the most outstanding figure in Ukrainian culture of the 1920s –1930s.: a poet who was a member of the “neoclassics” association, a translator into Ukrainian of poems by Pushkin and Bryusov, a researcher of Ukrainian literature. The Russian-language heritage of Filippovich is less well-known: under his real name he studied the works of Baratynsky, and under the pseudonym P. Zorev published his poetry in modernist magazines. The dictionary article about Philip(p)ovich sheds light on little-known pages of his creative biography of the Russian period. [Статья посвящена поэту, переводчику и историку литерату-ры Павлу Петровичу Филип(п)овичу (1891 –1937). Филипович известен как виднейший деятель украинской культуры 1920 –1930-х гг.: поэт, входивший в объединение «неоклассиков», переводчик на украинский язык стихов Пушкина и Брюсова, исследователь украинской литературы. Менее известно русскоязычное наследие Филипповича, под своей настоящей фамилией изуча-ющего творчество Баратынского, а под псевдонимом П. Зорев публикующего стихи в модернистских журналах. Словарная статья о Филип(п)овиче освещает малоизвестные страницы его творческой биографии русского периода].
Research Interests:
Статья посвящена анализу дискурса душевной болезни Г. Успенского. Отталкиваясь от гипотезы Р. Якобсона, согласно которой сумасшест вие писателя связано с его склонностью к метонимии, я анализирую галлюцинации и бредовые идеи Г.... more
Статья посвящена анализу дискурса душевной болезни Г. Успенского. Отталкиваясь от гипотезы Р. Якобсона, согласно которой сумасшест вие писателя связано с его склонностью к метонимии, я анализирую галлюцинации и бредовые идеи Г. Успенского. Наблюдаемое в период болезни раздвоение личности объясняется действием метонимического паттерна сознания, который расщепил представления писателя о сексуальности. Установив, что амбивалентное отношение к сексуальности является смысловым ядром бреда как нарратива, я обращаюсь к написанному еще до болезни рассказу «Выпрямила» (1885) и доказываю, что его смысловая структура продиктована попытками непротиворечиво осмыслить сексуальность.
The paper focuses on analysis of discourse of G. Uspensky’s mental disorder. Drawing from R. Jakobson’s hypothesis, according to which the
writer’s insanity is connected to his tendency to metonymy, I analyze G. Uspensky’s hallucinations and delusional ideas. Personality dissociation, observed during the period of disease, is explained by a metonymic cognitive pattern, which “split” the writer’s conception of sexuality in a special manner. Having established that writer’s ambiguous attitude
towards sexuality is a semantic core of his delusional discourse, I examine a short story Straightened (1885) and prove that its semantic structure is motivated by the attempts to comprehend sexuality in
an uncontradictory way.
The paper focuses on analysis of discourse of G. Uspensky’s mental disorder. Drawing from R. Jakobson’s hypothesis, according to which the
writer’s insanity is connected to his tendency to metonymy, I analyze G. Uspensky’s hallucinations and delusional ideas. Personality dissociation, observed during the period of disease, is explained by a metonymic cognitive pattern, which “split” the writer’s conception of sexuality in a special manner. Having established that writer’s ambiguous attitude
towards sexuality is a semantic core of his delusional discourse, I examine a short story Straightened (1885) and prove that its semantic structure is motivated by the attempts to comprehend sexuality in
an uncontradictory way.
Research Interests: Russian Literature, Gender and Sexuality, History Of Madness And Psychiatry, Mental Illness, Madness and Literature, and 11 more19th Century Russian Literature, Faust, Realism, Madness, Sexuality in Literature, Mental Disorders, Dissociative Identity Disorder, Premodernism, Licantropía, Roman Jacobson, and Gleb Uspensky
This article analyzes two of the main aspects of Nikolay Nekrasov's poem for children, “Grandpa Mazai and the Hares” (1871)–the pedagogical and the ecological. The article demonstrates that this story about the rescue of hares during the... more
This article analyzes two of the main aspects of Nikolay Nekrasov's poem for children, “Grandpa Mazai and the Hares” (1871)–the pedagogical and the ecological. The article demonstrates that this story about the rescue of hares during the spring flood, which is a standard selection in poetry readers in Russia, was intended as a graphic illustration of the “economic perspective” from which social elites viewed the Russian peasantry. But the story was so vivid and unusual that the economic aspect overshadowed the ecological issues. This article shows that this poem, addressed to children, was the first ecological text in Russian literature to posit a new type of attitude toward wild animals. Nekrasov's ecological model took shape in dialogue with a variety of discourses extant at the time–about education, biology, and hunting. The poet's work was elevated into the literary canon as an example of lyrics about “love for one's little brothers.” But its message was greatly simplified over time, as other writers who aimed their work solely at children adopted it and gradually transformed “Grandpa Mazai” into just one of many texts that advocated for the humane treatment of animals.
Research Interests: Discourse Analysis, Russian Literature, Children's Literature, Peasant Studies, Politics and Literature, and 15 morePoetics, Literary Canon, Literature and Politics, Allegory, Animals in Literature, Animals in Culture, Russian Children's Literature, Economics and Literature, 19th Century Russian Literature, Memes, History of Hunting, Ecocrtiticism, Ecology and Literature, history of Pedagogy, and Nikolai Nekrasov
Хрестоматийное стихотворение Н. Некрасова «Вчерашний день, часу в шестом…» давно трактуется как гражданское высказывание. В рамках такого прочтения, однако, не учитывается, что государственное насилие над женщиной (наказание кнутом) в... more
Хрестоматийное стихотворение Н. Некрасова «Вчерашний день, часу в шестом…» давно трактуется как гражданское высказывание. В рамках такого прочтения, однако, не учитывается, что государственное насилие над женщиной (наказание кнутом) в воображении классической эпохи воспринималось как сексуализированное. Этот аспект меняет смысловой строй шедевра Некрасова и делает из субъекта не столько свидетеля пытки, сколько вуайериста. Наряду с гражданским прочтением «Вчерашний день, часу в шестом…» может прочитываться и как уличная сцена избиения публичной женщины. На это указывают и место действия (Сенная площадь в XIX в. – городская клоака), и неожиданное ритмическое и лексическое сходство шедевра Некрасова с «Тенью Баркова». Гражданское и бытовое прочтения дополняют друг друга, однако важно помнить, что текст Некрасова был записан в альбом. Ряд особенностей «Вчерашнего дня…» позволяют рассмотреть его как альбомное стихотворение. В статье подробно рассматриваются смысловые планы шедевра Некрасова, в частности, привлекаются изобразительные материалы эпохи.
