Elena Bogdanova

How Do Russian people prefer to solve problems of public services—together or separately? Do the institutional conditions, determined by private property rights, the specifics of privatization carried out in the 1990s, the structure of the housing and communal services system, or the memory of the Soviet model of communal services play any role in the emergence of sustainable forms of solidarity among neighbors? This article considers these questions through the prism of a case study conducted in the historical part of Saint Petersburg, in a residential building built in 1905. The study is based on two years of ethnographic observations of the everyday life in the apartment building and the practices of everyday interactions among neighbors, investigation of the history of the house, the analysis of the correspondence between residents and service companies about the residents’ complaints, and 10 in-depth, semistructured interviews with inhabitants of the apartment building.
The study was triggered by the real-life situation of the establishment of a neighbor association in the form of the house council (domovoi sovet), in accordance with the 2011 amendment to the Russian Housing Code. This became the first experience of cooperation in an “old neighborhood,” as well as the first attempt of collective care for the building’s common areas. Efforts, achievements, and failures of the house council are analyzed through the prism of collective action theory and the concept of materiality.
The article demonstrates that a collective strategy of care for the common areas of a multiunit residential building can be successfully implemented, although institutional conditions make it compete with individual strategies for improving living spaces. Alternative solutions—such as calling helplines or informally contacting local officials— may lead to positive changes for individual households or groups of neighbors. Yet, such uncoordinated individual efforts disrupt the common schedule for repairs and other improvements in the building, as approved by the house council, and redirect financing from common to individual needs. The overall conclusion is that in the conditions of contemporary Russian society, an association of neighbors of a democratic type turns into a risky project, which can serve as an extended metaphor for democratic initiatives in the country and resembles a futile attempt to “dissolve sand in water.”

Purpose-This paper aims to consider how the situation of the COVID-19 pandemic questions the neoliberal project of ageing, based on a notion of a healthy, active, working older person. A long-term struggle to include older people has been (temporarily) replaced with a struggle to exclude them. This seems to be one of the most sensitive sore spots of the coronavirus crisis and one of the most serious challenges to social policy and welfare systems the world over. The purpose of this paper is to consider where the concepts of ageing and the action on ageing were at right before the crisis and what their further development may look like. Design/methodology/approach-This paper provides a critical overview of main conceptions based on the neoliberal project of ageing. Findings-The main principle of the neoliberal project of ageing, which had been formed on the crossroad of social theory and policy through decades, became vulnerable in the face of COVID-19 pandemic. The new forced ageing reveals its repressive nature through ensuring seniors' safety from exposure, their removal from work and isolation. The theory now faces new challenges of meshing a neoliberal actoractive, independent and productivewith an older person in isolation, who needs safeguarding, of reconceptualizing social exclusion of seniors in a situation where exclusion is equated with safety, of resolving a dilemma between isolation and respect of human rights and of keeping progress in anti-ageism. Research limitations/implications-This paper presents an overview of the main conceptions, underlying the neoliberal project of ageing. It aims to designate the vulnerabilities of the project, which were revealed under the situation of pandemic. Further development of the discussion needs detailed analysis of theoretical conceptions of ageing. Practical implications-Theoretical debate reflects policy of ageing. Discussion of theoretical problems of ageism, social exclusion, safeguarding of the elderly and compulsion are necessary for improvement of social policy of ageing. Social implications-When the neoliberal project of ageing comes into collision with the reality with the reality, the authors recognize it as a crisis. It moves the society, and especially the elderly, to the situation of uncertainty. This paper calls for discussion and search for a new balance among the generations in a society. Originality/value-This paper relies upon the current debate on neoliberal project of ageing and responds immediately to the situation of pandemic. Now conceptual problems in theories of ageing and policy projects became visible, and the authors suppose it is time to initiate this discussion.