Research Interests: Comparative Literature, Russian Literature, Sexual Violence, Literature and Visual Arts, Gender And Violence, and 15 moreDostoevsky, Russian Poetry, Pushkin, Alexander Pushkin, 19th Century Russian Literature, Fyodor Dostoevsky, Corporal Punishment, Obscenity, Obscenity Studies, the peasant in Russian literature, Violence in Literature, Nudity In Art, Eroticism In Literature, Nikolai Nekrasov, and Obscenity in literature
Статья посвящена интерпретации и исторической контекстуализации стихотворения Н. А. Некрасова «Ночь. Успели мы всем насладиться…». Стихотворение понимается как текст, в котором по принципу контрапункта соединяются интимный и социальный... more
Статья посвящена интерпретации и исторической контекстуализации стихотворения Н. А. Некрасова «Ночь. Успели мы всем насладиться…». Стихотворение понимается как текст, в котором по принципу контрапункта соединяются интимный и социальный дискурсы. Такой синтез, как показано в статье, поддерживался идеологией и практиками некрасовского окружения 1840-х – конца 1850-х гг. Фиктивные браки, тройственные союзы, коммунальные эксперименты с сексуальностью были актуальным историческим фоном стихотворения. Последовательно связывали гражданскую и эротическую энергию человека и произведения Н. Г. Чернышевского, диалог с которыми обнаруживается в «Ночь. Успели мы всем насладиться…». Однако радикальные любовные эксперименты русских интеллектуалов 1840–1860-х гг. столкнулись с неразрешимыми внутренними противоречиями, а сама идея о прочной связи гражданского и интимного потерпела историческое поражение, что привело к маргинализации эротического прочтения стихотворения Некрасова.
Research Interests: Gender History, Poetics, Russian Poetry, Theories of Love, George Sand, and 14 moreNikolay Chernyshevsky, Sexuality in Literature, Love in Literature, русская литература, История русской литературы, Nineteenth-Century Russian Realism, History of Russian Literature, Nikolai Nekrasov, Russian Progressivism, русская поэзия, sexual imagery in poetry, A. I. Panaeva; , Panaeva cycle; , and Н.А. Некрасов;
Research Interests: Peasant Studies, Social Poetry, Romani Studies, Russian Poetry, 19th Century Russian Literature, and 12 moreRussian folklore, Literature and Gender, the peasant in Russian literature, русский фольклор, Belinsky, Nikolai Nekrasov, Russian folk song, В.Г. Белинский, городской фольклор, Д.В. Григорович, Н.А. Некрасов;, and Aleksey Koltsov
Сатья является попыткой объяснения семантической структуры стихотворения К.Н. Батюшкова "Подражание Горацию" (1852). Текст, написанный в состоянии сумасшествия обычно воспринимается как лишенный какой-либо логики, однако, как мы стараемся... more
Сатья является попыткой объяснения семантической структуры стихотворения К.Н. Батюшкова "Подражание Горацию" (1852). Текст, написанный в состоянии сумасшествия обычно воспринимается как лишенный какой-либо логики, однако, как мы стараемся показать, медленное прочтение стихотворения позволяет прояснить большую часть его "темных" строк.
Research Interests:
В статье анализируется статус пословиц и поговорок в русской культуре и литературном языке первой трети XIX века. В первом разделе обсуждается амбивалентное отношение к паремиям у ‘шишковистов’ и ‘карамзинистов’. Использование пословиц и... more
В статье анализируется статус пословиц и поговорок в русской культуре и литературном языке первой трети XIX века. В первом разделе обсуждается амбивалентное отношение к паремиям у ‘шишковистов’ и ‘карамзинистов’. Использование пословиц и поговорок в художественных текстах 1800–1830-х годов (прежде всего, в поэзии) позволяет заключить, что паремии должны были проходить строгий вкусовой отбор. Во второй части статьи анализируется всплеск (прото)научного интереса к паремиям в 1820-е годы. Анализ статей о пословицах и поговорках демонстрирует, что паремии воспринимались как особая философия народа, конкурирующая с элитарными философскими системами. Последний раздел работы посвящен стихотворению Е. A. Боратынского Старательно мы наблюдаем свет … . Его лингвистический и смысловой анализ позволяет проиллюстрировать амбивалентной статус паремий в русской культуре первой трети XIX века.
The Status of Proverbs in First Third of 19th Century and the natue of E.A. Boratynskij's ideas: Analyzing the poem 'Staratel'no mi nabludaem svet...'
The article analyzes the status of proverbs and sayings in the Russian culture and the literary language of the first third of the 19th century. The first part discusses the ambivalent attitude toward paremias among ‘Šiškovists’ and ‘Karamzinists’. The use of proverbs and sayings in literary texts of the 1800–1830s (primarily in poetry) allows us to conclude that paremias had to undergo strict taste selection. The second part of the article analyzes the surge of (proto)scientific interest in paremias in the 1820s. The analysis of the articles on proverbs and sayings demonstrates that paremias were perceived as a special philosophy of the people, competing with elite philosophical systems. The last part of the work is dedicated to the poem Staratel’no my nabljudaem svet … (‘Diligently we observe the light ...’) by E. A. Boratynskij. Its linguistic and semantic analysis allows us to illustrate the ambivalent status of paremias in the Russian culture of the first third of the 19th century.
The Status of Proverbs in First Third of 19th Century and the natue of E.A. Boratynskij's ideas: Analyzing the poem 'Staratel'no mi nabludaem svet...'
The article analyzes the status of proverbs and sayings in the Russian culture and the literary language of the first third of the 19th century. The first part discusses the ambivalent attitude toward paremias among ‘Šiškovists’ and ‘Karamzinists’. The use of proverbs and sayings in literary texts of the 1800–1830s (primarily in poetry) allows us to conclude that paremias had to undergo strict taste selection. The second part of the article analyzes the surge of (proto)scientific interest in paremias in the 1820s. The analysis of the articles on proverbs and sayings demonstrates that paremias were perceived as a special philosophy of the people, competing with elite philosophical systems. The last part of the work is dedicated to the poem Staratel’no my nabljudaem svet … (‘Diligently we observe the light ...’) by E. A. Boratynskij. Its linguistic and semantic analysis allows us to illustrate the ambivalent status of paremias in the Russian culture of the first third of the 19th century.
Research Interests: Proverbs, Literature and Philosophy, Paremiology, Russian Poetry, 19th Century Russian Literature, and 15 moreHistory of the Russian language, Phenomenal Consciousness, Idioms, Collocation and idiomatic expressions, Russian language and literature, Folkloristics, Idiomas, Баратынский, E. A. Baratynsky, Boratynsky, History of Folkloristics, Krylov I.A., Consciousness and Literature, Боратынский, and Slavic Paremiology
This study is dedicated to the poem 'There Were Storms, Bad Weather…' ('Byli buri, nepogody…') (1839) by Еvgenij Baratynskij. The study analyzes in detail the semantic development of the text, leading to a strong and somewhat paradoxical... more
This study is dedicated to the poem 'There Were Storms, Bad Weather…' ('Byli buri, nepogody…') (1839) by Еvgenij Baratynskij. The study analyzes in detail the semantic development of the text, leading to a strong and somewhat paradoxical ending that causes a particular emotional experience for the reader. To understand how the meanings of the poem are shaped in its semantic development is one of the aims of our study. Additionally, we analyze the folkloric features of the poem: repetitions, a parallelism, and the use of paremia. A deep analysis of the text, considering both its semantic movement and lexical nuances, allows us to discuss the semantic paradox of Baratynskij’s poem and affirm that 'There were storms, bad weather…' is part of a group of texts that by the very use of poetic speech overcomes the impossibility of the utterance.
Research Interests:
Research Interests:
The focus of this article is Nikolai Nekrasov's attempt to revive the legacy of Yevgeny Baratynsky, whose poetry - mainly due to Vissarion Belinsky's criticism - was not as higly esteemed in Nekrasov's lifetime as after Baratynsky's... more
The focus of this article is Nikolai Nekrasov's attempt to revive the legacy of Yevgeny Baratynsky, whose poetry - mainly due to Vissarion Belinsky's criticism - was not as higly esteemed in Nekrasov's lifetime as after Baratynsky's "rediscovery' in the early 20th century. It is also shows that Baratynsky's elegies could influence Nekrasov's poem "Kogda iz mraka zabluzhdeb'ia..." (1845), and ofeer an explanation of the reason why Nekrasov favored Baratynsky's poem "Priznanie" (1823, 1832-33)
Research Interests:
Vladislav Khodasevich's literary activity in emigration (1922–39) may be described as a search for a new identity. Khodasevich's departure abroad induced a powerful self‐image crisis and resulted in the trauma of emigration, which... more
Vladislav Khodasevich's literary activity in emigration (1922–39) may be described as a search for a new identity. Khodasevich's departure abroad induced a powerful self‐image crisis and resulted in the trauma of emigration, which silenced him as a poet. In his attempt to move past this creative crisis, he turned to the biographies of Gavrila Derzhavin and Aleksandr Pushkin. In writing the biographical narratives of the two great poets, Khodasevich projected episodes of his own biography onto the two classic writers and identified with them in his attempt to conquer his own creative crisis. Nevertheless, the trauma of emigration turned out to be the stronger element, and neither of his attempts to identify with the two classical authors was successful: having completed Derzhavin's biography, Khodasevich began to identify instead with the tragi‐comic poet Lebiadkin, a character from Dostoevsky's The Possessed, about whose verses Khodasevich wrote an article. Then, having finished several chapters of Pushkin's biography, he conceived of a literary mystification, which he completed several years later–“The Life of Vasilii Travnikov.” This mystification reflected Khodasevich's traumatic identity: Khodasevich attributed his own world view and several episodes from his own life to its main character. This article examines in detail the mechanisms Khodasevich used to search for a new identity in the emigration, a search that in Khodasevich's case was not crowned with success.
Research Interests: Russian Literature, Self and Identity, Identity (Culture), Trauma Studies, Poetics, and 15 moreCultural Identity, Narrative and Identity, Diaspora Studies, Psychoanalysis And Literature, Dostoevsky, Emigration Research, Pushkin, 20th Century Russian Literature, Hoax Literature, Trauma, Literary Mystifications and Hoaxes, Derzhavin, Vladislav Khodasevich, Russian emigration, and Russian Emigre Literature
Основная задача статьи заключается в том, чтобы объяснить, почему в последнем эмигрантском лирическом цикле В. Ходасевича "Европейская ночь" так много физически неполноценных персонажей. В работе физическая неполноценность персонажей... more
Основная задача статьи заключается в том, чтобы объяснить, почему в последнем эмигрантском лирическом цикле В. Ходасевича "Европейская ночь" так много физически неполноценных персонажей. В работе физическая неполноценность персонажей рассматривается в психологическом ключе как следствие травмы эмиграции. Сама же травма эмиграции выводится из письма Ходасевича к Гершензону 1922 г. В письме поэта проявляются похожие метафоры физической неполноценности. В статье предпринята попытка объяснить травму эмиграции Ходасевича не как метафору, а как случай, родственный реальным психотерапевтическим историям. Отдельное внимание уделяется тому, почему эмиграция оказалась для Ходасевича столь травмирующей, и выдвигается гипотеза о связи травмы эмиграции с неудавшимся жизнетворчеством поэта.
Research Interests: Russian Literature, Trauma Studies, Body Image, Phenomenology of the body, Literature and Trauma, and 11 moreDostoevsky, Emigration Research, Russian Poetry, 20th Century Russian Literature, Trauma, Vladislav Khodasevich, Russian emigration, Russian Emigre Literature, I. Annensky, Mikhail Gershenzon, and Boris Poplavsky
This paper is devoted to the influence that the experience of emigration had on the poetics of Khodasevich's book European Night (Evropeiskaia noch'). Till the spring of 1925 Khodasevich thought that he had the possibility to return to... more
This paper is devoted to the influence that the experience of emigration had on the poetics of Khodasevich's book European Night (Evropeiskaia noch'). Till the spring of 1925 Khodasevich thought that he had the possibility to return to the Soviet Union. This state of mind determined the pragmatic meaning of the poems that Khodasevich wrote in the period between 1922 and 1925, i.e. the time in which he emigrated to Europe and yet did not feel himself a " real " emigrant. These poems are characterized by a satirical orientation as well as by a radical rejection of emigration. On the other hand, the texts that were written between 1925 and 1927 (when Khodasevich formed his self-identification as an emigrant) radically changed the pragmatics of European Night: In this way it becomes a book expressing a deep existential despair. This inner crisis includes the Russian space as well as the space of emigration. In our study we also analyse the way in which Khodasevich mitigates the satirical orientation of the first version of the book.