Purpose-This paper aims to consider how the situation of the COVID-19 pandemic questions the neoliberal project of ageing, based on a notion of a healthy, active, working older person. A long-term struggle to include older people has been (temporarily) replaced with a struggle to exclude them. This seems to be one of the most sensitive sore spots of the coronavirus crisis and one of the most serious challenges to social policy and welfare systems the world over. The purpose of this paper is to consider where the concepts of ageing and the action on ageing were at right before the crisis and what their further development may look like. Design/methodology/approach-This paper provides a critical overview of main conceptions based on the neoliberal project of ageing. Findings-The main principle of the neoliberal project of ageing, which had been formed on the crossroad of social theory and policy through decades, became vulnerable in the face of COVID-19 pandemic. The new forced ageing reveals its repressive nature through ensuring seniors' safety from exposure, their removal from work and isolation. The theory now faces new challenges of meshing a neoliberal actoractive, independent and productivewith an older person in isolation, who needs safeguarding, of reconceptualizing social exclusion of seniors in a situation where exclusion is equated with safety, of resolving a dilemma between isolation and respect of human rights and of keeping progress in anti-ageism. Research limitations/implications-This paper presents an overview of the main conceptions, underlying the neoliberal project of ageing. It aims to designate the vulnerabilities of the project, which were revealed under the situation of pandemic. Further development of the discussion needs detailed analysis of theoretical conceptions of ageing. Practical implications-Theoretical debate reflects policy of ageing. Discussion of theoretical problems of ageism, social exclusion, safeguarding of the elderly and compulsion are necessary for improvement of social policy of ageing. Social implications-When the neoliberal project of ageing comes into collision with the reality with the reality, the authors recognize it as a crisis. It moves the society, and especially the elderly, to the situation of uncertainty. This paper calls for discussion and search for a new balance among the generations in a society. Originality/value-This paper relies upon the current debate on neoliberal project of ageing and responds immediately to the situation of pandemic. Now conceptual problems in theories of ageing and policy projects became visible, and the authors suppose it is time to initiate this discussion.

Social scientists along with policy makers attempt to explain older people’s place in society and their role in the labor and consumer markets, as well as to determine the state’s and younger generations’ obligations toward seniors. Some approaches suggest redefining old age; others erase age boundaries completely and suggest ignoring the peculiarities of old age. Along with age divisions, the conventional norms and patterns of aging are also erased and redefined. Age and aging come not only to challenge globalization and national systems of administration, but also to give rise to personal issues linked with finding new identities and socially relevant models of behavior. The term normativity with its multiple meanings may help facilitate dialogue
between the different layers of this phenomenon, from personal to global.

Социальные ученые вместе с авторами концепций социальной политики пытаются объяснять место пожилых в обществе, их роль в сфере трудовой занятости и потребления, определять обязанности государства и молодых поколений по отношению к пожилым. Одни подходы предлагают переопределять возрастные
показатели старости. Другие вовсе размывают возрастные границы и предлагают не замечать специфики старшего возраста. Одновременно с возрастными границами размываются и
переопределяются и привычные нормативные основания и паттерны старения. Возраст и старение возникают не только как вызовы глобализации и национальных систем управления, но и как личностные проблемы, связанные с поиском новых идентичностей и социально релевантных моделей поведения. Благодаря многослойности смыслов нормативность может служить инструментом, обеспечивающим диалог между разными уровнями существования явления: от персонального до глобального.

Эссе является реакцией на кризис, проявляющийся в теории и политике решения проблемы старения общества в европейских странах и в России. Около двадцати лет определяющими международными ориентирами считались концепция активного
старения и неолиберальная политика старения, сформулированные в Мадридском плане действий. В последние годы Россия интегрировала нормы и принципы Мадридского плана в свою национальную политику старения. Пандемия коронавирусной инфекции поставила под вопрос состоятельность основ концепции, представляющей процессы старения с позиций социального конструктивизма и сглаживающей границы между возрастными группами. Важнейшая связка всего неолиберального
проекта старения «активность – социальная включенность», которая призвана интегрировать пожилых в рынок труда и потребления и тем самым решать проблемы социального исключения пожилых и негативного образа их как обузы общества, в текущей ситуации оказывается нереализуема. Пандемия коронавирусной инфекции актуализировала возрастные границы и заставила вспомнить о физиологических особенностях стареющего организма. Борьба за инклюзию пожилых (временно) сменилась борьбой за их эксклюзию. В эссе разбираются теоретические подходы, лежащие в основе концепции активного старения в том варианте, в котором они были сформированы в западном контексте, и в версии, воспринятой в России. Кульминацией эссе является вопрос о том, сформирует ли коронакризис запрос на новую концепцию старения.

This article examines the options for redressing abuse of office available to citizens in Soviet and post-Soviet Russia. I consider the courts, the procuracy, and the complaint mechanism as sites for citizens to lodge claims against abuse of office in late-Soviet and post-Soviet times. After the collapse of the Soviet system there was an attempt to overcome the Soviet legacy, to strengthen legal institutions and establish administrative justice.
Analysis of Soviet and post-Soviet normative documents and statistical data allows us to argue that opportunities for Russian citizens to combat service crimes in the courts have improved substantially. However, the system for coping with abuse of office remains imperfect, and retains features of the Soviet legacy despite vague legislation about administrative justice and dual ways of coping with abuse through legal and quasi-legal mechanisms. The re-establishment of the complaint mechanism in the conditions of contemporary Russia exacerbates this imperfection. Overall, the complaint mechanism occupies a significant place in people's options for making claims against officials, especially
claims against high-ranking officials.

This article describes how Russian law schools understand their objectives today and whether there is an ideal model of a jurist to which law schools should conform. Different qualitative methods were used in this study, including a review of the post-Soviet legal education reforms, analysis of regulations governing higher legal education, analysis of websites, and expert semi-structured interviews with heads of law schools. The results demonstrate the difficulties faced by law schools, which are forced to balance the state standards of higher education and external legal, social, economic, and political challenges. The study concludes that law schools are experiencing serious difficulties with respect to understandings of their objectives as well as the current redefinition of the normative ideal model of a jurist. The study also makes it possible to draw conclusions about the importance of legal knowledge, different ways of understanding prestige in the legal profession, and the revival of features of the Soviet model of the "ideal jurist."

This article explores the issue of the major reform of the
child welfare sector that has been carried out in Russia in
recent years. Focusing on deinstitutionalization and a
child’s right to a family, this reform moves Russia in the
direction of international trends in this area and represents
a break with previous state- and institution-dominated
approach to “problem families.” The article explores how
and why this process has come about in a traditionally topdown
hybrid regime and applies the Multiple Streams
Framework first developed by Kingdon to argue that
Russian child welfare nongovernmental organizations have
acted in concert with government officials to act as policy
entrepreneurs in framing the policy problem and presenting
solutions to it in a way that has influenced national priorities
in this area. At the same time, the article acknowledges
that major challenges remain in terms of implementing the
reform at the regional level of government in Russia.

Современная Россия входит в ряд стран, в которых активно происходят процессы старения населения. Проблема организации ухода за пожилыми становится все более заметной. Особенно это касается группы пожилых старше 75 лет, испытывающих проблемы с мобильностью и нуждающихся в сторонней помощи. Еще более остро она встает в российских поселениях, отдаленных от крупных урбанизированных центров. Почему происходит так, кто и как пытается решать эту проблему — изучению этих вопросов посвящена данная статья.

This article examines how Russian SOS Villages are undergoing foster reform, which prescribes a transition from institutional care for children deprived of parental care to family care model. The article analyses the problems and transformations experienced by SOS Villages, outlining the aims, instruments, and priorities of the reform. Empirically, the article is based on qualitative investigation of two Russian SOS Villages. Officially, SOS villages have the status of non-state children's homes. However, they were originally concep-tualised as a means to implement family care by specially arranged SOS families (headed by SOS mothers). Comparing the activities of SOS Villages with the theoretical concepts of development, resilience, and attachment shows that children raised in SOS Villages avoid the typical problems associated with institutional care. SOS families provide favourable conditions for sociali-sation, protection, overcoming of social isolation, while maintaining sustainable contact with a significant adult. The normative context created by Decree 481, which changed the status of children's homes, alongside innovations in family policy and the general upsurge of traditionalist discourse, has made SOS Villages vulnerable. As a result, they are forced to protect both forms of their existence: institutional and family. Despite their conceptual adherence to the goals of the reform, in the eyes of the state the SOS Villages remain institutional entities targeted for closure or transformation into temporary residences for children. My research shows that under these new conditions SOS Villages have developed various strategies of involuntary mimicry. The most significant is the re-registration of SOS families as foster families. This helps keep children with their SOS families but significantly increases the level of responsibility and risks for SOS mothers. SOS Villages have also developed new activities, which may be useful in these new conditions. The establishment of consulting

This article is an attempt to apply the concept of the soundscape to studying the division between public and private spheres in the contemporary Russian countryside. The empirical basis of the study consists of a series of ethnographic observations made over the course of 15 years in a single village in the Northwestern region of Russia. The analysis of sound production and perception by the local populace shows the village to be an acoustic community, wherein background sounds serve as carriers of socially meaningful information. The study finds that the prominent functionality of the village’s acoustic environment as a means of communication blurs the line between public and private, reducing privacy while simultaneously curtailing publicity. Depending on the
situation, the same space may be either private or public. To help differentiate between the public and the private, the acoustic community of this Russian village prescribes specific conventions, shared by the local residents.