Статья посвящена тому, как ситуация эмиграции определила поэтику сборника В. Ходасевича «Европейская ночь». До весны 1925 года поэт считал, что может вернуться в СССР. Это обстоятельство определило прагматику текстов, писавшихся в промежуток между 1922-1925 годами, т.е. временем, когда поэт уехал за границу и еще не осознал себя полноценным эмигрантом. Стихи, написанные в это время, отличаются сатирической направленностью и резким неприятием эмиграции. Однако тексты, написанные в 1925-1927 годы (когда у Ходасевича сформировалась эмигрантская самоидентификация), радикальным образом меняют прагматику сборника: «Европейская ночь» становится книгой, выражающей предельное экзситенциальное отчаяние, охватывающее и пространство России, и пространство эмиграции. В статье также рассматривается, как Ходасевич нивелирует изначальную сатирическую направленность поэтического сборника.
Статья посвящена тому, как ситуация эмиграции определила поэтику сборника В. Ходасевича «Европейская ночь». До весны 1925 года поэт считал, что может вернуться в СССР. Это обстоятельство определило прагматику текстов, писавшихся в промежуток между 1922-1925 годами, т.е. временем, когда поэт уехал за границу и еще не осознал себя полноценным эмигрантом. Стихи, написанные в это время, отличаются сатирической направленностью и резким неприятием эмиграции. Однако тексты, написанные в 1925-1927 годы (когда у Ходасевича сформировалась эмигрантская самоидентификация), радикальным образом меняют прагматику сборника: «Европейская ночь» становится книгой, выражающей предельное экзситенциальное отчаяние, охватывающее и пространство России, и пространство эмиграции. В статье также рассматривается, как Ходасевич нивелирует изначальную сатирическую направленность поэтического сборника.
Research Interests:
Research Interests: Russian Literature, Poetics, Emigration Research, 20th Century Russian Literature, 19th Century Russian Literature, and 9 moreRussian Formalism, Simbolism, Ideology and Literature, Vladislav Khodasevich, Russian emigration, Russian Emigre Literature, Yuri Tynianov, Boris Eikhenbaum, and Nikolai Nekrasov
In this article we will examine the influence of Alexander Herzen, perhaps the most famous Russian emigré of the 19th century, on the worldview of Vladislav Khodasevich and on the poetics of the latter’s poetry written in emigration. In... more
In this article we will examine the influence of Alexander Herzen, perhaps the most famous Russian emigré of the 19th century, on the worldview of Vladislav Khodasevich and on the poetics of the latter’s poetry written in emigration. In this study it will be shown that Herzen’s relationship to the Europe of his day and its bourgeois values and political programs was a model for Khodasevich and influenced some of the poems in European Night. The title of this collection of poems and many features of its poetics (the position of the observer, the description of the “deformity” of European culture, political themes that occasionally appear) illustrate Khodasevich’s indebtedness to the works of Herzen. In this article we will also investigate Khodasevich’s social and political views and discuss the question of the pragmatics of his poems written in emigration.
В статье рассматривается влияние А.И. Герцена, пожалуй, самого известного русского эмигранта XIX в., на мировоззрение В.Ф. Ходасевича и поэтику его эмигрантских стихов. В работе показы- вается, что отношение Герцена к современной ему Европе, ее буржуазным ценностям и политиче- ским программам было для Ходасевича модельным и повлияло на некоторые стихи “Европейской ночи”. Заглавие поэтического сборника и особенности его поэтики (позиция наблюдателя, описание “уродства” европейской жизни, возникающие иногда политические темы) восходят к сочинениям Герцена. В статье также рассматриваются социально-политические взгляды Ходасевича и обсуждается вопрос о прагматике его эмигрантских стихов.
В статье рассматривается влияние А.И. Герцена, пожалуй, самого известного русского эмигранта XIX в., на мировоззрение В.Ф. Ходасевича и поэтику его эмигрантских стихов. В работе показы- вается, что отношение Герцена к современной ему Европе, ее буржуазным ценностям и политиче- ским программам было для Ходасевича модельным и повлияло на некоторые стихи “Европейской ночи”. Заглавие поэтического сборника и особенности его поэтики (позиция наблюдателя, описание “уродства” европейской жизни, возникающие иногда политические темы) восходят к сочинениям Герцена. В статье также рассматриваются социально-политические взгляды Ходасевича и обсуждается вопрос о прагматике его эмигрантских стихов.
Research Interests: Russian Literature, Poetics, Russian Poetry, History and literature, 20th Century Russian Literature, and 14 more19th Century Russian Literature, Oswald Spengler, Ideology and Literature, Vladislav Khodasevich, Alexandre Herzen, Russian Emigre Literature, Ходасевич, Slavophilism, Некрасов, Русская эмиграция, Nikolai Nekrasov, Alexander Herzen, Александр Герцен, and Decline of the West
Статья посвящена влиянию Гейне на поэзию Ходасевича. Хотя русская литературная традиция для Ходасевича была важнее, чем европейская, в его лирике обнаруживается ощутимый пласт поэзии Гейне. Обращение к Гейне в ранних стихах Ходасевича... more
Статья посвящена влиянию Гейне на поэзию Ходасевича. Хотя русская литературная традиция для Ходасевича была важнее, чем европейская, в его лирике обнаруживается ощутимый пласт поэзии Гейне. Обращение к Гейне в ранних стихах Ходасевича можно охарактеризовать как поверхностное. Оно необходимо либо для ироничного изображения любви (“Стихи о кузине”), либо для описания типизированного немецкого города (“В немецком городке”). В стихах “Тяжелой лиры” (1920-1922 гг.) усвоение Гейне оказывается более глубоким. Ходасевич, с одной стороны, развивает едкую гейневскую иронию (“Жизель”), а с другой — усваивает его романтическое отношение к любовной теме (“Странник прошел, опираясь на посох…”). Соседство в рамках книги как смыслового единства двух тематически близких любовных стихотворений, трактующих тему в противоположных — ироничном и романтическом — модусах, несомненно, индикатор влияния Гейне. Это не отменяет и переосмысления ряда гейновских тем в таких стихах, как “Анюте”, “Улика”, “Горит звезда, дрожит эфир…”. Новый этап усвоения поэтики Гейне наметился у Ходасевича в эмиграции. Помимо “Баллады”, показательно в этом плане стихотворение “Старик и девочка горбунья…”, в поэтике которого аккумулируются характерные для немецкой поэзии темы в целом и стихи Гейне в частности. Вместе с тем, влияние Гейне здесь осложняется тематическим влиянием немецких экспрессионистов. Эта новая, сатирическая и социальная, линия усвоения стихов немецкого поэта не получила своего развития в творчестве Ходасевича, и в его эмигрантских стихах мы больше не обнаруживаем обращения к Гейне. Что же касается немецких экспрессионистов, то, по-видимому, Ходасевич в некоторой степени испытал влияние их поэзии, однако его нельзя признать существенным.