В статье представлена попытка применения концепции саундскейпа для изучения границы между публичностью и приватностью в современном российском селе. Эмпирическую базу составляет серия этнографических наблюдений, проводившихся на протяжении 15 лет в одном из сел Северо-Западного региона России. Анализ распространения звуков и восприятия их местными жителями показывает село как звуковое сообщество, в котором фоновые звуки являются проводниками социально значимой информации. Согласно результатам исследования ярко выраженная коммуникативная функциональность звуковой среды села размывает границу между публичностью и приватностью, порождая как дефицит приватности, так и дефицит публичности. Одно и то же пространство в зависимости от ситуации может обретать черты как приватного, так и публичного. Звуковое сообщество российского села предписывает особые конвенции различения публичности и приватности, разделяемые местными жителями.

The misfortune of Soviet consumers vividly characterizes later Soviet daily life, but the fight of the consumers against the injustice of Soviet retailing remains in the dark. The most important official way of defending the interests of citizens in Soviet society was to complain to various authorities. Under Khrushchev and Brezhnev official petitions for help in solving consumer's problems were extremely popular. The peculiarities of the Soviet system of consumption defined the special strategies used by consumers, which will be explored and analyzed in this article.

В этой статье речь пойдет о том, какие шаги были предприняты советской властью для создания «социалистического мира» в наибо­ лее традиционной и консервативной среде — крестьянской. И более конкретно — о проекте застройки деревень домами городского типа в 60–70­е гг. Двух­ и трехэтажные дома, построенные по типовым го­ родским проектам, можно встретить практически в каждой деревне, в которой располагалось или располагается и по сей день более или менее крупное сельскохозяйственное предприятие. Осуществляя исследование, я пыталась понять, чем было мотивировано решение о строительстве городских домов в сельской местности, как оно во­ площалось в жизнь и какие результаты имеет реализация данного проекта сейчас, по прошествии нескольких десятков лет. Основной задачей, сформировавшейся в ходе исследования и определившей идею статьи, стала попытка ответить на следующие вопросы: удалось ли власти, переселив сельских жителей в дома городского типа, как­ то повлиять на стиль их жизни? Удалось ли изменить их представле­ния о жилище и хозяйстве?

В статье на основе глубинных биографических интервью рассматриваются проблемы социального исключения пожилых людей, ограниченных в возможностях передвижения. В качестве основного аспекта выбрано биографическое измерение, чувствительное к поколенческим особенностям самопонимания пожилых людей старшей возрастной группы. В статье выдвигается тезис о том, что наличие биографического опыта переживания войны, голода, лишений, плена, смертельной опасности накладывает отпечаток на общий уровень потребностей пожилых людей, в том числе на желание оставаться включенными в социальную жизнь.

В статье рассматриваются особенности трудовых отношений с участием
работников, достигших пенсионного возраста. В России сравнительно
низкий пенсионный возраст: 55 лет для женщин и 60 лет для мужчин.
Однако средний размер пенсий едва дотягивает до прожиточного минимума.
По официальным данным Пенсионного фонда, почти половина пенсионеров
продолжает свою трудовую деятельность. Период работы на пенсии может
составлять до 20 лет и более. В статье представлены результаты исследо-
вания, посвященного изучению проблем работающих пенсионеров, про-
веденного в 2011–2013 гг. Центром независимых социологических иссле-
дований.

This article explores how non-governmental organizations (NGOs) involved in the protection of children living in state institutions interact with state actors in their policy networks and the extent to which such networks may offer these NGOs some scope to act as " policy entrepreneurs " with some degree of influence over the direction of policy development and practice in their area of expertise. It presents the results of empirical research on the activities of NGOs working with vulnerable children in St. Petersburg and Samara, which reveals the interactions between these organizations and the authorities to be a complex, multi-layered process which, nevertheless, allows them some space for autonomy and the development of policy options.

Как ни странно это прозвучит для моего и более старших по колений, многие представители молодежи никогда не слышали аббревиатуры БАМ, и не знают, что она означает. По какой􏰀то странной причине грандиозный международный проект оказался практически полностью вымещен из социальной памяти по про􏰀 шествии менее чем двадцати лет. Как стремительно и громко на􏰀 чалась история БАМа, так же стремительно она канула в небытие. В связи с этим закономерно возникают более широкие вопросы: что помнят сегодня о жизни в социалистическом обществе? кто и как помнит? какое значение эта память имеет для настоящего и будущего?

В существующих социологических традициях пространство познается в первую очередь как ряд визуальных образов либо структура знаний, мыслей и представлений информантов. В этом эссе мне хотелось бы обратить вни- мание на еще один альтернативный источник социологической информа- ции – звуковой фон, маркирующий и конструирующий пространство, звуки, привычно сопровождающие повседневность.

В статье рассматривается проблема дискурсивного производства правил правовых отношений в условиях советского общества. Классическая либеральная теория представляет основания для того, чтобы считать советское общество неправовым. Возникает вопрос: если не право, то что, в условиях советского общества, регулировало правовые отношения? Адаптация категории права к советской реальности показывает, что регулирующую функцию в советском обществе выполняла официальная идеология. Типичная модель правовых отношений выстраивается по вертикали и необходимо включает основания иерархии и власти. Центральной идеологической категорией, маркирующей отношения между «старшим» и «младшим»,
«сильным» и «слабым» является категория заботы. На основании анализа смыслов данной категории и порядка употребления ее в контексте идеологических текстов реконструируются официальные правила осуществления правовых отношений в условиях советского общества. Особое
внимание уделяется позднесоветскому периоду конца 1950-х – середине 1980-х гг., непосредственно предшествовавшему реформам.

This article presents the results of research into contract-making and implementation between Russian and foreign companies. International contract-making is regarded as an element of cross-cultural collaboration, which inevitably reveals the cultural background of the parties. The article is based on a case study of three international companies conducting business in
Russia. To comprehend the empirical material critically, the analysis applies concepts relating to cross-cultural collaboration and experiences of contracting in the sociological and anthropological literature. The ambiguities in the practice of contracting, which is rigid in form but flexible in execution,
allow us to better understand the role of the codified and informal
rules regulating business in contemporary Russia.

This article analyzes religious justifications used by contemporary Russian citizens in filing complaints addressed to the president of the Russian Federation. The concept of critical capacity postulated by Luc Boltanski and Laurent Thévenot is applied as a frame of analysis. This research permits identification of a connection between the transformation of political (presidential) discourse, which took place in 2000s, and attempts of citizens to justify their claims for justice based on Orthodox foundations. Developing a complaint mechanism promotes the reproduction of a particular way of coping with in- justice and also special grammar of argumentation based on practices of appeal of the “weaker citizen” to the “stronger state,” rather than on a dispute between equal actors. In such an approach, all regulatory normative systems involved in aligning justifications are reduced to rhetorical devices, the legitimacy of which is determined by situational political discourse. At the same time, religious rhetoric in complaints contributes to the reproduction of the absolutist model of presidential power and the merging of religiosity with political legitimacy and civic loyalty.

In this issue, we publish several papers presented at the international conference “Complaints: Cultures of Grievance in Eastern Europe and Eurasia” that took place on March 8–9, 2013, at Princeton University. Organized by the Program in Russian,
East European, and Eurasian Studies in collaboration with the Program in Law and Public Affairs, this conference aimed to examine the concept of the so-called people’s law from an interdisciplinary perspective.

This issue of Laboratorium presents a selection of papers that grew out of a conference titled Russian Field: Views from Abroad, which took place in Saint Petersburg in May 2009. The idea behind the conference was to invite foreign ethnographers who have undertaken fieldwork in Russia to present their research to an audience of Russian colleagues—in most cases in Russian. The disciplinary background of participants was less important than their use of ethnographic methods in the broadest sense, and thus the conference program featured contributions from anthropologists, sociologists, political scientists, oral historians, and even an art historian. The one condition for participation was that the scholars invited should have been trained outside of Russia.

Основная цель настоящего издания — помочь гражданам избежать возможных ошибок при взаимодействии с мировыми судьями. В брошюре показано, как складывается взаимодействие граждан с мировыми судьями, почему в ходе судебного процесса подчас что-то происходит не так, как ожидается гражданами, и какими могут быть их действия в подобных ситуациях. При написании пособия использовались результаты социологического исследования практики мировых судей в Санкт-Петербурге, разбор реальных ситуаций, мнения экспертов (адвокатов, юристов), регулярно взаимодействующих с мировыми судьями на профессиональной основе. Издание будет полезно тем, кто намерен обратиться или уже обратился к мировому судье.