This article is dedicated to the influence of Heinrich Heine on the poetry of Vladislav Khodasevich. Although for Khodasevich the Russian literary tradition was more important than the European tradition, in his lyric poetry tangible influence of Heine’s poetry can be found. However, links to Heine in Khodasevich’s early poetry can be characterized as superficial and are manifested in either in ironic depictions of love (“Verses about a Cousin”) or for the description of a stylized German city (“In a German Small Town”). In the poetry collection The Heavy Lyre (1922) the assimilation of Heine is deeper. Khodasevich on the one hand develops scathing irony after the fashion of Heine (“Gisele”), and, on the other hand he adopts Heine’s romantic treatment of love themes (“The Wanderer Passed, Leaning on his Staff”). There is a proximity within the framework of the book of a sense of a unity of two thematically similar love poems, which treat the theme of love in opposing ways — ironically and romantically. These are modalities that are probably the result of the influence of Heine. This does not annul the reworking of a range of Heine’s themes in such poems as “To Anyuta,” “Evidence,” and “The Star Shines, the Ether Trembles”. The outlines of a new stage of Khodasevich’s assimilation of Heine’ occur in the former’s emigration. Alongside “Ballad” this trend can be noted in in the poem “The Old Man and the Hunchback Girl,” in which the poetics take on characteristics of German poetry in general, and Heine’s poetry more particularly. Together with this, Heine’s influence here makes complicates the thematic influence of German expressionists. This new satirical and social adoption of the German poet failed to find its development in Khodasevich’s work and in his poetry written in emigration we do not find any more references to Heine. In regards to German expressionists, evidently Khodasevich, to some extent, experienced the influence of their poetry. However one cannot interpret this as fundamental to his work.
This article is dedicated to the influence of Heinrich Heine on the poetry of Vladislav Khodasevich. Although for Khodasevich the Russian literary tradition was more important than the European tradition, in his lyric poetry tangible influence of Heine’s poetry can be found. However, links to Heine in Khodasevich’s early poetry can be characterized as superficial and are manifested in either in ironic depictions of love (“Verses about a Cousin”) or for the description of a stylized German city (“In a German Small Town”). In the poetry collection The Heavy Lyre (1922) the assimilation of Heine is deeper. Khodasevich on the one hand develops scathing irony after the fashion of Heine (“Gisele”), and, on the other hand he adopts Heine’s romantic treatment of love themes (“The Wanderer Passed, Leaning on his Staff”). There is a proximity within the framework of the book of a sense of a unity of two thematically similar love poems, which treat the theme of love in opposing ways — ironically and romantically. These are modalities that are probably the result of the influence of Heine. This does not annul the reworking of a range of Heine’s themes in such poems as “To Anyuta,” “Evidence,” and “The Star Shines, the Ether Trembles”. The outlines of a new stage of Khodasevich’s assimilation of Heine’ occur in the former’s emigration. Alongside “Ballad” this trend can be noted in in the poem “The Old Man and the Hunchback Girl,” in which the poetics take on characteristics of German poetry in general, and Heine’s poetry more particularly. Together with this, Heine’s influence here makes complicates the thematic influence of German expressionists. This new satirical and social adoption of the German poet failed to find its development in Khodasevich’s work and in his poetry written in emigration we do not find any more references to Heine. In regards to German expressionists, evidently Khodasevich, to some extent, experienced the influence of their poetry. However one cannot interpret this as fundamental to his work.
Research Interests:
Wiener Slawistischer Almanach. Bd. 93. 2017. p 133–145.
Research Interests:
Research Interests:
This article suggests a literary analysis of " Renata's End " , a memoir essay written by V. Khodasevich (1928), one of the key examples for understanding the particular nature of Russian symbolism. It is focused on the interpretation... more
This article suggests a literary analysis of " Renata's End " , a memoir essay written by V. Khodasevich (1928), one of the key examples for understanding the particular nature of Russian symbolism. It is focused on the interpretation that Khoda-sevich gave to Petrovskaya's life abroad. The author of the memoir looks at the life of his character through the prism of a symbolist life-creation (zhiznetvorcheskaya) model based on the concept of doppelgangers, or doubles. Simultaneously, the author's commentary of Petrovskaya'a life abroad is related directly to his own arduous experience as an émigré. In other words, in the article " Renata's End " is examined as a text where Khodasevich reflects upon his trauma of emigration. In this perspective it is clear that Petrovskaya's biography – in keeping with Symbolism – was perceived by Khodasevich as an alternative version of his own life. Particular attention is paid to the composition of the memoir essay and to its textological history.
Research Interests:
Research Interests:
Research Interests:
В статье "Элегия" В. Ходасевича рассматривается на фоне жанровой сетки 19 века (поэтика оды, элегическая поэтика) как текст, соединяющий интенции разных жанров. Особое внимание уделено "Элизиуму поэтов" А. Дельвига - претексту "Элегии",... more
В статье "Элегия" В. Ходасевича рассматривается на фоне жанровой сетки 19 века (поэтика оды, элегическая поэтика) как текст, соединяющий интенции разных жанров. Особое внимание уделено "Элизиуму поэтов" А. Дельвига - претексту "Элегии", известному Ходасевичу по архивным разысканиям. Включение не опубликованных на момент создания "Элегии" стихов Дельвига в цитатный план текста напоминает об аналогичном приеме, реализованным в свое время Пушкиным, и позволяет увидеть в герое "Элегии" поэта 19 века.
Рассматриваемый сюжет позволяет также отбросить идею о более поздней датировке "Концерта на вокзале" (где, как известно, обнаруживается претекст из тех же стихов Дельвига) - Мандельштам мог узнать об "Элизиуме поэтов" от Ходасевича еще до момента публикации стихотворения.