В последние годы в России проводится реформа правовой сферы. По мнению одних исследователей, либеральная традиция в российском обществе сдерживалась предшествующим современному советским режимом и
сейчас, наконец, получила импульс к развитию. По мнению других, в России впервые предпринимается попытка заложить основы либерального порядка. Подтвердить или опровергнуть существование предпосылок для успешного становления правового общества в условиях постсоветской России исследователи пытаются, привлекая конкретные примеры социальных явлений из советской истории. Спорным, при этом, остается не только интерпретация тех или иных эпизодов социальной жизни, но и само понимание и существование права в контексте советского общества.

Объектом исследования является совокупность отношений, возникающих вследствие обращения советских граждан в какую-либо из властных инстанций в рамках официального механизма обращений. Цель исследования: описание и анализ норм и правил, регулирующих правовые отношения в условиях позднесоветского общества, на основании комплексного исследования опыта отстаивания интересов советских граждан в рамках официального механизма обращений граждан в органы власти в период 1960-х – 1970-х гг. Методы: комплексный анализ теоретического и эмпирического материала, представляющего процессы отстаивания интересов гражданами в позднесоветский период. Дизайн исследования определен методом критического дискурс-анализа. Источники информации: 1. отечественная и зарубежная научная литература; 2. нормативные законодательные документы (23 источника); 3. идеологические издания по общим вопросам (57 источников); 4. архивные материалы (150 документов); 5. анализ прессы (220 газетных статей); 6. интервью (9 чел.). Теоретические и практические результаты исследования могут применяться при разработке учебных курсов по истории и социологии советского общества, а также курсов, освещающих особенности правовых отношений и политической коммуникации в советский и постсоветский периоды.

О существовании правовых отношений в советском обществе принято говорить с известной долей условности. Определенных оговорок не удалось избежать и в данной статье. Так, требует пояснений форма существования категории права в советских общественных отношениях.
В советской Конституции были записаны основные права граждан, но при этом подразумевался принцип абсолютного доминирования государства и его интересов над личностью. Формальные нормы не действовали так, как это было предписано законом; основанием к действию часто становились инструкции, спущенные сверху. Граждане не были информированы о своих правах, вследствие чего большинство из них, за исключением универсальных права на отдых и права на труд, были неизвестны ни государственным чиновникам, ни населению.
В официальных документах категория право часто заменялась категорией интерес или же они употреблялись вместе, выводя тем самым дискуссию из непосредственно правовой сферы. Многочисленные смысловые и категориальные подмены права не позволяют говорить о существовании в советском обществе полноценного института права. В этой связи в дальнейшем речь пойдет, скорее, о советском субституте права и, соответственно, о советском субституте правовой защиты.

Проблема защиты прав потребителей уникальна в том смысле, что существует везде, где есть торговые отношения. Необходимость регулирования взаимоотношений, возникающих между контрагентами в ходе заключения сделки купли-продажи, осознана очень давно. Первые правовые акты, контролирующие взаимодействие продавца и потребителя на рынке, были сформулированы в своде законов Хамурапи в XVIII в. до н.э. «Обмен – это компромисс интересов двух сторон, в результате которого права на товары или другие преимущества переходят от одной стороны к другой» (Weber, 1978). Несовпадение интересов потребителей и предпринимателей (продавцов/производителей) на рынке затрудняет рыночный обмен и ведёт к возникновению проблемных ситуаций, в которых в менее выгодном положении обычно оказывается потребитель.

Release of the International Conference  “Between the Carrot and the Stick”: Emerging needs and forms for non-state actors including NGOs and informal organizations in contemporary Russia", which was held in January 28 - 29, 2016 in Helsinki.

Organization Committee:
Dr. Linda Cook – Brown University
Dr. Ann-Mari Sätre – Uppsala University
Dr. Elena Bogdanova – Centre for Independent Social Research
Dr. Meri Kulmala – Aleksanteri Institute, University of Helsinki
Dr. Aadne Aasland – Norwegian Institute for Urban and Regional Studies
Dr. Eleanor Bindman – Queen Mary University of London

Chapter Six is devoted to the analysis of contemporary complaints. It appears as an artificial project reflecting features of the Soviet and pre-Soviet modifications of the complaint mechanism. The contemporary complaint mechanism is a political project created primarily to solve political problems of governance. It allows for the strengthening of authoritarianism, and reinforces patterns of patriarchic monarchical power. The space in which it can demonstrate its effectiveness are issues that cannot be resolved by legal means. To strengthen the position of the complaint mechanism, the government is forced to expand the scope of informality. It turns informality into a space of state expertise and control. The influence of the complaint mechanism on legal modernization is negative, but rather derivative from political effects. In this chapter my empirical data includes regulations (laws, decrees, instructions), interviews, statistical reports, and the texts of complaints from different sources.