Рассматриваемый сюжет позволяет также отбросить идею о более поздней датировке "Концерта на вокзале" (где, как известно, обнаруживается претекст из тех же стихов Дельвига) - Мандельштам мог узнать об "Элизиуме поэтов" от Ходасевича еще до момента публикации стихотворения.
Research Interests:
В статье рассматривается поэтическая формула В. Ф. Ходасевича «путем зерна», восходящая к Новому Завету и связанная с библейскими представлениями о вневременных ценностях. Цель статьи показать, что эта формула не в меньшей степени связана... more
В статье рассматривается поэтическая формула В. Ф. Ходасевича «путем зерна», восходящая к Новому Завету и связанная с библейскими представлениями о вневременных ценностях.
Цель статьи показать, что эта формула не в меньшей степени связана с русским поэтическим революционным мифом, в рамках которого аграрная образность последовательно наделялась социальными и революционными коннотациями. В статье анализируется его формирование в лирике А. С. Пушкина и Н. А. Некрасова, а также его трансформации в поэзии символистов и особенно в лирике крестьянских поэтов (С. А. Есенина, Н. А. Клюева, П. В. Орешина), отзывающейся на революции 1917 года.
[The article discusses the poetic formula of Vladislav Khodasevich’s Putiom zerna (Grain’s Way). It is argued that the phrase goes back to the New Testament and is associated with Biblical ideas of timeless values. The aim of the article is to show that the formula putiom zerna (grain’s way) is also tied to the Russian poetic revolutionary myth, in which the agrarian imagery was consistently endowed with the social and revolutionary connotations. Khodasevich’s poem and his collection bearing the same title are a convenient starting point for elucidating this poetical myth. The article considers its development in the lyrics by Alexander Pushkin and Nikolay Nekrasov, as well as its transformation
in the poetry of the Symbolists. Special emphasis is laid on the lyrics of the Peasant Poets and their responses to the Revolution of 1917. In the light of the article’s topic, the poems of the Peasant Poets feature the myth with very high intensity. We’re thus justifi ed in comparing the images of Khodasevich with those of Yesenin, Klyuev and Oreshin]
Цель статьи показать, что эта формула не в меньшей степени связана с русским поэтическим революционным мифом, в рамках которого аграрная образность последовательно наделялась социальными и революционными коннотациями. В статье анализируется его формирование в лирике А. С. Пушкина и Н. А. Некрасова, а также его трансформации в поэзии символистов и особенно в лирике крестьянских поэтов (С. А. Есенина, Н. А. Клюева, П. В. Орешина), отзывающейся на революции 1917 года.
[The article discusses the poetic formula of Vladislav Khodasevich’s Putiom zerna (Grain’s Way). It is argued that the phrase goes back to the New Testament and is associated with Biblical ideas of timeless values. The aim of the article is to show that the formula putiom zerna (grain’s way) is also tied to the Russian poetic revolutionary myth, in which the agrarian imagery was consistently endowed with the social and revolutionary connotations. Khodasevich’s poem and his collection bearing the same title are a convenient starting point for elucidating this poetical myth. The article considers its development in the lyrics by Alexander Pushkin and Nikolay Nekrasov, as well as its transformation
in the poetry of the Symbolists. Special emphasis is laid on the lyrics of the Peasant Poets and their responses to the Revolution of 1917. In the light of the article’s topic, the poems of the Peasant Poets feature the myth with very high intensity. We’re thus justifi ed in comparing the images of Khodasevich with those of Yesenin, Klyuev and Oreshin]
Research Interests: Russian Literature, Symbolism, Agriculture, Russian Revolution, Russian Poetry, and 11 morePushkin, 20th Century Russian Literature, 19th Century Russian Literature, Ideology and Literature, Vladislav Khodasevich, Osip Mandelstam, Topoi, Agricultural Literacy, Nikolai Nekrasov, Russian Symbolism, and Sergej Esenin
В заметке показывается, что образ "слепого червя" из стихотворения Ходасевича "Путем зерна" ассоциативно связан с идеей необратимости исторических изменений и варьирует распространенную в культуре шекспировскую метафору истории как... more
В заметке показывается, что образ "слепого червя" из стихотворения Ходасевича "Путем зерна" ассоциативно связан с идеей необратимости исторических изменений и варьирует распространенную в культуре шекспировскую метафору истории как "старого / подземного крота". Сюжет заметки дополнительно иллюстрирует близость Ходасевича к политическим дискурсам в 1917 г.
Research Interests: Marxism, Shakespeare, Poetics, Russian Revolution, Russian Poetry, and 11 more20th Century Russian Literature, Karl Marx, Hamlet, Ideology and Literature, Russian Poetry of the 20th century, Vladislav Khodasevich, Alexandre Herzen, Metaphor and Political Analysis, Ходасевич, Alexander Blok, and Александр Блок
Research Interests:
Research Interests: Russian Literature, Poetics, Modernist Literature (Literary Modernism), Polish Literature, First World War, and 10 moreDostoevsky, 20th Century Russian Literature, 19th Century Russian Literature, Simbolism, Vladislav Khodasevich, First World War in Literature, Aleksandr Blok, D.S. Merezhkovsky, Nikolai Nekrasov, and Valery Bryusov
Research Interests:
Research Interests:
The article considers the semantics of Osip Mandelstam's poetic language. Analyzing his poetry against the background of literary language norms, the authors identify a particular poetic device - the modification of "reade-made" language... more
The article considers the semantics of Osip Mandelstam's poetic language. Analyzing his poetry against the background of literary language norms, the authors identify a particular poetic device - the modification of "reade-made" language elements, namely idioms and common collocations. The article also considers some cases of synonymic paraphrasing of Russian phraseological units. The simple implementation of this device in Mandelshtam's poetic texts is the partial transformation of a two-component idiom/collocation: one component is substituted with the synonym, while the second remains unchanged. The complex variant is based on the synonymic substitution of all the components of an idiom/collocation. This analysis of Mandelshtam's work with phraseology reveals one of the key features of meaning-generation of his poetry/. [В статье анализируются механизмы смыслопорождения в стихах Мандельштама. Одним из таких механизмов предстает трансформация идиоматики. В работе рассмотрено синонимическое переосмысление фразеологизмов, в основе которого - перефразирование заданных в языке идиом и коллокаций].