This is a chapter from forthcoming book By Elena Bogdanova "Complaints to the Authorities in Russia: A Trap Between Tradition and Legal Modernization." In this I formulate the definition of a complaint and clarify the phenomenon of  complaint to the authorities from historical, socio-political, and normative perspectives. The main mission of this chapter is to define what ‘a complaint’ is in the Russian context, how it can be analyzed, and what its heuristic potential is. I discuss how the complaint differs from other genres of appeal to the authorities, and how it compares to a lawsuit. I take a critical capacity approach to the analysis of complaints addressed to the authorities. Before beginning my analysis, I clarify what we can definitively learn by investigating complaints, what we might be able to infer, and of what we can never be sure.

Этот текст был подготовлен для публикации в "Огоньке", но по странным причинам опубликована оказалась другая версия. Эта мне нравится больше, поэтому повешу здесь.
***
Уточню сразу: я собираюсь говорить о жалобах. Это особый жанр обращения в органы власти, который содержит запрос на восстановление справедливости. Именно так жалоба определялась в советском законодательстве, примерно так она определяется в законодательстве и сейчас. Практика писания во власть известна в России с незапамятных времен. Писали всегда много, по разным поводам, с разными целями, но далеко не все обращения можно считать жалобами. Среди них могли быть предложения, благодарности, заявления, критические письма или просто письма-такие, какие мы пишем родным и друзьям. Каждый из этих жанров по-своему уникален и потрясающе богат информацией о власти, об авторах этих посланий и об обществе, в условиях которого возникают подобные виды коммуникации. Мой интерес связан именно с жалобой как с инструментом восстановления справедливости. Я начала изучать советский механизм жалоб в начале 2000-х. Тогда казалось, что это исчерпавшая себя практика, любопытная примета отжившего строя. Однако, по иронии судьбы, как раз в 2006 году, когда мое исследование было закончено и я защитила диссертацию о жалобах в советской системе, был принят закон «О порядке рассмотрения обращений граждан Российский Федерации» (№ 59-ФЗ), при одном взгляде на который стало понятно: бюрократия жалоб возвращается. В 2008-2010 годах заработала основная инфраструктура «жалобного механизма», причем она следовала в фарватере тогдашней кремлевской политики. Сначала появилась сеть общественных приемных председателя партии «Единая Россия» и правительства РФ, место которого в тот момент занимал Владимир Путин. Незадолго до выборов 2012 г. возникла параллельная сеть-общественных приемных президента. 59-й закон не запрещал жаловаться в правительство, в министерства высшего уровня, президенту, однако по какой-то причине структурно во всей создающейся бюрократии жалоб важно было выделить двух самых важных адресатов. К сегодняшнему дню механизм жалоб подошел с солидным багажом: более 30 правовых документов, находящихся в открытом доступе, регулируют бюрократию жалоб в России, а кроме того-ряд распоряжений и постановлений, имеющих силу внутри самого механизма и превращающих его в сложный и многоуровневый канал связи между властью и обществом. За 12 лет существования механизм прошел интенсивный путь становления и получил существенную поддержку со стороны государства. Параллельно усилен был и институт прокуратуры, который имеет историческую связь с механизмом жалоб. В советские годы прокуратура выполняла функции надзора и контроля за рассмотрением жалоб. Ныне мы имеем схожую органическую связь двух ведомств-«жалобного» и силового. Важно то, что обновленный институт жалоб прижился в России. Если сравнить

This article describes how selected Russian law schools understand their objectives in the 2010s and whether there is an 'ideal model' of a jurist to which law schools should conform. Different qualitative methods were used in this study, including a review of post-Soviet legal education reforms, an analysis of regulations governing higher legal education and of the law school's websites, and expert semi-structured interviews with heads of these law schools. The results demonstrate the difficulties faced by law schools, which are forced to balance the state standards of higher education and external legal, social, economic, and political challenges. The study concludes that law schools are experiencing serious difficulties with respect to understandings of their objectives as well as the current redefinition of the normative ideal model of a jurist. The study also makes it possible to draw conclusions about the importance of legal knowledge, different ways of understanding prestige in the legal profession, and the revival of features of the Soviet model of the " ideal jurist. "

This book considers the process of legal modernization in Russia from the development of the mechanism of complaints addressed to the authorities from the pre-revolutionary period to today. It analyzes wide-ranging data and sources, collected over 17 years, such as legislation, in-depth interviews, archival materials, original texts, and examples of different methods of complaints in Soviet and contemporary Russia.
Being marginal to the legal system and almost invisible for researchers of legal development, the complaint mechanism has functioned as an extremely important way of restoring justice, available to the majority of people in Russia for centuries. It has survived several historical gaps and, in a sense, acts as a thread that stitches together different eras, coexisting with the establishment and modernization of legal institutions, compensating, accompanying, and sometimes
substituting for them. The research covers a period of over 100 years, and shows how and why at major historical crossroads, Russia chooses between full-fledged legal modernization and saving the authoritarian social contract between the state and society.
This book will be especially useful to scholars researching Soviet society and Post-Soviet transformations, socio-legal studies, and liberal legal reforms, but will also appeal to those working in the broader fields of Russian politics, the history of Soviet society and justice issues more generally.

This issue of the journal focuses mainly on the problem of normativity of old age and aging in Russia. Contemporary Russian society constitutes a unique blend of premodern natural aging, Soviet ascetic paternalism, and attempts to actualize the neoliberal project of aging. The current issue presents works in a variety of scholarly genres: articles, essays, field notes, reviews of monographs and collected works. To find answers to questions regarding the normativity of old age, authors employ variety
of approaches in sociological and culturological research, discourse analysis, literary gerontology, and so on. An assortment of genres, topics, and approaches will allow the reader to observe the evolution of discussion around the normativity of aging, to see what topics are of interest to the authors published in this issue, what problems researchers face in studying the process of aging, and what methods they use in their work.

Эта книга – очередное издание известного труда историка советской и пост-советской правовой системы, профессора университета Торонто Питера Соломона. Впервые на русском языке эта работа была опубликована в 1998 году, на английском книга вышла в 1996. В середине 1990-х годов исследование Соломона внесло вклад в дискуссию о советском правосудии сталинского периода, участниками которой были Габор Риттершпорн, Йорам Горлицкий, Олег Хлевнюк, Харольд Берман, Юджин Каменка и другие. С тех пор дискуссия на Западе значительно продвинулась, однако далеко не все исследования, посвященные этой проблеме, известны в России. Между тем, в последние годы активно развиваются эмпирические социо-правовые исследования, которые нуждаются в теоретико-
методологической базе. При общем дефиците русскоязычной научной литературы по практике правоприменения, истории и социологии права хотелось бы, чтобы труд Питера Соломона не остался незамеченным.

The course explores Russian legal culture as a complex phenomenon of Russian society. Studying legal culture provides students with fundamental aspects of social and legal theory and socio-legal studies. The class draws on a comparative and transcultural perspective to highlight the plurality of legal cultures in different contexts. The course shows some historical roots of the modern processes of the Russian legal culture. The XX-th century was divided between the rule of authoritarianism and, subsequently, post-authoritarianism. Throughout these transformations, the law (legal system) became a central objective of the reforms in contemporary Russia. Russian society has never been one where the rule of law is recognized as within Western liberal legal theory. In Russian society, legal culture is framed by a variety of sectors, institutions, and practices, and one of the central goals of the course is to help students develop the skills to recognize these competing elements of legal culture and their significance for everyday life as well as particular historical events. The study of different legal cultures and questions of the applicability of Western theories are in the center of inquiry and, simultaneously, lay the ground for students developing critical thinking skills. Sociological approaches allow tracing the restructuring of legal institutions as it is implemented 'from above,' and at the same time, attending to the practice of law enforcement or forms of problem solution that, often, are outside of the purview of law. The course therefore aims to introduce students to the broader context and notions of legality and the law in the Soviet and Russian societies by looking at the specificity of social relations, the role of informal spheres for life within the Soviet and Russian society, and "surrogate" legal institutions and practices. The central focus here is a study of representations of justice and the individual consciousness of people living in totalitarian or authoritarian society, or in a society of the "facade" rule of law.