Research Interests: Semantics, Literary Stylistics, Poetics, Metaphor, Linguistics, and 15 morePhraseology, 20th Century Russian Literature, Osip Mandelshtam, Idioms, Russian Poetry of the 20th century, Russian language and literature, Idiomas, Osip Mandelstam, Linguistics and Poetics, Literary Semantics, идиоматичность, Мандельштам, авторский стиль, поэтический язык, and язык О.Э. Мандельштама
В сатье анализируется обсценный план стихотворения Мандельштама "Я скажу тебе с последней...".
Research Interests:
В статье "Стихи о неизвестном солдате" рассматриваются в свете их языкового устройства. Доказывается, что почти каждая строка стихотворения отталкивается от фразеологии русского языка. Это, в свою очередь, позволяет объяснить, почему... more
В статье "Стихи о неизвестном солдате" рассматриваются в свете их языкового устройства. Доказывается, что почти каждая строка стихотворения отталкивается от фразеологии русского языка. Это, в свою очередь, позволяет объяснить, почему текст, при всей своей сложности, завораживает многих читателей и кажется интуитивно понятным.
Research Interests: Russian Literature, Semantics, Stylistics, Literary Stylistics, Poetics, and 14 moreMetaphor, Cognitive Linguistics, Phraseology, Russian Poetry, 20th Century Russian Literature, Cognitive Poetics, Osip Mandelshtam, Idioms, Fraseologia, Osip Mandelstam, Literary Semantics, Linguopoetics, Мандельштам, and язык О.Э. Мандельштама
This article offers a detailed analysis of Osip Mandelstam’s poem Na otkosy, Volga, chlyn’, Volga, chlyn’. The main purpose of the paper is to describe how the poet uses folklore and pseudo-folklore traditions to create his own text. The... more
This article offers a detailed analysis of Osip Mandelstam’s poem Na otkosy, Volga, chlyn’, Volga, chlyn’. The main purpose of the paper is to describe how the poet uses folklore and pseudo-folklore traditions to create his own text. The author concludes that certain words and metaphors dispersed in Mandelstam’s poem refer to folklore topoi. As a result, the poem seems to be intuitively understandable despite the fact that the grammatical structure complicates the perception of its semantics. Thus, Mandelstam’s poem does not appear to be “obscured” (tëmnoe), contrary to what has been commonly pointed out in previous studies. Moreover, even immanent analysis allows the reader to understand the main semantic features of the text. The article calls into question the intertextual approach, which is the most common, to the late work of Mandelstam.
Research Interests:
This paper is devoted to the influence of Chodasevič’s poetic technique on Mandel′štam’s poetry. We make an attempt to analyze Mandel′štam’s late Novye stichi (“Ne govori nikomu…”, “Kuda kak strašno nam s toboj…” and “My s toboj na kuchne... more
This paper is devoted to the influence of Chodasevič’s poetic technique on Mandel′štam’s poetry. We make an attempt to analyze Mandel′štam’s late Novye stichi (“Ne govori nikomu…”, “Kuda kak strašno nam s toboj…” and “My s toboj na kuchne posidim…”), which are connected to each other through the theme of fear. From the point of view of the poetic technique, these texts are also connected to each other through the literary device of the unexpected twist of meaning, which was associated with Chodasevič’s lyrics in Mandel′štam’s consciousness.
Research Interests:
Research Interests:
Two unpublished autobiographies of poet, translator and memoirist Benedikt Livshits (1886/1887—1938), written in 1923 and 1924 (and held in the Manuscript Division of the Institute of Russian Literature), feature, together with an... more
Two unpublished autobiographies of poet, translator and memoirist Benedikt Livshits (1886/1887—1938), written in 1923 and 1924 (and held in the Manuscript Division of the Institute of Russian Literature), feature, together with an extensive commentary establishing the chronological backdrop to and the details of his life in the 1890s—1910s. Major events in his life are listed as far as possible thanks to a variety of archive sources (the statements of his second wife, E. Livshits, his student file from the Kiev Municipal Archive). These include the poet’s family history and his time as a student at the Richelieu Gymnasium and the universities of Odessa and Kiev, as well as the precise date of his baptism and a number of episodes from his service in the First World War. Information gleaned from the reminiscences of E. Livshits regarding the vicissitudes of her husband’s life is a particular focus, giving greater insight into a life story little told by memoirists. Also included is an unpublished poem by
Livshits’s first wife, V. Arngold-Zhukova, which she dedicated to him.
Livshits’s first wife, V. Arngold-Zhukova, which she dedicated to him.
Research Interests:
Research Interests:
The article discusses the narrative strategies in Benedikt Livshits’s One and a Half- Eyed Archer, in which one can distinguish, conditionally speaking, a “Gogolian” and a “Tolstoyan” principle. This determines the portraiture, in a more... more
The article discusses the narrative strategies in Benedikt Livshits’s One and a Half- Eyed Archer, in which one can distinguish, conditionally speaking, a “Gogolian” and a “Tolstoyan” principle. This determines the portraiture, in a more or less positive or negative light, of various major Futurists, such as David Burliuk, Aleksei Kruchenykh, Velimir Khlebnikov, Vladimir Maiakovskii, and other figures, such as Elena Guro, Igor’ Severianin and Nikolai Kul’bin.
Research Interests:
Research Interests: French Literature, Russian Literature, Visualization, Poetics, Futurism, and 15 moreLiterature and Visual Arts, Stéphane Mallarmé, Russian Poetry, 20th Century Russian Literature, 20th century Avant-Garde, Paul Valéry, Simbolism, Arthur Rimbaud, African Art, Edgar Degas, I. Annensky, Nikolay Gumilev, Valery Bryusov, Benedikt Livshits, and David Burliuk
В статье анализируется кубофутуристический манифест Б.К. Лившица "Освобождение слова" (1913), который можно назвать одной из немногих попыток теоретического осмысления футуристической поэтики. Логика статьи Лившица при этом находится в... more
В статье анализируется кубофутуристический манифест Б.К. Лившица "Освобождение слова" (1913), который можно назвать одной из немногих попыток теоретического осмысления футуристической поэтики. Логика статьи Лившица при этом находится в прямой зависимости от идей В.Я. Брюсова и символизма в целом, и разбор "Освобождения слова" позволяет прочертить еще одну линию преемственности футуризма по отношению к символизму. В статье также рассматривается, как манифест Лившица мог отразиться в "Утре акмеизма" Мандельштама.
Research Interests: Russian Literature, Literary Theory, Futurism, Avant-Garde, Russian avant-garde art, and 13 more20th Century Russian Literature, 20th century Avant-Garde, Avant garde Poetry, Boris Pasternak, Osip Mandelshtam, Simbolism, Viktor Shklovsky, Vladimir Mayakovsky, Osip Mandelstam, символизм, Russian Futurism, Valery Bryusov, and Benedikt Livshits
This paper is devoted to the radical cubo-futuristic prose poem “Lyudi v peyza- zhe” (“People in the landscape”), written by Benedikt Livshits in 1911. Some time ago M.L. Gasparov proposed an immanent analysis of this text: in my work I... more
This paper is devoted to the radical cubo-futuristic prose poem “Lyudi v peyza- zhe” (“People in the landscape”), written by Benedikt Livshits in 1911. Some time ago M.L. Gasparov proposed an immanent analysis of this text: in my work I make an attempt to integrate it through analysis of the literary tradition which defined the themes as well as the poetics of “People in the landscape”. I especially consider the “paraphrase” given by Gasparov as a sort of “draft” of the text itself and I then try to reconstruct its connections with the broader tradition of prose poems. In the final part of my paper I show how Andrey Bely’s language experiments were an important influence on the poetics of Livshits’s text.
Статья посвящена радикальному кубофутуристическому стихотворению в прозе Б.К. Лившица «Люди в пейзаже» (1911). Имманентный анализ этого произведения, предпринятый в свое время М.Л. Гаспаровым, в нашей работе до- полняется анализом литературной традиции, определившей тематику и поэтику текста. Рассматривая «перевод» Гаспарова «Людей в пейзаже» как условный черновик произведения, мы восстанавливаем связь текста с традициями стихо- творений в прозе. В заключительной части работы мы показываем, что на уровне поэтики произведение Лившица испытало также сильное влияние языковых экспериментов А. Белого.
Статья посвящена радикальному кубофутуристическому стихотворению в прозе Б.К. Лившица «Люди в пейзаже» (1911). Имманентный анализ этого произведения, предпринятый в свое время М.Л. Гаспаровым, в нашей работе до- полняется анализом литературной традиции, определившей тематику и поэтику текста. Рассматривая «перевод» Гаспарова «Людей в пейзаже» как условный черновик произведения, мы восстанавливаем связь текста с традициями стихо- творений в прозе. В заключительной части работы мы показываем, что на уровне поэтики произведение Лившица испытало также сильное влияние языковых экспериментов А. Белого.
Research Interests:
Research Interests:
Research Interests:
Воспоминания Е.К. Лившиц о Б.К. Лившице, о литературной жизни 1920-1930-х гг., а также об аресте и лагерях.
Research Interests:
В статье публикуются автобиографические материалы Е. К. Лившиц, интересные для историка литературы. В научный оборот вводятся архивные и ранее неизвестные материалы, связанные как с жизнью поэта и переводчика Бенедикта Лившица, так и с... more
В статье публикуются автобиографические материалы Е. К. Лившиц, интересные для историка литературы. В научный оборот вводятся архивные и ранее неизвестные материалы, связанные как с жизнью поэта и переводчика Бенедикта Лившица, так и с фигурой Осипа Мандельштама.
In this work we publish some ego-documents by E. K. Livshits. Such materials are most interesting for the history of Russian literature, as we are presenting the documents that we found in different archives alongside with other notes that were unknown before. Their contents are con- nected with B. Livshits’s life and poetry, as well as with O. Mandelstam’s biography.
In this work we publish some ego-documents by E. K. Livshits. Such materials are most interesting for the history of Russian literature, as we are presenting the documents that we found in different archives alongside with other notes that were unknown before. Their contents are con- nected with B. Livshits’s life and poetry, as well as with O. Mandelstam’s biography.
Research Interests:
Публикуются воспоминания М.Н. Чуковской о Б.К. Лившице.
Research Interests:
Публикуются неизданные стихи Е.А. Шварц 1990-х годов.
Research Interests:
Публикация неизданных стихов Елены Шварц ко дню рождения поэта.
Research Interests:
Публикация неизданных стихов Елены Шварц из архива поэта.
Research Interests:
We are presenting several unknown poems of Elena Svarc (1948-2010) – famous Russian poet and outstanding artist of Leningrad’s underground movement of the 1970-1980s. Taken from the poet’s private archive, these texts of various periods... more
We are presenting several unknown poems of Elena Svarc (1948-2010) – famous Russian poet and outstanding artist of Leningrad’s underground movement of the 1970-1980s. Taken from the poet’s private archive, these texts of various periods remained unpublished in known bibliography and were unavailable for the common reader. The origin of the presented poems is ambiguous: some of them were parts of bigger poetic structures (cycles and books), which have not preserved in Švarc’s papers; some of them were standalone texts left without attention for several reasons. The mosaic and episodic selection of the given texts resembles the situation with the poet’s fragmentary archives that suffered heavily in the fire.
Research Interests:
The Review article discusses four new scholarly volumes focused on various problematic issues related to Russian Modernism. The essay debates major points of methodology and research topicality with respect to Russian Symbolism and the... more
The Review article discusses four new scholarly volumes focused on various problematic issues related to Russian Modernism. The essay debates major points of methodology and research topicality with respect to Russian Symbolism and the Avant-Garde.
- Martha M.F. Kelly, Unorthodox Beauty. Russian Modernism and Its New
Religious Aesthetic. Evanston, 2016.
- Jonathan Stone, The Institutions of Russian Modernism. Conceptualizing, Publishing, and Reading Symbolism. Evanston, 2017.
- Katherine Lahti, The Russian Revival of the Dithyramb. A Modernist Use of Antiquity. Evanston, 2018.
- Reframing Russian Modernism. Edited by Irina Shevelenko. Madison, 2018.
- Martha M.F. Kelly, Unorthodox Beauty. Russian Modernism and Its New
Religious Aesthetic. Evanston, 2016.
- Jonathan Stone, The Institutions of Russian Modernism. Conceptualizing, Publishing, and Reading Symbolism. Evanston, 2017.
- Katherine Lahti, The Russian Revival of the Dithyramb. A Modernist Use of Antiquity. Evanston, 2018.
- Reframing Russian Modernism. Edited by Irina Shevelenko. Madison, 2018.